Впрочем, это была и трагедия всей огромной страны — бывшей Российской империи, ставшей Советской Россией.
Через почти 12 лет, 30 августа 1918 года, в Москве случилось покушение на вождя большевиков Владимира Ленина, после которого 2 сентября председателем Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) Яковом Свердловым был объявлен, а 5 сентября постановлением (декретом) Совета народных комиссаров (СНК) подтвержден красный террор. И председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) Феликс Дзержинский, который до этого требовал, чтобы при репрессиях против врагов все же хоть как-то соблюдали закон, написал: «Законы 2 и 5 сентября наконец-то наделили нас законными правами на то, против чего возражали до сих пор некоторые товарищи по партии, на то, чтобы кончать немедленно, не испрашивая ничьего разрешения, с контрреволюционной сволочью».
А 3 сентября 1918 года, после наспех проведенного расследования и без суда, прямо в Кремле у механических мастерских была расстреляна одна из таких «сволочей». В «Записках коменданта Кремля» матрос Павел Мальков с гордостью вспоминал: «Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось… И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда…».
А на допросах она назвалась: «Меня зовут Фанни Ефимовна Каплан. По-еврейски мое имя Фейга».
Фиалка и любовь
Тогда, в 1906-м, согласно рапорту киевского полицмейстера, «22 сего Декабря, в 7 часов вечера, по Волошской улице на Подоле, в доме 9, в одном из номеров 1-й купеческой гостиницы произошел сильный взрыв. Из этого номера выскочили мужчина и женщина и бросились на улицу, но здесь женщина была задержана собравшейся публикой и городовым Плосского участка Брагинским, а мужчина скрылся».
Газета «Киевлянин» от 26 декабря 1906 года уточнила: «В момент взрыва из дверей гостиницы выбежала какая-то молодая женщина и побежала по тротуару, вслед ей с лестницы гостиницы слышался чей-то голос: «Держи, держи!». Бежавшую женщину схватил случайно проходивший крестьянин; женщина кричала: «Это не я сделала, пустите меня», но ее задержали с помощью подоспевшего городового… Задержанная сказала, что она ничего не знает, а как только увидела огонь, бросилась бежать из номера. Вызванный врач «скорой помощи» сделал раненой перевязки, найдя у нее поранения или огнестрельным оружием, или же осколками бомбы».
При обыске у девушки нашли браунинг, паспорт на имя Фейги Хаимовны Каплан, выданный Речицким городским старостою Минской губернии, а также чистый бланк паспортной книжки, обложка которого была испачкана свежей кровью. Других доказательств и не нужно было.
Дело из неприметного киевского двора
Жизнь несостоявшейся убийцы пролетарского вождя непосредственно связана с Украиной. И, как видим, не только потому, что родилась она 10 февраля 1890 года в Волынской губернии в глубоко религиозной семье учителя начальных классов в еврейской школе Хаима Ройтблата и звали ее первоначально, как говорится, по паспорту Фейга Хаимовна Ройтблат. Иногда пишут, как Ройдблат, но по-любому Фейга по-еврейски означает «фиалка». И путь ее в революцию и контрреволюцию начался в неприметном киевском дворе.
Дело Каплан рассматривал Военно-полевой суд Киевского гарнизона 30 декабря 1906 года в составе капитанов Богатырева и Тинькова, подполковника Пацевича, полковников Немилова и Липинского. Присудили смертную казнь. Но по молодости лет заменили ее на бессрочную каторгу: «приговор обращен к исполнению 8 января 1907 года». Суд установили, что в одном из номеров гостиницы «Купеческой» 16-летняя анархистка Фейга со своим со своим подельником готовила бомбу для покушения на Василия Сухомлинова, Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора, командующего Киевским военным округом и будущего скандального военного министра империи.
На допросах и суде 16-летняя Фанни вела себя мужественно и не выдала и своего подельника — того мужчину, который убежал. Потому что она его любила. Первой страстной и беззаветной любовью.
В 15 лет она сбежала из дома и попыталась устроиться работать в Киеве белошвейкой. Тогда же она и встретила его — 17-летнего анархиста-налетчика, с которым и пристала к Южной группе анархистов-коммунистов, а потом и приняла активное участие в первой русской революции.
Звали первую любовь Фанни Виктор Гарский, и был он, несмотря на молодость, как сейчас сказали бы, человеком с бэкграундом. Жил он тогда лихо, не только как революционер-анархист, а как обычный бандит-налетчик, кем он, собственно, и был, — неопытной девочке, воспитанной в патриархальной еврейской семье, было в кого влюбиться. Только кличек у него было несколько — Мика, Микки, Реалист, Яков Шмидман, Зельман Тома «из Румынии». Поскольку он промышлял грабежами мастерских белошвеек, то за это получил еще одно из своих прозвищ — Сашка Белошвейник.
Анархист из семьи сапожника
А родился Виктор в 1888 году в молдавском городке Ганчешты (сейчас Хынчешты, а до 1990 года — Котовск) в семье сапожника и с самого детства отличался беспокойным характером и буйным нравом. В 1903 году он удрал в Кишинев и там примкнул к подпольщикам-анархистам, с которыми занимался до самой революции 1905-1906 годов элементарными бандитскими налетами с настоящей стрельбой и настоящим же риском для жизни. Революция и ее хаос открыли перед предприимчивым революционером и бесшабашным налетчиком практически безграничные возможности. В 1906-м он ограбил кишиневский белошвейный магазин, взял кассу и бесследно скрылся.
Фейга-Фанни, уже получившая к тому времени еще и кличку Дора, везде следовала за ним. И вместе они всплыли в Киеве в декабре 1906-го. Там Гарский и предал ее в первый раз. Он на суд не явился и вину с возлюбленной тогда не разделил. Наоборот, в апреле того же 1907 года он в составе преступной шайки совершил вооруженное ограбление Кишиневского банка.
Через несколько месяцев Мика был задержан и ему дали 12 лет каторги. Вот тогда неожиданно и неизвестно по каким именно причинам Гарский отправил заявление на имя прокурора, в котором сознался во взрыве бомбы в гостинице «Купеческая». Только письмо до прокурора не дошло. Поэтому на судьбе Каплан душевный порыв Микки никак не отразился. Фанни уже отправили в Сибирь. Как склонную к побегам и неисправимо упорную — в ручных и ножных кандалах. В страшную Мальцевскую каторжную тюрьму.
Сибирские «университеты»
Ранение при взрыве самодельной бомбы сказалось на здоровье — Фанни ослепла. И только в 1913 году ее отправили из каторги в Иркутск, где частично вернули зрение. В Сибири Фанни прошла полноценные революционные «университеты». Сидела она со знаменитой «матерью левых анархистов» Марией Спиридоновой и другими знаменитыми русскими женщинами-революционерками — Ревеккой Школьник, Анной Пигит, Александрой Измайлович.
Как вспоминали потом ее подруги по каторге, Фанни поначалу была «здоровой, веселой и жизнерадостной». Но когда летом 1909 года зрение погасло окончательно, случился, видимо, надлом, от которого она не оправилась уже никогда. «Когда прошел месяц, другой и ничего не изменилось, она постепенно начала приспособляться к своему новому положению. Стала учиться читать по азбуке слепых без посторонней помощи и приучилась обслуживать себя. Так странно было видеть, как она, выйдя на прогулку, быстро ощупывала лица новеньких, которых она не знала зрячей. Веселье и жизнерадостность к ней не вернулись в прежней мере, она теперь больше ушла в себя», — вспоминали потом свидетельницы Фанни Радзиловская и Лидия Орестова, авторы воспоминаний «Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг.».
В 1917 году и Фанни и ее возлюбленного Виктора из неволи освободила Февральская революция. Но на свободе ей идти было некуда. Ей 27 лет, здоровье подорвано, родных давно в России нет. Еще в 1916 году на имя начальника Акатуевской тюрьмы пришло письмо из Чикаго от родителей Каплан, которые эмигрировали в Северо-Американские Соединенные Штаты (так в России до середины ХХ века называли США).
«Между заключенными в Вашей тюрьме находится наша дочь Фейга Каплан, — писали ее родители. — Но вот уже прошло больше года, как мы ни слова не слышали от нее…». На письме остался росчерк начальника тюрьмы: «Пускай Каплан напишет письмо, которое официально отправит из конторы при бумаге». И все.
Из вещей у освобожденной только роскошная очень теплая пуховая шаль — подарок Марии Спиридоновой. Она спасала Фанни от холода и невзгод, но скоро станет страшной прелюдией еще одного предательства со стороны все того же Виктора Гарского.
Предательства и два чекиста
В 1917 году многие революционерки испытывали странные чувства. Они боролись с самодержавием, страдали, верили в торжество свободы. И вот ненавистный царизм рухнул. Но пришла ли свобода? Нужно ли складывать оружие?
Фанни мучительно искала ответ на этот вопрос. И не находила. Временное правительство Александра Керенского отправило ее в Крым. В санаторий для бывших политзаключенных, где, по некоторым данным, у нее даже случился кратковременный роман с Дмитрием Ульяновым, братом вождя большевиков Ленина. Другие исследователи этот факт документально опровергают, но история занимательная. К тому же, именно Дмитрий отправил Фанни в Харьков к знаменитому на всю империю офтальмологу Леонарду Гиршману, который частично и восстановил ей зрение.
Там же в Харькове, летом 1917-го, случилась и вторая встреча Фанни с Виктором Гарским, который сразу после освобождения из тюрьмы примкнул к большевикам и о больше от них не отлипал. Наоборот, сначала он в родных Ганчештах заведует каким-то профсоюзом, а потом перебирается в Харьков, поближе к великим делам, после Октябрьской революции становится комиссаром продовольствия Тираспольского революционного отряда, а потом и чекистом. Первым в ее жизни.
Но в Харькове они пересекаются случайно, договариваются о встрече. Готовясь к встрече с возлюбленным, Фанни продала эту шаль, чтобы купить брусок пахучего мыла и соответствовать свиданию любви. Свидание состоялось, переросло в ночь, которая стала в их жизни последней. Утром он сказал, что не любит ее. И исчез, уехав в Москву. А она попыталась привычно закутаться в шаль, но ее не было. Не стало даже шали.
После Октябрьской революции Фанни для себя определяется: «Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно. Я стою за Учредительное собрание и сейчас стою за это».
Тогда же у нее и появляется навязчивая мысль — убить Ленина, «узурпатора революции».
Фанни едет в Москву, связывается с левыми эсерами и просит дать ей возможность убить вождя большевиков. Ее покушение 30 августа — это отдельная запутанная история, в которой о виновности Каплан говорит только ее признание на скоротечных допросах в Кремле, куда ее перевели сразу после ареста добровольными помощниками и чекистами на месте преступления.
«Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг еще в феврале. Эта мысль созрела в Симферополе. С тех пор готовилась к этому шагу… Я исполнила свой долг и умру с доблестью», — написано в протоколах допроса. Но есть свидетели, которые утверждают: когда ее сцапали бдительные рабочие во главе с комиссаром Батулиным на месте покушения, она перво-наперво заявила: «Это сделала не я». Да и сам Ленин после покушения, придя в себя, спросил: «Поймали его или нет?». Он видел стрелявшего мужчину.
Но осудили и казнили 28-летнюю женщину, потому что очень похоже на то, что, по мнению многих исследователей, просто заметали следы. А выбил признания из Фанни еще один чекист, второй в ее жизни, который тоже неразрывно связал ее с Украиной. Это тогдашний, с июля по декабрь 1918 года, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией 46-летний Николай Скрыпник. Да-да, тот самый, который через несколько лет станет «Мыколой», одним из первых большевистских суверен-коммунистов, впавших в «ересь» национализма. Украинского.
Чекист-украинист
И для Украины он личность крайне интересная. Хотя бы тем, что он фактически начал создавать Украину в тех размерах, в которых она в 1991 году получила независимость. Именно Скрыпник, пользуясь особой симпатией и расположением недобитого «Фиалкой» Каплан Ленина, смог уговорить вождя передать Донецко-Криворожскую Республику (ДКР), охватывающую Донбасс, как тогда говорили, «индустриальное сердце России», в состав Украины. Чтобы-де разбавить крестьянскую республику классово правильным пролетарским элементом. Так Донбасс и стал «украинским» и ищет до сих пор, что с этим делать.
И Ленин не зря послушался Скрыпника — они были давними революционерами-подельниками. Будущий «Мыкола» — член социал-демократической партии с 1897 года (почти как сам Ленин), участник марксистского кружка, член Петербургской социал-демократической группы «Рабочее знамя». При царизме он арестовывался 15 раз и ссылался 7 раз, в сумме был осужден на 34 года каторги, один раз — на смертную казнь, 6 раз бежал.
Активно писал в «Искру», редактировал большевистский легальный журнал «Вопросы страхования», а в 1914 году входил в состав редколлегии газеты «Правда». «Глассон», «Петербуржец», «Валерьян», «Г. Ермолаев», «Щур», «Щенский» — это часть его псевдонимов и партийных кличек. Верный ленинец, он, вернувшись из очередной ссылки в 1917 году в Петроград, стал секретарем Центрального совета фабрично-заводских комитетов, а во время Октябрьского вооруженного восстания в ноябре 1917 года — членом Военно-революционного комитета (ВРК). Наряду с Лениным, Иосифом Сталиным и Львом Троцким.
Потом, после службы в ЧК, оправившийся от ран Ленин направил Скрыпника в Украину, прививать ей кондовый большевизм. Но там его, похоже, какой-то нацик укусил. Побывав в Советской Украине всем, — наркомом внутренних дел, генеральным прокурором, наркомом образования, заместителем председателя Совнаркома УССР и председателем Госплана, — он заложил также гуманитарно-культурные основы Украины и срочно создаваемой при большевиках украинской нации. Занимал в Украине пост директора Всеукраинского института марксизма-ленинизма, руководил Ассоциацией историков Украины, был академиком-историком и секретарем фракции УАН, главным редактором Украинской советской энциклопедии, входил в состав редакционной коллегии журнала «Більшовик України», заведовал кафедрой национального вопроса.
Твердокаменный большевик и малоросс по рождению, Скрыпник стал национал-большевиком, если хотите, суверен-коммунистом и железной рукой проводил украинизацию бывшей Малороссии — Донбасса, Одессы, Харькова, Херсона, Николаева, ломая жизни и судьбы многих людей, не желавших превращаться из русских в украинцев.
Именно под его кураторством в 1927 году была разработана и навязывалась так называемая «харьковская» украинская мова, или «скрыпниковка» (правописание Голоскевича) со всеми «этерами», «катедрами», «геликоптерами», «Атенами», «клюбами» и «бльоками». Потому что по воле Скрыпника всем рекомендовали, например, передавать слова с греческой буквой θ («ф») — всегда через «т», а не через «ф». А зарубежные географические названия с европейскими буквой и звуком «g» оглашать как можно ближе к оригиналу — через более твердое «ґ» («г» с верхним хвостиком), а не мягкое «г», близкое к «х». Именно отсюда и пытаются проскочить в нашу жизнь сегодня все эти «нацюцюрныки для пихвознавцив» (кондомы для гинекологов, если вы не поняли эту «спивочу мову»).
Большевистские вожди тогдашней Украины (генеральные и первые секретари ЦК КП(б)У — русские Георгий Пятаков и Вячеслав Молотов, украинец Дмитрий Мануильский, один представляющий «титульную нацию», евреи Феликс Кон, Серафима Гопнер и Лазарь Каганович, немец Эммануил Квиринг, поляк Станислав Косиор) в разное время и по-разному относились к затее украинизации УССР, но в основном поддерживали. Ведь еще Ленин видел в национальном возрождении окраин Российской империи как национальных государств главный предохранитель и противоядие против «великодержавного шовинизма великороссов». И залог успешного и окончательного развала империи, которую он люто ненавидел и, говорят, мстил ей за повешенного старшего брата.
И только когда в начале 30-х годов совершенно «верный ленинец» Иосиф Сталин вдруг круто дал обратку и начал собирать и намертво сшивать уже свою советскую коммунистическую империю — СССР, любой национализм, в корне противоречащий этой затее, стал не ко двору. И Скрыпника затравили свои. Он, бедняга, думал, что построил «украинскую Украину» и даже в Москве, вспоминают очевидцы, требовал себе переводчика с украинского языка на русский и наоборот, а его обвинили в «националистическом уклоне» и «националистических ошибках», «вредительстве в языкознании» и даже в «извращении ленинизма».
В 61 год от роду его, убеленного сединами и покрытого морщинами борьбы за нацвозрождение, даже заставили письменно каяться, писать объяснительно-покаянные записки, как нашкодившего школяра. И после «проработок» на двух пленумах ЦК КП(б)У — февральском и июньском — в 1933 году, 7 июля того же года на политбюро ЦК от него в очередной раз потребовали предоставить писанную-переписанную покаянную записку. Он не выдержал — вышел с заседания и… застрелился в своем рабочем кабинете главы Госплана Украины.
И уже в тот же год на ноябрьском пленуме ЦК КП(б)У, партии, которую он же фактически и создавал в 1918 году, Скрыпника закатали в асфальт истории, во многим им же сотворенной в угоду новым веяниям. Обвинив в «оформлении "нового националистического уклона в рядах партии"».
На следующий год политбюро ЦК КП(б)У приняло специальное постановление «Об изъятии произведений Н. Скрыпника»: свыше 160 произведений в собрании его статей и речей в 5 томах (7 книгах), которое оказалось незавершенным. Часть их них переиздали только в 1991 году, когда идея национализации и украинизации опять замаячила перед украинскими патриотами-нацвозрожденцами в обретшей независимость Украине.
Вместо резюме
А Гарский, даже фотографий которого не сохранилось в открытом доступе, гарцевал по жизни дальше. В сентябре, 18 числа того же 1918 года, он был на приеме лично у Свердлова, на следующий день без кандидатского стажа стал членом РКП(б), а уже 20 сентября назначен комиссаром Центрального управления военных сообщений. И служил, служил, служил, несмотря ни на какие политические бури. Дожил до 1956 года и умер мирно персональным пенсионером республиканского значения.
Потому что, похоже, иногда не в тех стреляют отвергнутые, но любящие женщины. Ненавидящие предательство идей, но не предателей лично…
