В отечественной историографии Гражданской войны как-то традиционно повелось подробно рассматривать взаимодействие белых, красных, зелёных, жовто-блакытных, немцев, французов, поляков и т.д. в самых разных их комбинациях, какие только успел «накрутить» кровавый 3-летний «водевиль» Гражданской войны.
Однако взаимоотношения батьки Махно и петлюровцев почему-то освещались обычно не так подробно, вскользь и нехотя. А весьма зря, поскольку они во многом проясняют многие современные исторические процессы, происходящие на территории Украины в наше время.
После свержения монархии наступило время огромных возможностей — это понимали многие политические деятели местечково-социалистического толка национальных окраин погибшей империи.
Понимал это и Нестор Махно, который после длительной отсидки в местах не столь отдаленных вернулся в родное село Гуляйполе. Он с энергией взялся за построение счастливого анархистского будущего, как он его понимал, на отдельно взятой территории, при этом к большевикам и левым эсерам относился как к союзникам, пусть и не полностью принимая их леворадикальную программу, но как минимум уважая.
В конце октября 1917 года гуляйпольский районный съезд принял резолюцию с характерным названием «Смерть Центральной Раде!». Батька заключил с большевиками свой первый союз и выбил верных УНР гайдамаков из Александровска (современного Запорожья).
Тем временем имелись в Гуляйполе и местные сочувствующие УНР адепты украинской национальной идеи, но они были в меньшинстве, а потому ждали своего часа. Он настал, когда к Гуляйполю подошли немецко-австрийские войска, у которых где-то в «обозе» маячили подразделения гайдамаков, а также различные деятели ЦР и правительства УНР.
В преддверии пришествия оккупантов некий «патриотично» настроенный деятель Гуляйполя — прапорщик Семенюта-Рябко — попытался пригрозить анархистам, что вскоре придут «союзные» войска и они горько пожалеют о том, что помогали большевикам ликвидировали украинскую власть.
В то время на юге Украины местное население не понимало восторга перед иностранными оккупациями, и прапорщика убили, а анархистские отряды и Махно вместе с большевиками ушли от немцев и гайдамаков на территорию Советской России… но ненадолго.
Уже через несколько месяцев — в июле — Махно вернулся обратно и развернул в родных краях настоящую партизанскую войну. Именно с тех времен начинается его слава как умного, хитрого и отважного вожака восставших крестьянских масс.
В ноябре Директория УНР объявила начало всеукраинского восстания против «буржуазно-помещичьей диктатуры» гетмана Скоропадского. Нетрудно догадаться, что вызван этот шаг был буквально за несколько дней до того подписанным в Компьенском лесу известным перемирием и начавшейся в Германии революцией.
В довольно короткий срок, используя социалистические лозунги, Директория смогла собрать вокруг себя подобных Махно народных атаманов: Никифора Григорьева, Даниила Зелёного (в «миру» — Терпило) и множество других, ранжиром помельче. Но Махно на эту уловку не повелся.
На все раздававшиеся со стороны Директории призывы о единении Махно упорно отвечал: «Петлюровщина — авантюра, отвлекающая внимание масс от революции». Вместо союза с украинскими националистами батька начал переговоры с недавно созданным Временным рабоче-крестьянским правительством Украины.
Тем временем 27 ноября 1918 года махновцы снова заняли Гуляйполе. Они взяли под контроль значительную часть Екатеринославской губернии и представляли собой к декабрю 1918 года значительную военную силу числом в несколько тысяч штыков и сабель.
Рост армии батьки ограничивала только нехватка вооружений — добровольцев хватало. На здании махновского «революционного штаба» полоскались на ветру черные знамена и висели лозунги «Мир хижинам — война дворцам!», «Освобождение рабочих — дело рук самих рабочих!», «С угнетенными против угнетателей — всегда!».
На транспарантах, развешанных над волостным Советом рабочих, крестьянских и повстанческих депутатов, можно было прочитать: «Власть рождает паразитов. Да здравствует анархия!» или «Вся власть на местах Советам!». Так что в то время батька действительно был очень близок к большевикам и весьма далек от прочих политических течений.
9 декабря 1918 года он заключил с ними новый направленный против гетманцев, петлюровцев и белогвардейцев союз. Что касается Директории, то ее киевские деятели весьма смутно представляли себе в то время, кто такой батька Махно и какие силы он представляет. Одним он казался украинским патриотом, который до сих пор не присоединился к армии УНР только из-за недоработки каких-то чиновников, другим — большевиком, третьим — просто бандитом с большой дороги.
Однако местные екатеринославские и александровские националисты прекрасно понимали, что за гусь Нестор Иванович и какие огромные угрозы местному жовто-блакытному движению несут его быстро разрастающиеся отряды.
Атаман Горобец, «вольные казаки» которого стали полновластными хозяевами города после ухода в Крым на соединение с Добровольческой армией бывших гетманских войск, 13 декабря 1918 года официально, с публикациями в украинской прессе, предложил Махно союз против белых.
15 декабря в Екатеринослав прибыла делегация батьки, и договор был подписан. «Вольные казаки» обязались поставить махновцам оружие, боеприпасы, обмундирование, а те, со своей стороны, клялись, используя все выше перечисленное, безжалостно атаковать и истреблять деникинцев и при этом не мешать петлюровским эмиссарам вербовать в северном Причерноморье себе новобранцев.
Конечно, такой договор не мог понравиться большевикам — находившийся на политическом поле Украины где-то между ними и петлюровцами Махно мог со временем сильно «поправеть», как это совсем недавно случилось с донскими казаками. Это было чревато большими проблемами.
Однако их заверили, что данный договор не более чем уловка, направленная на получение «бесплатного» оружия и боеприпасов. В этот раз махновцы не солгали: как только от Директории были получены два вагона с оружием, взрывчаткой и обмундированием, батька тут же забыл о всех своих обещаниях, и еще недавно принадлежавшие петлюровцам винтовки и пулеметы вскоре открыли огонь по ним же самим.
Все началось с того, что к Махно обратился подпольный Екатеринославский губернский революционный комитет (Губревком) с предложением поднять восстание и совместно отбить у петлюровцев город. Батька охотно согласился.
Один из очевидцев рассказывал: «Махно погрузил в захваченный рабочий поезд большой отряд гуляйпольских партизан, второй отряд в другие железнодорожные составы. Таким образом, повстанцы под видом рабочих вступили в Екатеринослав…» От батьки в операции участвовали 400 пехотинцев и 100 конников, силы Губревкома насчитывали 1 500 бойцов, партизанский отряд Н. Тисленко — 300.
Восстание оказалось для Директории полной неожиданностью. Огромный по тем временам 7-тысячный петлюровский гарнизон неожиданно для себя оказался полностью разгромленным.
Махно включили в состав Губревкома и назначили командиром Советской революционной рабоче-крестьянской армии Екатеринославского района. Ему и его людям вменили в обязанность заняться подготовкой города к обороне, но махновцы вместо этого самоотверженно отдались грабежам. На требование Губревкома ввести снабжение махновских частей в цивилизованные рамки ему поступил остроумный ответ: «Мы за лозунг: от каждого по его способностям, каждому по его потребностям».
Однако одним остроумием много не навоюешь. Пока Махно, наплевав на все свои обязанности, в первую очередь занимался вооружением своих быстро разросшихся в Гуляйполе до 6 000 штыков и сабель отрядов, петлюровцы копили силы и сосредотачивались.
Буквально через два-три дня после потери Екатеринослава они воспользовались беспечностью махновцев и практически без боя вышвырнули их вон из города. Власти Директории жестоко расправились с участниками Екатеринославского восстания, в том числе и с попавшимися к ним в руки повстанцами — в Гуляйполе с Махно вернулись только 200 пеших и 100 конных воинов.
Само собой, после таких «батькиных кульбитов» и в Киеве, и в Москве к нему стали относиться с недоверием, которое после каждого очередного «сотрудничества» с ним только росло и укреплялось.
