Многие районы Мариуполя — поле боя, по нему бегут, ползут или идут пригибаясь жители, пытаясь спастись. «Стой! Кто идет?» — боец народной милиции вскидывает автомат — прямо на него через двор многоквартирного дома выходит семья: мужчина, двое женщин, трое детей-подростков с собаками. Люди послушно показывают ладони.
Бойца интересует только мужчина — под видом гражданских из города пытаются выбраться украинские военные. Проверив документы, автоматчик показывает улицу, по которой можно безопасно выйти: «Там наши. За этих с синими полосками (отличительный знак военнослужащих Вооруженных сил Украины. — Ред.) не отвечаю. Наши с белыми лентами», — он показывает на повязки на ноге и руке.
Вопрос «Как вы вышли?» люди, которые уже больше месяца живут на войне, понимают буквально — описывают только маршрут: «По Георгиевской». Потому что разрывы мин и автоматные очереди стали уже привычными. Хотя, если грохотать начинает сильнее, женщины обнимаются и стоят какое-то время, тесно прижавшись друг к другу.
«Пока вы (донецкие и российские войска. — Ред.) не подошли, ***** (жаргонное прозвище украинских военных. — Ред.) лупили прямо по нам», — сообщает мужчина.
Не всем так везет — кто-то при попытке перебежать улицу остается на асфальте. Другие — те, кому посчастливилось, — бегом проходят мимо по своим делам. Кто за водой, кто — в 17-й микрорайон, где дают гуманитарную помощь. «Что вы делаете с гражданским населением? Вы нелюди, вы мрази, вам ***** (начхать. — Ред.) на все», — боец народной милиции кричит над телом мирного жителя — молодого человека, в руках которого рукоятка поводка для собаки. Рядом еще два тела — по словам ополченца, они убиты снайпером. Все в разноцветной одежде — при всем желании их нельзя принять за военных.
Рядом в одном из помещений, которое, очевидно, было складом магазина, отдыхает штурмовая группа, бойцы ломают шоколадку, жуют, не запивая. У стены на кирпичах сидит невысокий парень в темно-серой куртке, только эта деталь выделяет его среди солдат в горке. Зашедший в плохо освещенную комнату командир батальона несколько секунд привыкает к полумраку, находит взглядом одетого в темную куртку мужчину и вопросительным кивком обращается к нему. Тот отвечает утвердительным кивком — пленный, боец Национальной гвардии МВД Украины Влад согласен говорить.
Общается нацгвардеец кратко, по-русски, держится спокойно. Сдался из-за безвыходности боевой обстановки: «Потому что не было ни командования, никого». Настроения своих сослуживцев описывает так же лаконично: «За всех военных не могу сказать, могу сказать за мою группу — никто не хотел воевать».
Такое же состояние умов было и в начале специальной военной операции в его подразделении. «Никто не был готов воевать», — повторяет пленный. Моральная поддержка командиров сводилась к тому, что кто-то из полка «Азов», к которому прикомандировали Влада, подбадривал словами: «Держитесь, пацаны». «Потом его забрали, мы остались одни», — просто описывает дальнейшую свою военную судьбу нацгвардеец.
Планы у него просты: «Хочу выжить и вернуться к семье». В отличие от Влада многие его «товарищи по оружию» снимают с себя форму, пытаясь сбежать из блокированных районов города.
«Военнослужащие ВСУ сбрасывают одежду с себя, переодеваются в гражданское и уходят. Как мне говорят, даже берут с собой детей», — жильцы одного из домов охотно показывают брошенную во дворе камуфляжную куртку. Другие детали гардероба украинских военных лежат в каком-то из помещений подстанции. «Вон ихняя форма и даже подсумок висит. Вот они зашли сюда, переоделись, скинули форму и побежали», — комментирует крупный мужчина. За долгие недели сидения в подвалах люди настолько соскучились по свету, что их не пугают даже звуки приближающегося боя — в очереди говорят, что рядом кто-то пытается прорваться из дома по соседней улице. Жители подъезда просто подходят ближе к двери в подвал, но не спешат спускаться — насиделись в сырой и темной тесноте.
За долгие недели многие уже оказались по ту сторону отчаяния. «Хотите, покажу квартиру свою? Тут недалеко, не займет много времени», — светским тоном интересуется женщина в шубе во дворе обгоревшего дома, прикуривая тонкую сигарету.
Поднявшись на этаж, открывает обгоревшую дверь и жестом гостеприимной хозяйки приглашает внутрь «Я ни разу не плакала. Странно, да? Такая квартира у меня прекрасная была. Вот что осталось от моей квартиры… Тут была стена, тут стояли два дивана, тут кондиционер висел», — женщина показывает мешанину из кирпичей, обрушившийся потолок.
Затем она поднимается на верхнюю лестничную клетку, из окна подъезда пятого этажа она пытается разглядеть соседний двор — там стоят ее машины, женщина хочет узнать, осталось ли у нее что-то из имущества, кроме разнесенной вдребезги квартиры. Но в рамах с осколками закопченных стекол видна только труба «Азовстали» — над остальной территорией завод стелется дым.
У всех мариупольцев общая история последнего месяца. «Квартиры сожжены, мы в подвале сидим. Стоит (украинский военный. — Ред.) с фомкой такой [говорит]: квартиры от четвертого этажа, квартиры от первого этажа. Мы сами открыли, чтобы не взломали. Они приказали», — жалуется женщина в подвале.
Как везде, часто звучат проклятия городскому главе Мариуполя Вадиму Бойченко: «Они (власти. — Ред.) сами эвакуировались, а мы тут остались (…). Мэр города бросил нас». Вопросы, кто грабил и вскрывал квартиры, вызывают недоумение — неужели не ясно, неужели надо пояснять? «Кто мародерничал? Украина, наши вояки, наши "герои"», — с надрывом говорит другая жительница подвала. И на просьбу уточнить — занимали ли украинские военные позиции в жилых домах следует общее согласное: «Да!»
