Как в «Сталкере» Тарковского
Когда оказываешься на территории завода и видишь весь этот военно-индустриальный пейзаж, то сразу вспоминаешь фильм «Сталкер» и понимаешь, что великий Андрей Тарковский спокойно тут мог бы снимать сцены пребывания главных героев — Сталкера, Писателя и Ученого — в Зоне.
Тут нет ни одного живого места: все побито от взрывов и прямых попаданий, все посечено осколками снарядов: пробитые крыши, полуразрушенные здания, разбитые гражданские и украинские военные машины. Огромная воронка от чего-то тяжелого, в которую провалился, перевернувшись «вверх ногами» украинский «Урал», надпись на стене каменного ангара «Z», а чуть ниже «Аллах акбар» (видимо, здесь были чеченцы), грязь, лужи, кругом битый кирпич, осколки от мин, разбросанные гранаты, стоящие то тут, то там зеленые деревянные ящики из-под БК (боекомплектов).
На одном из таких на приклеенной бирке по-украински написано: «Зенитный ракетный взвод батальона морской пехоты. Ответственный — старший лейтенант Черкашин С.В. Ящик N13 с боеприпасами». Интересно, где теперь старлей Черкашин, и что с ним стало?
Большая надпись по-русски на стене «Газоспасательная станция ММК им. Ильича. Метiнвест» и нарисованная фигурка спасателя в «скафандре». По территории бегают одинокие черные собаки. Ну, разве не Тарковский?
Несмотря на все вышеуказанные разрушения визуально кажется, что завод в целом, простите, за тавтологию, остался целым. Хотя бы с этой стороны. Видимо, интенсивность обстрелов и боев тут была не очень высокой.
На огромной территории никого нет. Пустота. Время от времени появляются мирные люди. Один раз пришла женщина под шестьдесят: «Ребята, у моей соседки в фундаменте торчит вот такой снаряд. Прилет был. Что с ним делать?». Она, видя, что я и еще один журналист в бронике и каске, думает, что мы военные.
«Мы не армия. Военные вон там. К ним обращайтесь. Но советуем, ничего не трогать», — отвечаю и показываю рукой направление, где можно найти военных.
Чуть позже пришли четыре мужика в куртках «Метинвеста» и снова обращаются к нам: «Ребята, можно мы пройдем к себе в цех?»
Спрашиваю:
— А вы рабочие с Ильича?
— Да, — отвечает самый старший, у которого на рукаве метинвестовской куртки замечаю небольшой жовто-блакытный флаг.
— Можно завод восстановить? Он сможет работать?, — спрашиваю у рабочих.
— Думаю, что да, но надо все внимательно исследовать.
Когда мы с коллегами хотели уже уходить с завода, через проходную въехала кавалькада из 5-6 машин, среди которых была дорогая «Ауди». Один из коллег даже удивился, что ее владелец на боится на ней ехать по заводу, который усыпан битым кирпичом и осколками.
В машинах люди в камуфляже. Сразу видно, что не резервисты и не простые военные. В первой машине замечаю за рулем бородатого парня, рядом с которым сидела большегрудая женщина за тридцать с длинными темными дредами. Въехав, кавалькада остановилась, все вышли из машины, закурили, осмотрелись вокруг, сели на машины и поехали вглубь завода. Кто они, осталось для меня тайной.
Инженер Моня из Макеевки
За проходной N2 встречаем бойца из 105-го стрелкового полка Народной милиции ДНР с позывным «Моня» (настоящее имя Михаил). Моня — простой инженер из Макеевки. Работает на Макеевском металлургическом заводе. Никогда не служил в армии, никогда до начала спецоперации Z не воевал и не держал в руках оружие.
Его призвали два месяца назад. Полк, в который попал служить Моня, стоял в Моспино под Донецком. Заходили в Мариуполь через Старый Крым и через «Метро» (большой украинский сетевой магазин, расположенный на окраине города на правом берегу; там сейчас пункт выдачи гуманитарной помощи от партии «Единая Россия», за которой стоят огромные очереди мариупольцев).
Моне за тридцать. Высокий, скромный, интеллигентный. В очках и бейсболке. В руках калаш. Говорит спокойным, тихим голосом, но уверенно. Сразу видно, что инженер: на груди на бронике висят плоскогубцы, ножницы, ручка и небольшой гаечный ключ. Все это никак не пригодится ему в бою, но так, видимо, он привык ходить на работе. Ему так психологически привычней и спокойней. Вроде как продолжает работать и в армию не уходил. Он мне сказал, что больше всего хочет возвратиться к себе на завод. У Мони на бронике еще висит рация и черный длинный фонарик.
Во время нашего разговора с «Азовстали» доносятся звуки обстрелов, которые ведет артиллерия ДНР и российская фронтовая авиация. Лупят по заводу беспрерывно. Все вокруг гремит. Азовцы огрызаются: бьют в ответ из минометов. Ложатся мины где-то недалеко от нас.
«Мы зашли в Мариуполь 14 марта. Оттеснили ВСУ из девятиэтажек в промзону, а в первых числах апреля подошли к промке. Уже 14-15 апреля мы зашли на завод и приступили к его зачистке, — подробно рассказывает мне Моня хронологию боев, в которых участвовал его полк. — Дней 7-8 назад мы делали зачистку мартеновского цеха. Нашли украинские продукты питания. Они были свежие. Была открыта банка икры. Даже не засохла. Возможно, украинцы нас испугались, когда услышали, что мы заходим, и ушли.
На заводе мы обнаружили очень много брошенных документов, много сожженных документов. Всушники и айдаровцы переодевались в заводскую метинвестовскую одежду и уходили. У кого-то получалось уйти, кого-то мы ловили».
Моня показывает мне интересную находку, обнаруженную в одном из схронов на заводе, который он со своими товарищами зачищал на днях — небольшой немецкий наградной крест с ленточкой. На одной его стороне свастика, на другой дата — 1939 год. Вне всякого сомнения, он принадлежал какому-то неонацисту, подразделение которого располагалось на Ильича. В общем, гитлеровский крест — еще одна наглядная иллюстрация к официальному украинскому тезису, давно ставшему на Западе мемом — «В Украине нацизма нет, это все кремлевская пропаганда».
Моня говорит, что когда они на Ильича чистят от боеприпасов схроны и бункеры, то постоянно находят то азовские, то айдаровские шевроны.
Спрашиваю, общался ли Моня с украинскими пленными. В ответ макеевский инженер рассказывает примечательную историю:
— Мы в определенное время выходим за пайками. Где-то 2 недели назад, когда мы еще не зашли на завод, нам по дороге встретился мирный. Без документов. Мы его отвели к российским контрразведчикам. Те стали на него давить, но он ни в чем не признавался. Потом я с ним спокойно переговорил. Парень признался, что всушник. Пошел на завод и уговорил своих сдаться в плен. Привел с собой 83 человека.
Вот такая незамысловатая история.
Труп в подвале
Рядом с проходной с внутренней стороны большой подвал с многочисленными внутренними помещениями. Сначала спускаешься вниз по ступенькам примерно на один этаж. Перепрыгиваешь лужу, поворачиваешь налево и входишь в просторное темное помещение, которое отделено от внешнего мира тяжелыми и толстыми бронированными дверьми, запирающимися большим «рулем».
В таких бункерах лучше одним без военных не ходить, потому что то там, то тут всушники оставили массу растяжек. Проволоку натягивают либо на уровне ног, либо на уровне груди.
«Я вчера на две такие случайно наткнулся, когда ходил по одному из подвалов. Нарвался на растяжку в одном из дворов в частном секторе: журналист хотел открыть дверь, а с той стороны к ручке двери была привязана растяжка. Хорошо, что кто-то прошел во двор с другой стороны, вовремя все заметил и крикнул журналисту, чтоб не трогал двери.
Нужно идти всегда осторожно, смотреть и под ноги, и вокруг себя. Тут пока либо не разминировано, либо что-то разминировали невнимательно, пропустили. Так что надо быть предельно осторожным», — учит меня жизни российский контрактник с позывным «Добрый».
Первая комната в «моем» подвале — это что-то вроде столовой и гостиной: везде стоят деревянные, выкрашенные в темно-зеленый цвет лавки. На лавках разбросана еда, стаканы, какие-то вещи. Все кругом разбросано. Света нет. Свечу себе фонариком. В следующей комнате двухярусные кровати, где спали всушники.
Выходя из подвала, вдруг в темноте вижу ногу в кроссовках и джинсах. Понимаю, что это труп. Тело и голова завалены каким-то хламом. Кто он? Военные на заводе говорят либо мирняк, либо всушник, переодевшийся в гражданку. В подвале холодно, поэтому труп неплохо сохранился. Его пока не убрали. Но скоро и здесь наведут порядок.
