Чёрт — чёртом, но у посланца Сатаны всё же должен быть прототип в реальной жизни. Его только у Воланда не было, по уверению самого же Михаила Афанасьевича (что характерно, все булгаковеды эту фразу цитируют, но никто ей не верит).
Поиск прототипа Зои Пельц, открывшей дом терпимости в обычной квартире, оказался нелёгкой задачей. Или наоборот — уж слишком лёгкой. Булгаков описал в пьесе «Зойкина квартира» ситуацию достаточно типичную для времён НЭПа. Разгульная жизнь новых купцов требовала ресурсов, которые советская власть предоставить не спешила. Но рыночек порешал…
По мнению второй жены писателя, Любови Белозерской, основой сюжета пьесы послужила заметка в ленинградской «Красной газете» о раскрытии милицией карточного притона Зои Буяльской, действовавшего под вывеской пошивочной мастерской. Булгаковеды действительно нашли вечерний выпуск «Красной газеты» за 1 октября 1924 года, в котором была описана эта ситуация.
Однако такое сообщение не было единичным. Были известны аналогичные притоны актрисы Александры Миляевой (баронессы фон Кюгель), Дорофеи Лафлер, Королёвой (у последней был штат из четырёх женщин и управляющего), супругов Лещилкиных (под вывеской «Портниха Эмма»), Адели Тростянской (пошивочная мастерская и массажно-маникюрный кабинет).
В общем, обратив свой взор на советскую прессу соответствующего периода, примеров найти можно множество. А Булгаков прессу активно читал (несмотря на совет профессора Преображенского не делать этого), просто чтобы оставаться в курсе событий.
Уже после того, как спектакль был поставлен, в 1929 году, в журнале «Огонёк» была опубликована статья следователя Тимофея Самсонова (вероятно, именно он был прототипом булгаковского Пеструхина) «Роман без вранья + Зойкина квартира». Он писал: «Зойкина квартира существовала в действительности. У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме на седьмом этаже посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков, контрреволюционеров специального салона для интимных встреч Зои Шатовой. Квартиру Зои Петровны Шатовой мог посетить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна. Свои попадали в Зойкину квартиру конспиративно, по рекомендации, паролям, условным знакам. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна: на самом верхнем этаже большого дома, на отдельной лестничной площадке, тремя стенами выходила во двор, так что шум был не слышен соседям. Враждебные советской власти элементы собирались сюда как в свою штаб-квартиру, в своё информационное бюро».
Дом этот — на Никитском бульваре, 15 (доходный дом архитектора Александра Гребенщикова, построенный в 1915 году в стиле модерн). Самсонов, использовав словосочетание «Зойкина квартира», на пьесу Булгакова и спектакль не ссылался, критиковал книгу поэта Анатолия Мариенгофа «Роман без вранья». В ней описывалась история, в которую попали Мариенгоф и Сергей Есенин весной 1921 года: «на Никитском бульваре в красном каменном доме на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую белую головку, "Перцовку" и "Зубровку" Петра Смирнова, но и старое бургундское и чёрный английский ром. Легко взбегаем на нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка. Открывается дверь. Смотрю: Есенин пятится… В коридоре сидят с винтовками красноармейцы. Агенты проводят обыск».
Смирнов — знаменитый производитель водки-«смирновки». Что до «белой головки», то Валентин Катаев в «Волшебном роге Оберона» объяснял: «водка бывает разная: "белая головка" и "красная головка", то есть запечатанная белым сургучом и красным сургучом. "Белая головка" считалась лучшей очистки и стоила дороже "красной головки" — водки плохой очистки». Судя по всему, помимо «белой головки» ничего белогвардейского в притоне Шатовой не водилось, а Самсонов возводил на неё напраслину. Впрочем, как знать…
Весной 1921 года Булгаков был во Владикавказе, а книга Мариенгофа была издана в 1926 году, уже после начала работы над пьесой. Однако он мог читать об этой истории в прессе или слышать от знакомых или даже от самого Есенина. Булгаков с ним дружбы не водил, но вращались они в одних кругах. Татьяна Лаппа рассказывала о сценке, когда они зашли в кафе и там был Есенин, которому какая-то девушка вручила веник (кажется именно веник, а не иносказание букета), а он потом читал стихи.
Не мог не поучаствовать в творении сюжета и бесовский дом с нехорошей квартирой.
В 1920 году одну из студий (квартира №38) в доме №10 по Большой Садовой получил театральный художник Георгий Якулов. В свое время это была значимая фигура московского художественного авангарда. Он, например, играл главную роль в оформлении кафе «Питтореск», к работе над интерьерами которого привлёк, например, одного из идеологов конструктивизма Владимира Татлина, участника группы «Бубновый валет» Александра Осьмёркина и знаменитого фотографа-новатора Александра Родченко. Завсегдатаями кафе были Анатолий Луначарский, Валерий Брюсов, Владимир Маяковский, актёры МХАТа…
По словам Владимира Лёвшина, «студия Якулова пользовалась скандальной известностью. Здесь, если верить слухам, появлялись не только люди богемы, но и личности сомнительные, каких немало расплодилось в эпоху нэпа». Среди «сомнительных» были, например, Сергей Есенин и Айседора Дункан, которые именно тут и познакомились (совпадение? Ну-ну…).
Душой этого своеобразного клуба была жена Якулова Наталья Шифф (Юлию Рейсс не напоминает?). По описанию Лёвшина, это была «женщина странной, броской внешности. (…) У неё великолепные золотистые волосы, редкой красоты фигура и горбоносое, асимметричное, в общем, далеко не миловидное лицо. Некрасивая красавица». Татьяна Лаппа рассказывала о ней так: «она некрасивая была, но сложена великолепно. Рыжая и вся в веснушках. Когда она шла или там на машине подъезжала, за ней всегда толпа мужчин. Она ходила голая… одевала платье прямо на голое тело или пальто, и шляпа громадная» (тут обычно вспоминается одеяние Маргариты после бала у Воланда).
Стоит вспомнить, что в видениях Максудова в «Театральном романе» фигурирует женщина с асимметричным лицом, а сам Булгаков настаивал, чтобы в спектаклях Зойку играли актрисы именно с такими чертами. При гримировании Цецилии Мансуровой специально акцентировали природную несимметричность бровей.
Домработница Манюшка тоже имеет конкретный прототип. Борис Мягков пишет: «девушка-прислуга с таким именем была у знакомых драматурга супругов Коморских, живших неподалеку, в Малом Козихинском переулке, 12. Жена адвоката В.Е. Коморского Зинаида Николаевна была симпатична Булгакову».
В тексте пьесы есть прямое указание на местонахождение дома — Обольянинов говорит, что «закат на вашей Садовой гнусен», а Толстяк (сотрудник ЧК) вызывает милицию на «Садовую, 105, квартира 104» (такого адреса не существует). Есть и ремарка «очень отдалённо музыка в "Аквариуме"» — ныне существующий сад на Большой Садовой между театром Сатиры и бывшим зданием Военно-политической академии им. Ленина, построенном в 1934 году. Декорации спектакля в театре Вахтангова напоминали дом на Большой Садовой — «пятиэтажный московский дом, стены которого образуют колодец».
Квартира шестикомнатная на пятом этаже, что может быть намёком на «нехорошую квартиру» №50 и на зеркально расположенную №34, где тоже некоторое время жил Булгаков, а потом оставил комнату своей бывшей жене.
