Этот сюжет многократно был «обанекдочен», в том числе фривольными коннотациями. Но от этого не потерял своей провидческой роли. Во-первых, в нем было фактически предсказано устами Петьки создание международных военно-политических альянсов типа НАТО или миротворческих корпусов типа ОДКБ. Во-вторых, сам прозорливый Чапай предупреждает, что в любом трансгосударственном объединении язык играет доминирующую роль.
Я с детства верил в Чапая. Поэтому не удивился, а принял как должное создание в прошлом году Aukus — трехстороннего оборонного альянса Австралии, Великобритании и США. Точнее, немного удивился лишь тому, что это объединение возникло так поздно, хотя очевидность его лежала на поверхности. Языка.
Мне когда-то доводилось бывать в Брюссельской штаб-квартире НАТО. И я тогда обратил внимание, на каком корявом «английском», а точнее, «пиджин инглиш» общались между собой высокие чины из тридцати стран-участниц. Такой, прости господи, «язык» позволял матросне снимать барышень в заморских портовых заведениях, но вот проводить совместные сложные войсковые операции — это вряд ли. Так и не заговорила вся Европа на едином безупречном, богатом, шекспировском «средстве общения»…
Короче, когда я узнал про создание Союза тюркских государств, только лишний раз утвердился во мнении, что языки сами по себе обладают колоссальной интеграционной силой — не меньшей, чем религия, и побольшей, чем валюта. И, скорее всего, меняющийся мир в ближайшем будущем будет делиться не только по религиозно-цивилизационному принципу, как когда-то мне доказывал Сэмюэл Хантингтон. И не только по модели валютных зон, как проповедует другой мой знакомый — Михаил Хазин. Мир будет все более явно делиться еще и по модусу лингвистических общностей.
Помните знаменитую фразу Ломоносова: «На немецком надо говорить с врагом, на французском с женщиной, на итальянском с Богом, на английском с другом. А на русском можно говорить со всеми»?
Я бы поспорил с гением о возможных адресатах перечисленных языков. Но бесспорен факт того, что именно в языке, как в голограмме, отпечатывается суть народа. Поэтому народы с одним или близкими языками рано или поздно начнут тянуться к общностям. Не только подобное, по учению Гиппократа, лечится подобным, но и подобное, по моему мнению, тянется к подобному…
Так что и Союз тюркских стран скорее уходит корнями в древнюю гомеопатию, чем в современную автократию. Сейчас, когда рушатся иллюзии, связанные с квазиидеологическими союзами, пресловутыми общими «ценностями», филология часто становится важнее идеологии. Это предчувствовал когда-то «Отец народов», который в «языкознании знал толк» и главным признаком нации назвал не расовую и этническую общность, а языковую.
И вот теперь о главном. Я много раз вспоминал замечательного семиотика Роланда Барта, который доказал, что человек видит свой внешний и внутренний мир не столько глазами, сколько словами. Не знаю, изучал ли его фундаментальные труды турецкий президент, но он интуитивно ухватил суть: близость языков скрепляет круче, чем родство крови. Тюркские народы принадлежат разным этносам, но часто имеют более общий взгляд на мир, чем имели бы однояйцевые близнецы, но воспитанные в различных языковых средах. Это данность. И не стоит, как многие наши политологи, скоропалительно объявлять ее «неудобной» и даже «враждебной» русскому миру.
Русский мир — это прежде всего мир людей, разговаривающих, думающих, мечтающих по-русски. То же самое и тюркский мир. И проблема здесь не в праве последнего на существование, а совсем в другом. Чем он будет? Оппонентом, врагом, соперником русского мира? Или партнером, соратником и союзником, как исторически чаще всего и бывали русские и тюрки, даже в «догазовую» эпоху.
Но вот что я заметил. Когда нужно обсудить дела семейные, торговые, бизнесовые — «говорят по-турецки». Когда речь заходит о судьбах мира, столкновение цивилизаций, картине будущего, совести и справедливости — «говорят по-русски».
Русский язык сформировался как вибрация громадных пространств, как эманация масштабных проблем, как зеркало великих миссий, как отзвук будущего… И как тоска по несбывшемуся. Это он остановил победный марш «святых девяностых». То, что на самых родственных «мовах» звучало как завораживающая музыка, — «чарка, шкварка, иномарка», — по-русски вдруг зазвучало глумливо и издевательски. Наша «знаковая система» взбунтовалась и не приняла новый общественный строй, хотя во всю и поучаствовала в сломе старого.
Кстати говоря, на той же Украине власть очень остро почувствовала саботажную роль русского языка. Он всегда органически бунтует против «рагулизации» и отторгает любой провинциализм. Поэтому-то «русскоязычные» там так тяжело переходили в казалось бы совсем близкую систему общения. При подобном «транзите» всегда был привкус утраты и ущемления. Как при обратном процессе всегда был привкус приобретения и приобщения. Есть старая английская пословица: «Господь изобрёл водку, чтобы русские не правили миром». Но, видимо, он же изобрел первак, чтобы украинцы не считали себя русскими. Но это тема отдельного разговора.
Пока же выскажу предположение, что бывшим союзным республикам, ставших членами нового союза, предстоит судьбоносный выбор. Либо стать периферией, провинцией этого объединения; либо центром сшивки, сварки, состыковки двух громадных миров. Либо стать проблемой в геополитическом перенапряжении пусть сильной, но далеко не всесильной османской ойкумены; либо предстать решением её многих проблем — от нынешних финансовых до будущих военных.
Казахстан чуть не сделал здесь неверный выбор и уже платит за это дорогую цену. Не знала его элита, что такое «месть географии» или «захваченное государство». Ошиблась она, когда стала гордиться тем, что казахский язык объявили базовым для всего тюркского мира. Надо было гордиться… Хотя об этом потом поговорим отдельно.
Два же других ключевых игрока — Азербайджан и Узбекистан — сейчас на самом распутье: быть безусловным центром или периферией, окраиной, провинцией. А провинция — это территория, откуда изъяли, вывезли, вымыли смыслы. Центр же, прежде всего — пункт смыслотворчества. Провинция не бывает стильной. Центр — всегда социально модерный. Хотя проблемы, конечно, есть везде. И часто выбирают не между преимуществами, а между издержками. Но тут поможет филология. Выбор между пиджин инглиш и литературным русским. Уверен, что последний им подскажет правильный путь. Он, если надо, и до Киева потом доведет.
