https://ukraina.ru/20221227/1042178302.html
Анна Долгарева: Сейчас у российских военных — все в порядке с мотивацией
Анна Долгарева: Сейчас у российских военных — все в порядке с мотивацией - 28.11.2023 Украина.ру
Анна Долгарева: Сейчас у российских военных — все в порядке с мотивацией
В отличие от ДНР, которая всегда на слуху, ЛНР нередко выходит из поля зрения средств массовой информации. О том, как обстоят дела на луганских фронтах, о проблемах мобилизованных, настроениях в российском обществе, очищении российской культуры и многом другом корреспонденту издания Украина.ру рассказала военкор и поэтесса Анна Долгарева.
2022-12-27T14:21
2022-12-27T14:21
2023-11-28T15:00
интервью
лнр
военкор
луганск
всу
россия
украина
сво
культура
поэт
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/04/18/1045589589_53:38:823:471_1920x0_80_0_0_6f0f1e79f115db46b84358b90dfa636f.jpg
— Анна Петровна, мы находимся в Луганске — столице ЛНР. Вы уже почти месяц работаете в республике. Где побывали? Что видели? Какова обстановка?— В ЛНР нахожусь с девятого декабря. Сперва поехала под Сватово, дальше — под Кременную. Потом побывала на Лисичанском направлении. Сегодня хотела попасть на другой участок Сватово, но не сложилось.Что сказать по обстановке? Если брать Сватовско-Кременское направление, то именно там сейчас происходит вся жесть. Луганчане ведь еще летом освободили большую часть своих территорий. Осенью, правда, наблюдалось скромное продвижение ВСУ под Лисичанском, но их быстро вернули на место.А вот на Сватовско-Кременском направлении ситуация напряженная. И когда военкоры-пиарщики 20-й армии радостно пишут, что мы под огневым контролем Макеевку держим, я немножечко злюсь. Потому что не держим. Я там была.ВСУ регулярно пытаются прорвать нашу линию обороны, а мы, насколько я понимаю, их оборону сейчас прорвать не пытаемся. И слава богу! Потому что мы растратили бы на эти попытки боеспособную пехоту. Активная оборона в данном случае куда выгоднее, чем когда ползем вперед и пытаемся атаковать, как происходит на Лисичанском направлении.Пехоту нужно беречь! Будет украинское наступление, будет попытка прорвать нашу линию обороны. Думаю, что полезут сразу после того, как замерзнет земля. И вот тогда нам очень пригодится боеспособная пехота.— Чего нам не хватает для успеха?— Если честно, то нормальных командиров. Вот полк мобилизованных, да? Для меня стало открытием, что все командиры у них тоже из мобилизованных ребят.Прямо скажем, что добровольцы и контрактники, которых здесь принято называть федералами, мотивированы куда сильнее, чем мобилизованные. Нет, они тоже пооботрутся. Пройдет какое-то время, они поживут на войне, узнают, что это такое.Пока их стараются беречь, чтобы не было серьезных потерь, но рано или поздно ребятам придется столкнуться с реалиями войны во всей их неприглядности. Посмотрите на донецких-луганских мобилизованных! Те, что прошли весь треш и ужас первых месяцев войны, сегодня являются вполне боеспособными подразделениями, сравнимыми и по подготовке, и по мотивации с добровольческими. Нормальные, классные вояки.У российских мобилизованных этого пока нет. Настоящей войны они пока еще не нюхали и… расхолаживаются. Они чего-то ждут и сами не понимают, чего именно. А командиры — такие же мобилизованные, и определенности ребятам дать не могут.Бывают, кстати, нормальные командиры, но бывают и те, что норовят самоустраниться от исполнения должностных обязанностей. В общем, сейчас мобилизованным парням нужны хорошие командиры. Имею в виду командиров среднего звена. С высшим руководством тоже бывают проблемы, но в ЛНР с этим по-разному.— А как у них с обеспечением? Обычно не хватает нормальной связи, тепловизоров и беспилотников.— Если бы! Не хватает всего. Люди закупают сами. Порой ситуация такая, что ребят приходится одевать. Тех же мобилизованных Ленинградского полка отправили без зимней одежды и обуви. Скоро выпадет снег, а у них маскхалатов нет.— А настроены как?— Я вот не скажу за всю Одессу, но побывала в Ленинградском полку, общалась с разведвзводом, и эти ребята крепко мотивированы. Они говорят: «Дайте нам нормальных командиров! Дайте приказ идти вперед!»Обычно сталкивалась именно с такими мобилизованными. Они переживают, что не идут, не выполняют задачи, а сидят на горке и скучают. Хотят поглядеть на ВСУ.Один жаловался: «Записывался в разведку — сказали, что 70% из нас не вернутся. И что? Сидим на горке! Когда уже начнем воевать?»Нет, ребята действительно классные. Только ведь расхолаживаются. Гляжу на их блиндажи, а те даже землей не присыпаны. Настолько парни расслабились. Особенно когда офицеры по факту не командуют.Выпустила на эту тему пару репортажей, почитала комментарии и поняла, что народ, к сожалению, не вкуривает. Чего, мол, жалуются? Вот начнется, дескать, настоящая война, и три месяца сидения на одной горке будут вспоминаться с тоской. Люди не понимают, что, сидя без дела, мотивированные бойцы теряют заряд, у них проседает дисциплина.К тому же обеспечены вообще никак. Им разгрузки выдали, но это какой-то прикольный «Тетрис». Сперва их по очереди пытался собрать весь разведвзвод, но разгрузки отказывались собираться.Я даже пробовать не решилась, а Сеня Шипеленко (Арсений Шипеленко — известный гуманитарщик. — Авт.) долго пытался. Сеня говорит: «Эту разгрузку должны уметь собрать даже очень глупые люди!» Крутил-вертел, но так и не собирал. В итоге просто привезли разведчикам нормальные разгрузки.— За этот год вы объездили почти всю Россию и немало времени провели в войсках. Какие настроения царят в российском обществе?— Нужно учитывать, что российских военных, как правило, я вижу именно здесь. По-моему, все, кто мог и хотел, «запятисотились» еще тогда, в самом начале. Отношение, конечно, к ним вполне однозначное. Мой товарищ, разведчик с позывным «Закат», рассказывал историю, приключившуюся еще в апреле под Попасной. Говорит: «Мы выходим, смотрим — наши сидят, россияне. Пожали руки, пообщались, а потом выяснилось, что это были отказники. Представляешь?! А мы им руки жали!» И вот эта культура отношения к «пятисотым» в российской армии весьма показательна.Хотя и сейчас бывают случаи, когда люди пугаются. Даже в добровольческих подразделениях такое встречается после особенно жестоких боев. Самое грустное — когда «пятисотыми» считают сошедших с ума. Знаю пару случаев. Эти не испугались, но когда человек на полном серьезе доказывает, что вот там сейчас ДРГ, а он убил их командира, то в следующий раз такой и тебя за дээргэшника примет. Не надо такого.Сейчас все в порядке с мотивацией у российских военных. И у них, и в российском обществе появилось четкое понимание, что хох… уважаемые украинские партнеры реально хотят всем нам смерти. Что те действительно ненавидят русских, а война по большому счету идет за существование России.Мне, кстати, не нравится это слово — «хохлы». Заметила, что мужики, которые воюют с 2014-го, почти всегда называют их «украми». Те, что с 2015-го — «укропами». А пришедшие на войну после 24.02, называют врагов «хохлами».Что же до общества, то я вращаюсь в довольно специфическом кругу. В России с людьми общаюсь либо на собственных концертах, либо в узком кругу близких друзей, поскольку я — жуткий интроверт. Ясное дело, что круг мой состоит из людей, настроенных определенным образом. Да и те 200–300 человек, что приходят на концерты, являются патриотами.Поскольку носа не высовываю из этого пузыря, мне кажется, что вся Россия в едином порыве, но знаю, что это, к сожалению, не совсем так. Мне рассказывали.— Если уж зашла речь о концертах, то как обстоят дела на культурном фронте?— На культурном фронте у нас происходит обновление. Я, кстати, не всю Россию объехала. Восточнее Новосибирска пока не залетала, но в январе мне это предстоит: посещение Читы, Улан-Удэ и, видимо, Томска. Ой! Еще и в Тюмень зовут, господи! На самом деле печаль в том, что поездки — довольно выматывающая история.Так вот! Самым интересным был тур по Новосибирской области, где я выступала перед студентами разных колледжей. Десять выступлений за пять дней. Чуть с ума не сошла от усталости и джетлага, но опыт был интересный.Обычно приезжаю, читаю стихи, рассказываю одну историю интереснее другой о том, что у нас на фронте происходит. Ну и на вопросы отвечаю.— И как настроены студенты?— Ситуация здорово отличается от колледжа к колледжу. Выступала, к примеру, перед студентами-медиками — стеклянными глазами смотрели. А в другом колледже выстроилась целая очередь за обнимашками. В основном, конечно, школьники и студенты слушают с интересом.Теперь у меня есть супер-лайфхак — енот из Херсона. Говорю: «Знаете енота из Херсона? Эту историю запустила я!» Ребята слушают, вопросы задают. В Москве, правда, в одном из вузов пытались до меня докопаться. Но это редкость.— О чем спрашивают?— О том, за что мы воюем. Просят рассказывать какие-нибудь вдохновляющие истории. А докопаться… бывает, да. «А вы готовы умирать и убивать за вашу идею?», — спросил у меня какой-то московский студент. Отвечаю: «Только что рассказывала, как бегала по Мариуполю в бронежилете без плит. По-моему, ответ очевиден. А убивать — нет. Я — журналист». А юноша и говорит, что я готова убивать, но чужими руками. Рассказала, как в 2015-м думала в артиллеристы пойти, но пошла в журналисты. Пошла бы в артиллеристы — убивала бы людей, а журналистский кодекс этики подобное запрещает.Или в Воронеже девочка спрашивала, почему воюем. Говорю: «Потому, что такое государственное образование, как Украина, существовать не должно». Рассказала о том, как там с инакомыслящими поступали все эти восемь лет, не говоря уж про обстрелы Донбасса. Она мне: «По-моему, внутренние репрессии — это скорее про другую страну». Знаете, мне было просто лень объяснять. Посоветовала изучить матчасть, а после уж вопросы задавать.— Вы заговорили про обновление на культурном фронте. О чем речь?— Смотрите, я могу сказать о поэзии. Вся она, в общем-то, сводилась к поэтическим институциям, возглавляемым модными в либеральных кругах поэтами. Почему они снискали некоторую известность? Потому что такие условно интеллектуальные сетевые медиа, как «Мел», «Нож» и, пожалуй что, «Кольта», всегда были либерально ориентированными.Если не говорить о «Литературной газете» и других поэтических загончиках, то на широкую аудиторию поэта могли вывести лишь такие СМИ. Но зачем либеральным изданиям публиковать меня, если они могут публиковать либеральных поэтов?А после 24.02 поэзия вышла непосредственно к читателю и обнаружилось, что они нужны друг к другу. Так появился, к примеру, Дмитрий Молдавский, который сто лет не писал стихи и не был знаком с поэтами, но начал писать и выяснилось, что пишет шикарно.У либеральных поэтов это вызвало бурю негодования. До того ведь тираж поэтической книжки в пятьсот экземпляров считался хорошим. А хватало этого строго для того, чтоб раздарить близкому кругу. Мой близкий круг, правда, включает несколько бригад. Тем не менее даже в продажу это никто не взялся запускать, ибо тираж маленький. Они бы за два концерта у меня разошлись и стало бы нечего дарить бойцам.Сейчас поэтические антологии выходят огромными тиражами. Антология «Воскресшие на Третьей мировой» — восемь тысяч экземпляров. Когда высплюсь и соберу рукопись, у меня тоже выйдет сборник. На старте — три-четыре тысячи экземпляров.— Как назовете сборник?— Еще не придумала. С названиями у меня всегда проблемы были. Но погодите! Сперва его нужно собрать. Большая книга получится.— А если отойти от поэзии и посмотреть на культуру в целом?— Нет-нет, я говорю о поэзии, поскольку это то, в чем я варюсь. В прозе, к примеру, у нас критические институции, премиальные институции до сих пор под либералами. А новых масштабных писателей-прозаиков патриотической направленности у нас пока нет. Прилепин, Пелевин, Садулаев, Сенчин всегда хорошо читались. В прозе я заметного обновления, честно говоря, не вижу.— Больная тема — информационная война. Мы побеждаем или проигрываем?— Если говорить об информационной войне, направленной вовне, то мы, конечно, ее проигрываем. И по-моему, даже не пытаемся выиграть. Бесполезно. Оппоненты не заинтересованы в правде. Они заинтересованы в комфорте. В том, чтоб эмоционально им было хорошо и удобненько.Если же говорить об информационной войне за внутреннюю российскую аудиторию, которая намного важнее, то здесь, как мне кажется, скрипя и пыхтя, но побеждать начинаем.Нам, конечно, здорово не хватает медийных персонажей с человеческим лицом, а не тех, кто бодро выдает заученные фразы. Нам нужны люди, способные нормально говорить с народом. Какие бы претензии ни выдвигались к Маргарите Симоньян и Захару Прилепину как к медийщикам, но эти двое умеют говорить с аудиторией по-человечески. Именно за это, кстати, Маргариту люто ненавидела отечественная либерда.Сейчас нам нужны не лозунги, а правда. Местами горькая.— В соцсетях полно горькой правды. Нужно больше?— Соцсети — это соцсети, а я говорю о больших медиа.— А общество морально готово услышать правду?— Общество, как ни странно, чувствует ложь. Если строить на лжи пропаганду, то чуда не произойдет. Именно поэтому нужна правда. Разная. Горькая в том числе. Сегодня нужно просто не врать и быть человечными.
https://ukraina.ru/20221206/1041496328.html
https://ukraina.ru/20221210/1041667417.html
https://ukraina.ru/20221208/1041617137.html
лнр
луганск
россия
украина
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2022
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
интервью, лнр, военкор, луганск, всу, россия, украина, сво, культура, поэт
— Анна Петровна, мы находимся в Луганске — столице ЛНР. Вы уже почти месяц работаете в республике. Где побывали? Что видели? Какова обстановка?
— В ЛНР нахожусь с девятого декабря. Сперва поехала под Сватово, дальше — под Кременную. Потом побывала на Лисичанском направлении. Сегодня хотела попасть на другой участок Сватово, но не сложилось.
Что сказать по обстановке? Если брать Сватовско-Кременское направление, то именно там сейчас происходит вся жесть. Луганчане ведь еще летом освободили большую часть своих территорий. Осенью, правда, наблюдалось скромное продвижение ВСУ под Лисичанском, но их быстро вернули на место.
А вот на Сватовско-Кременском направлении ситуация напряженная. И когда военкоры-пиарщики 20-й армии радостно пишут, что мы под огневым контролем Макеевку держим, я немножечко злюсь. Потому что не держим. Я там была.
ВСУ регулярно пытаются прорвать нашу линию обороны, а мы, насколько я понимаю, их оборону сейчас прорвать не пытаемся. И слава богу! Потому что мы растратили бы на эти попытки боеспособную пехоту. Активная оборона в данном случае куда выгоднее, чем когда ползем вперед и пытаемся атаковать, как происходит на Лисичанском направлении.
Пехоту нужно беречь! Будет украинское наступление, будет попытка прорвать нашу линию обороны. Думаю, что полезут сразу после того, как замерзнет земля. И вот тогда нам очень пригодится боеспособная пехота.
— Чего нам не хватает для успеха?
— Если честно, то нормальных командиров. Вот полк мобилизованных, да? Для меня стало открытием, что все командиры у них тоже из мобилизованных ребят.
Прямо скажем, что добровольцы и контрактники, которых здесь принято называть федералами, мотивированы куда сильнее, чем мобилизованные. Нет, они тоже пооботрутся. Пройдет какое-то время, они поживут на войне, узнают, что это такое.
Пока их стараются беречь, чтобы не было серьезных потерь, но рано или поздно ребятам придется столкнуться с реалиями войны во всей их неприглядности. Посмотрите на донецких-луганских мобилизованных! Те, что прошли весь треш и ужас первых месяцев войны, сегодня являются вполне боеспособными подразделениями, сравнимыми и по подготовке, и по мотивации с добровольческими. Нормальные, классные вояки.
У российских мобилизованных этого пока нет. Настоящей войны они пока еще не нюхали и… расхолаживаются. Они чего-то ждут и сами не понимают, чего именно. А командиры — такие же мобилизованные, и определенности ребятам дать не могут.
Бывают, кстати, нормальные командиры, но бывают и те, что норовят самоустраниться от исполнения должностных обязанностей. В общем, сейчас мобилизованным парням нужны хорошие командиры. Имею в виду командиров среднего звена. С высшим руководством тоже бывают проблемы, но в ЛНР с этим по-разному.
— А как у них с обеспечением? Обычно не хватает нормальной связи, тепловизоров и беспилотников.
— Если бы! Не хватает всего. Люди закупают сами. Порой ситуация такая, что ребят приходится одевать. Тех же мобилизованных Ленинградского полка отправили без зимней одежды и обуви. Скоро выпадет снег, а у них маскхалатов нет.
— Я вот не скажу за всю Одессу, но побывала в Ленинградском полку, общалась с разведвзводом, и эти ребята крепко мотивированы. Они говорят: «Дайте нам нормальных командиров! Дайте приказ идти вперед!»
Обычно сталкивалась именно с такими мобилизованными. Они переживают, что не идут, не выполняют задачи, а сидят на горке и скучают. Хотят поглядеть на ВСУ.
Один жаловался: «Записывался в разведку — сказали, что 70% из нас не вернутся. И что? Сидим на горке! Когда уже начнем воевать?»
Нет, ребята действительно классные. Только ведь расхолаживаются. Гляжу на их блиндажи, а те даже землей не присыпаны. Настолько парни расслабились. Особенно когда офицеры по факту не командуют.
Выпустила на эту тему пару репортажей, почитала комментарии и поняла, что народ, к сожалению, не вкуривает. Чего, мол, жалуются? Вот начнется, дескать, настоящая война, и три месяца сидения на одной горке будут вспоминаться с тоской. Люди не понимают, что, сидя без дела, мотивированные бойцы теряют заряд, у них проседает дисциплина.
К тому же обеспечены вообще никак. Им разгрузки выдали, но это какой-то прикольный «Тетрис». Сперва их по очереди пытался собрать весь разведвзвод, но разгрузки отказывались собираться.
Я даже пробовать не решилась, а Сеня Шипеленко (Арсений Шипеленко — известный гуманитарщик. — Авт.) долго пытался. Сеня говорит: «Эту разгрузку должны уметь собрать даже очень глупые люди!» Крутил-вертел, но так и не собирал. В итоге просто привезли разведчикам нормальные разгрузки.
— За этот год вы объездили почти всю Россию и немало времени провели в войсках. Какие настроения царят в российском обществе?
— Нужно учитывать, что российских военных, как правило, я вижу именно здесь. По-моему, все, кто мог и хотел, «запятисотились» еще тогда, в самом начале. Отношение, конечно, к ним вполне однозначное. Мой товарищ, разведчик с позывным «Закат», рассказывал историю, приключившуюся еще в апреле под Попасной. Говорит: «Мы выходим, смотрим — наши сидят, россияне. Пожали руки, пообщались, а потом выяснилось, что это были отказники. Представляешь?! А мы им руки жали!» И вот эта культура отношения к «пятисотым» в российской армии весьма показательна.
Хотя и сейчас бывают случаи, когда люди пугаются. Даже в добровольческих подразделениях такое встречается после особенно жестоких боев. Самое грустное — когда «пятисотыми» считают сошедших с ума. Знаю пару случаев. Эти не испугались, но когда человек на полном серьезе доказывает, что вот там сейчас ДРГ, а он убил их командира, то в следующий раз такой и тебя за дээргэшника примет. Не надо такого.
Сейчас все в порядке с мотивацией у российских военных. И у них, и в российском обществе появилось четкое понимание, что хох… уважаемые украинские партнеры реально хотят всем нам смерти. Что те действительно ненавидят русских, а война по большому счету идет за существование России.
Мне, кстати, не нравится это слово — «хохлы». Заметила, что мужики, которые воюют с 2014-го, почти всегда называют их «украми». Те, что с 2015-го — «укропами». А пришедшие на войну после 24.02, называют врагов «хохлами».
Что же до общества, то я вращаюсь в довольно специфическом кругу. В России с людьми общаюсь либо на собственных концертах, либо в узком кругу близких друзей, поскольку я — жуткий интроверт. Ясное дело, что круг мой состоит из людей, настроенных определенным образом. Да и те 200–300 человек, что приходят на концерты, являются патриотами.
Поскольку носа не высовываю из этого пузыря, мне кажется, что вся Россия в едином порыве, но знаю, что это, к сожалению, не совсем так. Мне рассказывали.
— Если уж зашла речь о концертах, то как обстоят дела на культурном фронте?
— На культурном фронте у нас происходит обновление. Я, кстати, не всю Россию объехала. Восточнее Новосибирска пока не залетала, но в январе мне это предстоит: посещение Читы, Улан-Удэ и, видимо, Томска. Ой! Еще и в Тюмень зовут, господи! На самом деле печаль в том, что поездки — довольно выматывающая история.
Так вот! Самым интересным был тур по Новосибирской области, где я выступала перед студентами разных колледжей. Десять выступлений за пять дней. Чуть с ума не сошла от усталости и джетлага, но опыт был интересный.
Обычно приезжаю, читаю стихи, рассказываю одну историю интереснее другой о том, что у нас на фронте происходит. Ну и на вопросы отвечаю.
— И как настроены студенты?
— Ситуация здорово отличается от колледжа к колледжу. Выступала, к примеру, перед студентами-медиками — стеклянными глазами смотрели. А в другом колледже выстроилась целая очередь за обнимашками. В основном, конечно, школьники и студенты слушают с интересом.
Теперь у меня есть супер-лайфхак — енот из Херсона. Говорю: «Знаете енота из Херсона? Эту историю запустила я!» Ребята слушают, вопросы задают. В Москве, правда, в одном из вузов пытались до меня докопаться. Но это редкость.
— О том, за что мы воюем. Просят рассказывать какие-нибудь вдохновляющие истории. А докопаться… бывает, да. «А вы готовы умирать и убивать за вашу идею?», — спросил у меня какой-то московский студент. Отвечаю: «Только что рассказывала, как бегала по Мариуполю в бронежилете без плит. По-моему, ответ очевиден. А убивать — нет. Я — журналист». А юноша и говорит, что я готова убивать, но чужими руками. Рассказала, как в 2015-м думала в артиллеристы пойти, но пошла в журналисты. Пошла бы в артиллеристы — убивала бы людей, а журналистский кодекс этики подобное запрещает.
Или в Воронеже девочка спрашивала, почему воюем. Говорю: «Потому, что такое государственное образование, как Украина, существовать не должно». Рассказала о том, как там с инакомыслящими поступали все эти восемь лет, не говоря уж про обстрелы Донбасса. Она мне: «По-моему, внутренние репрессии — это скорее про другую страну». Знаете, мне было просто лень объяснять. Посоветовала изучить матчасть, а после уж вопросы задавать.
— Вы заговорили про обновление на культурном фронте. О чем речь?
— Смотрите, я могу сказать о поэзии. Вся она, в общем-то, сводилась к поэтическим институциям, возглавляемым модными в либеральных кругах поэтами. Почему они снискали некоторую известность? Потому что такие условно интеллектуальные сетевые медиа, как «Мел», «Нож» и, пожалуй что, «Кольта», всегда были либерально ориентированными.
Если не говорить о «Литературной газете» и других поэтических загончиках, то на широкую аудиторию поэта могли вывести лишь такие СМИ. Но зачем либеральным изданиям публиковать меня, если они могут публиковать либеральных поэтов?
А после 24.02 поэзия вышла непосредственно к читателю и обнаружилось, что они нужны друг к другу. Так появился, к примеру, Дмитрий Молдавский, который сто лет не писал стихи и не был знаком с поэтами, но начал писать и выяснилось, что пишет шикарно.
У либеральных поэтов это вызвало бурю негодования. До того ведь тираж поэтической книжки в пятьсот экземпляров считался хорошим. А хватало этого строго для того, чтоб раздарить близкому кругу. Мой близкий круг, правда, включает несколько бригад. Тем не менее даже в продажу это никто не взялся запускать, ибо тираж маленький. Они бы за два концерта у меня разошлись и стало бы нечего дарить бойцам.
Сейчас поэтические антологии выходят огромными тиражами. Антология «Воскресшие на Третьей мировой» — восемь тысяч экземпляров. Когда высплюсь и соберу рукопись, у меня тоже выйдет сборник. На старте — три-четыре тысячи экземпляров.
— Еще не придумала. С названиями у меня всегда проблемы были. Но погодите! Сперва его нужно собрать. Большая книга получится.
— А если отойти от поэзии и посмотреть на культуру в целом?
— Нет-нет, я говорю о поэзии, поскольку это то, в чем я варюсь. В прозе, к примеру, у нас критические институции, премиальные институции до сих пор под либералами. А новых масштабных писателей-прозаиков патриотической направленности у нас пока нет. Прилепин, Пелевин, Садулаев, Сенчин всегда хорошо читались. В прозе я заметного обновления, честно говоря, не вижу.
— Больная тема — информационная война. Мы побеждаем или проигрываем?
— Если говорить об информационной войне, направленной вовне, то мы, конечно, ее проигрываем. И по-моему, даже не пытаемся выиграть. Бесполезно. Оппоненты не заинтересованы в правде. Они заинтересованы в комфорте. В том, чтоб эмоционально им было хорошо и удобненько.
Если же говорить об информационной войне за внутреннюю российскую аудиторию, которая намного важнее, то здесь, как мне кажется, скрипя и пыхтя, но побеждать начинаем.
Нам, конечно, здорово не хватает медийных персонажей с человеческим лицом, а не тех, кто бодро выдает заученные фразы. Нам нужны люди, способные нормально говорить с народом. Какие бы претензии ни выдвигались к Маргарите Симоньян и Захару Прилепину как к медийщикам, но эти двое умеют говорить с аудиторией по-человечески. Именно за это, кстати, Маргариту люто ненавидела отечественная либерда.
Сейчас нам нужны не лозунги, а правда. Местами горькая.
— В соцсетях полно горькой правды. Нужно больше?
— Соцсети — это соцсети, а я говорю о больших медиа.
— А общество морально готово услышать правду?
— Общество, как ни странно, чувствует ложь. Если строить на лжи пропаганду, то чуда не произойдет. Именно поэтому нужна правда. Разная. Горькая в том числе. Сегодня нужно просто не врать и быть человечными.
