В начале 1948 году договор на написание сценария и съёмки был подписан с одним из самых известных на то время украинских режиссёров, дважды лауреатом Сталинской премии Игорем Савченко. У него уже был опыт создания масштабных байопиков — перед самой войной в прокате с огромным успехом прошла его масштабная лента «Богдан Хмельницкий».
На этот раз задача была схожей — требовалось «подогнать» местами неоднозначный образ Кобзаря к требованиям современной советской пропаганды. В Москве справедливо посчитали, что раз у Савченко это хорошо получилось с основателем украинской государственности, получится и с основателем украинской словесности.
Как раз в это время во ВГИКе Савченко вёл режиссёрский курс, из которого в будущем вышли такие знаковые для советского кинематографа личности, как Александр Алов, недавно усопший Владимир Наумов, Юрий Озеров, Сергей Параджанов, Марлен Хуциев, Феликс Миронер и др.
Он учил их мыслить самостоятельно, не хотел, чтобы они стали «савченятами» и не брезговал сидеть с ними за одним столом во время бурных застолий. Бурных не от излишеств, а от творческих споров, которыми они сопровождали. Савченко отличался редкостно развитым чувством юмора и в шутку называл своих «питомцев» «конгломератом безумствующих индивидуальностей».
Обучение он предпочитал проводить в «полевых» условиях — на съёмочной площадке. Только что состоялась премьера его фильма «Третий удар» в съёмках которого были задействованы все его студенты, и вот теперь Савченко собрал их в очередной раз: «Ребята, ищите Тараса».
Владимиру Наумову сразу пришла в голову идея, кого предложить. Совсем недавно ему довелось закончить свою курсовую работу «Юлиус Фучик. Репортаж с петлёй на шее». На роль замученного фашистами чешского писателя-коммуниста он пригласил молодого начинающего актёра — Сергея Бондарчука. Тот был старше его на семь лет, прошёл войну, но в сложившейся во ВГИКе студенческо-актёрской «тусовке» на такие «мелочи» никто не обращал особого внимания.
Съёмки проходили ближе к ночи во ВГИКе, когда институт уже почти опустел. Начались они весьма своеобразно: «съёмочная группа», в лице Наумова, Бондарчука и ассистировавшего им Параджанова, долго «кочевала» по корпусу, безуспешно разыскивая подходящее под локацию место. Наконец в каком-то запылённом углу нашли кусок проржавевшей батареи, и решили, что снимать будут здесь. Расположились… но чего-то не хватало.
Бондарчук развернулся, и сделал по коридору несколько шагов. Наумов спросил, куда это он. Актёр обернулся: «Видишь, я могу свободно уйти. Сделай что-нибудь. Мне нужно почувствовать замкнутое пространство». Параджанов с готовностью отозвался: «Сейчас тебе будет замкнутое пространство». Он ушёл и через 15 минут вернулся с наручниками в руках, приковал Бондарчука к батарее: «Ну вот. Другое дело. Теперь я чувствую, как сузилось пространство, и чувствую запах тюрьмы». К полуночи эпизод сняли.
Наумов позвал Параджанова:
— Давай ключи!
— Какие ключи?
— От наручников.
— Так их как бы и не было, ключей.
Поняв по растерянному лицу говорившего, что тот не шутит, Бондарчук в ярости рванулся к нему, но из-за наручников не смог дотянуться. Параджанов тут же куда-то убежал. Наумов стал успокаивать актёра, сказал, что посидит вместе с ним до утра, а потом они что-то придумают.
Но Бондарчук ждать не собирался — здоровый, как бык, он поднатужился и вырвал батарею из стены прямо с её куском. Правда, далеко в таком виде ему уйти не удалось — до смерти перепуганный Параджанов привёл какого-то старика с напильником, и тот быстро освободил будущего оскароносца. Актёр ушёл домой раздосадованным. Теперь у Наумова появилась возможность «замолить грехи», и он предложил Савченко кандидатуру Бондарчука.
Режиссёр хорошо знал этого актёра-студента из курса Сергея Герасимова и по ВГИКу, и по фильмам, в которых тот успел сняться: «Молодая гвардия», «Повесть о настоящем человеке», «Мичурин» — список был впечатляющий. Последняя работа его особенно заинтересовала — если на Бондарчука пал выбор самого Александр Довженко, значит что-то в нём есть. Савченко согласился рассмотреть эту кандидатуру.
В то время Сергей Фёдорович как раз ещё снимался в очередном фильме к встрече с Савченко подготовился плохо. Когда он прочитал отрывок из «Дневника» поэта, увидел в глазах режиссёра только скепсис: «Так живописуют плохие чтецы на радио. Случай довольно сомнительный; сбреете бороду, закончите съёмку, тогда и поговорим».
Сам Игорь Андреевич проделал гигантскую работу.
Прежде, чем написать сценарий, он прочитал о Шевченко, его современниках и эпохе свыше трёхсот книг, свидетельств и документов. Возможно, этот титанический труд и подорвал его здоровье. Владимир Наумов вспоминал, что несмотря на жизнерадостный характер, в его учителе присутствовало какое-то незримое трагическое начало. Он словно предчувствовал свою смерть, и нередко удивлял окружающих вспышками откуда-то иногда беспричинно возникавшей печали. Во время работы над фильмом его стали мучать частые головные боли.
К физическим недугам добавлялись моральные — чиновники проявляли к фильму повышенное внимание, на Киевской киностудии царила организационная неразбериха (вскоре это станет её обычным состоянием).
К новой встрече с Савченко Бондарчук подготовился уже более основательно.
Он и раньше знал много стихов из «Кобзаря», а тут успел ещё прочитать «Дневник», сделал какие-то выписки, заметки. На этот раз диалог получился намного более конструктивным. Сергей Фёдорович потом вспоминал, как его удивила оценка режиссёром личности поэта: «Шевченко был Гамлетом, мыслителем драматической судьбы». Бондарчуку потребовалось значительное время, чтобы осмыслить, прочувствовать всю глубину этой мысли.
Он был уже практически утверждён на роль, но тут на его пути снова возник Сергей Параджанов — этот бойкий армянин предложил Савченко кандидатуру известного украинского актёра Гната Юры. Не обошлось без очередной авантюры. Наобещав народному артисту СССР, что именно он обязательно будет играть Шевченко, Параджанов привёз его из Харькова, да ещё и зачем-то сбрил ему брови.
Когда Савченко узнал об этой афере, пробовать Юру на роль Шевченко категорически отказался — тот на неё просто не подходил. Когда же режиссёр узнал про брови, то чтобы хоть как-то компенсировать глупую выходку своего студента, утвердил актёра играть Михаила Щепкина. Так Гнат Юра оказался с ролью, но без бровей.
Начались кинопробы. У Бондарчука и здесь не всё шло гладко. При первом же включении камеры у него вышла с режиссёром небольшая перепалка:
— Играете себе в карман…
— Я играю в меру своих чувств.
— Играйте в меру чувств Шевченко!
Наконец постепенно, шаг за шагом познавая своего героя и замысел Савченко, Бондарчук стал находить необходимые интонации и решения, начал «попадать» в образ. Наконец, его окончательно утвердили.
Остальной актёрский состав подобрался звёздный, хотя современным поколениям те фамилии уже мало что скажут. Правда Марка Бернеса, сыгравшего в фильме взбалмошного офицера Косарева, те, кому за 40, вспомнят наверняка. В Киеве актёр продемонстрировал Савченко подобранный им для своего героя образ: красную шёлковую косоворотку, поставленную на стул перед Шевченко ногу, гитару, которой он размахивал перед носом у героя Бондарчука… Режиссёр остался доволен.
Также «Тарас Шевченко» стал первой кинолентой, в которую пригласил ещё тогда никому неизвестного молодого Николая Гринько — будущего Папу Карло всех времён и народов. В одном из эпизодов отметился и Всеволод Санаев.
Начались съёмки. Савченко в очередной раз взял на них в качестве ассистентов свой курс. Казахские степи и форт, в котором служил забритый «в москали» Шевченко, снимали недалеко от Киева на каком-то обширном песчаном участке. Возвели декорации, построили бутафорскую церковь, штаб, другие здания. Из всей этой «архитектуры» настоящей была только будка нужника.
Савченко, в рамках учёбы, предложил своим студентам разработать эпизод казни шпицрутенами, однако вскоре об этом пожалел — его завалили различными предложениями, отвлекая от основной работы. Тогда он загрузил своих подопечных другой работой — обеспечением реквизита. Алову, например, досталась заготовка шпицрутенов, а Параджанову выпало найти гроб. Здесь с неугомонным армянином приключилась очередная история.
Во время съёмок поднялся настоящий ураган, от которого большая часть группы укрылась в хлипкой декорации церкви. Когда через 20 минут стихия улеглась, оказалось, что исчезли двое: нужник и Параджанов. Первый скорее всего унесло ветром, отсутствие второго обнаружилось, когда Савченко, размахивая своей неизменной тростью, стал выяснять, кто собственно ответственен за гроб. Ему подсказали, что Параджанов. Гроб найти удалось, Параджанова — нет. «Ладно», — хмуро сказал Савченко, — «Алов, Наумов, тащите гроб сюда».
Когда будущий знаменитый режиссёрский дуэт поднял ящик, оказалось, что в нём что-то есть. Что-то — оказалось спящим Параджановым. Заснуть на съёмочной площадке в глазах съёмочной группы было равносильно преступлению. Помощник режиссера (бывший матрос) Ян Окрепт просто онемел от возмущения. Он достал молоток с гвоздями и вопросительно взглянул на Савченко:
— Может, забить его, а?— Окрепт задвинул крышку гроба.
— Обожди. Что он там делает?
— Спит.
— Ах, спит. Так чего же вы шумите вокруг? Мешаете спать. Объявите перерыв, пусть Сергей Иосифович немного поспит. Отдохнёт.
Наконец, немного придя в себя, режиссёр зло распорядился: «Алов, Наумов, вышвырните его из гроба!» Игорь Андреевич так разозлился на своего студента, что впоследствии даже не включил его в титры.
Бондарчука в этих съёмках больше всего поразила сцена, когда офицеры форта, ради развлечения, в качестве своеобразной смешной «обезьянки», приглашают к себе ссыльного Шевченко. Герой Бондарчука сразу всё понимает. Подняв предложенную ему рюмку с водкой, он произносит монолог: «Я выпью за ваших матерей, господа, которые в муках произвели вас на свет и возложили на вас светлые надежды». Устыдившись своей непорядочности, офицеры больше не смеют глумиться над поэтом.
Впоследствии подобную сцену, но только происходящую веком позже и в немецком концлагере, Сергей Фёдорович вставил в свою первую режиссёрскую работу — «Судьбу человека» (1959). Её заметила и полюбила вся страна, а слова «После первой — не закусываю» стали воистину бессмертными.
Для съёмочной группы это было счастливое время.
Подбиваемые Савченко, его студенты и Бондарчук постоянно по ночам воровали в знаменитом Довженковском саду яблоки, поэтому все желающие всегда могли подкрепиться ими и чёрствым, нередко даже чуть плесневелым хлебом. Но время было голодное, на такие мелочи тогда никто не обращал особого внимания. Изредка режиссёр баловал своих подопечных настоящей украинской колбасой, которая при жарке подпрыгивала и смачно шкворчала на огромной чугунной сковородке. Студенты и Савченко нередко засиживались до трёх часов ночи, читали друг другу стихи, разговаривали и спорили о Шевченко. Больше всех эти поэтические посиделки любил Бондарчук.
Наконец съёмки закончились. Савченко вернулся в Москву, сдал материал приёмной комиссии Министерства кинематографии… и вскоре (14 декабря 1950 года) умер в возрасте 44 лет.
В то время, следуя завету Ильича, что «Важнейшим из искусств для нас является кино…» политбюро в полном составе просматривало всю производимую и импортируемую на территорию СССР кинопродукцию, благо, снималось и завозилось тогда немного. Также все фильмы лично просматривал и Сталин. Он сам решал, какое кино нужно показывать зрителю, а какое — нет. Именно поэтому практически все талантливые советские режиссёры того времени были отмечены Сталинскими премиями.
К фильму Савченко у советского вождя возникли 12 замечаний — кому-то их нужно было теперь реализовывать. Кому? Тогда-то именитый режиссёр Иван Пырьев и предложил министру кинематографии Ивану Большакову подрядить на это рискованное дело выпускников режиссёра — Александра Алого и Владимира Наумова.
Впоследствии в своих мемуарах Владимир Наумович Наумов вспоминал одно из запомнившихся ему замечаний Сталина. В одной из сцен Савченко, следуя исторической правде, показал спор молодого Чернышевского с уже пожившим, побитым судьбой и от того сильно постаревшим Шевченко. Вождю это не понравилось:
«Не гонитесь за маленькой правдёнкой, гонитесь за большой исторической правдой. Нехорошо, когда молодой человек поучает старого поэта, лысого, прошедшего ссылку. Уравняйте их в возрасте, снимите Чернышевского с усами и бородой, пусть не таким, каким он был в действительности в то время, но таким, каким он остался в памяти народа. Дело, в конце концов, не в усах и лысине, а в соотношении русской и украинской демократии».
Когда Большаков первый раз встречался с молодыми режиссёрами и ставил перед ними творческую задачу, записывать замечания Сталина он им запретил, потребовал запомнить. Сам он, обладая феноменальной памятью, воспроизвёл их слово в слово с сохранением интонаций — в Кремле знали, кому доверить такое важное дело, как советский кинематограф. Началась работа.
Сначала всё шло по обычному сценарию: днём и вечером Алов и Наумов снимали материал; ночью, если получалось, отсыпались; а утром спешили в министерство, чтобы показать очередной отснятый материал. Смотрели его в небольшом кинозале в присутствии самого Большакова и его помощников. Он обычно сидел в последнем ряду, когда зажигался свет, говорил что-то одобрительное, и удалялся в сопровождении своей «свиты».
Казалось, так будет всегда, но однажды вместо привычного: «Персимфанс, персимфанс» после заведённого двойного просмотра, министр распорядился прокрутить материал в третий раз. Не дождавшись конца плёнки, он молча встал и, ничего не говоря, удалился. Следом также бесшумно «испарилась» и «свита». Когда включился свет, молодые режиссёры с удивлением обнаружили, что в зале они остались одни.
«Разбор полётов» Большаков устроил в присутствии именитых советских режиссёров: Ромма и Пырьева, привлечённых к работе в качестве консультантов.
Министр наконец озвучил причину своего недовольства — он считал, что в кадре должна постоянно присутствовать динамика — должен двигаться или актёр, или камера, или оба. У Алова же и Наумова Чернышевский в отснятом материале стоял столбом. Кстати, значительное число, если не большинство, современных кинематографистов с Большаковым бы согласилось. Но для режиссёров того времени слова министра были ахинеей, однако, в силу занимаемого им высокого положения, им приходилось молчать.
Ситуацию разрядил Ромм: «Мне стыдно, Иван Григорьевич, но, честно говоря, этот эпизод снимал я. Все остальное — они, а этот — я». Создатель «Ленина в Октябре» и «Ленина в 1918 году», лауреат четырёх Сталинских премии, и кавалер ордена Ленина фактически прикрыл собой молодых начинающих коллег, не дал им испортить карьеру в самом её начале. Он конечно же ничего не снимал, даже ни разу не был на съёмочной площадке, и Большаков это прекрасно понимал, но сделать ничего не мог — не бежать же, в самом деле, жаловаться по такому поводу Сталину. Эпизод разрешили переснять.
Сокурсники Алова и Наумова хорошо знали, какой работой они загружены, как часто ездят в министерство, а потому постоянно глупо шутили. 70 лет назад среди творческой интеллигенции были очень распространены розыгрыши по телефону. Тебе могли позвонить, представиться другим человеком, и заставить или нестись куда-то сломя голову, или переживать, что у тебя что-то не получилось. Потом, когда всплывала правда, вдобавок ко всему, ты надолго становился объектом подколок и насмешек. Вот и повадились сокурсники Алова и Наумова (чаще всего это были Хуциев и всё тот же Параджанов) звонить и сообщать, что они из министерства или ещё откуда-то.
Несколько раз шутка удалась, вот только молодым режиссёрам было не до шуток — новый вариант «Тараса Шевченко» досняли, приняли в министерстве, и теперь он находился на просмотре в Кремле. На кону стояла их творческая судьба… а может и не только творческая.
Когда Наумову в очередной раз сообщили по телефону, что звонят из секретариата, он послал звонившего куда подальше и швырнул трубку. Раздался повторный звонок, на том конце провода оказался сам Большаков: «Владимир Наумович, у нас тут, видимо, какое-то недоразумение…». Министр попросил режиссёров срочно к нему приехать. У себя в кабинете он торжественно пожал им руки и сообщил, что картина принята. Через несколько дней Алова и Наумова распределили работать на Киевскую киностудию, а фильм, спустя год и три дня после смерти своего создателя, вышел в прокат.
«Тарас Шевченко» собрал аудиторию в 18,4 миллионов зрителей, что для того времени не являлось оглушительным успехом, но и не было неудачей. Его регулярно показывали по телевидению, так что фильм этот хорошо знала вся страна. Знала, пока не пришёл 1991 год, и СССР не стало.
В наше время оккупации отечественного культурного пространства голливудской масскультурой, «Тараса Шевченко» (1951) практически забыли. О нём сейчас уже мало кто знает из тех, кто родился после олимпиадного 1980-го года, и редко вспоминают родившиеся до.
Курьёзно, что на Украине даже не удосужились отреставрировать украиноязычную версию ленты, и это при том, что Тарас Шевченко для страны фактически является этнообразующим фактором. Точнее, какая-то реставрация в 2014 году в рамках проекта «Шевченко 200» проводилась. К 200-летию Кобзаря Довженко-центр выпустил две тысячи комплектов по пять DVD с записями всех реставрированных фильмов о поэте. Однако их, как водится, распределили среди своих, и какая версия оказалась реставрированной — русская или украинская, так толком никто и не знает.
