Из мещан Киевской губернии?
Происхождение Льва Мациевича не вполне ясно даже его ныне живущим родственникам, например, внучатому племяннику, нардепу III созыва Верховной Рады Украины Юрию Сахно.
Мать пилота, Татьяна Фёдоровна Подгаецкая, была дочерью священника, но этот род имел дворянство, которое не смогли документально доказать. Такая же ситуация и у отца, управляющего сахарным заводом торгового дома Яхненко и Симиренко Макара Мациевича. А потому одни исследователи записывают его в мещане, а другие — в дворяне.
Если благородное происхождение Макара Дмитриевича — это правда (дочь Оксана Макаровна вообще говорила о том, что он когда-то носил фамилию Матвиенко, но в советские годы так было выгоднее), то среди родни авиатора оказывается целый митрополит и православный святой. Но, опять же, это лишь допущение некоторых исследователей, например, историка Владимира Жилы.
Однако действительно, был в XVIII веке митрополит Арсений (Мацеевич) (1698-1772), который за свою долгую жизнь умудрился побывать в застенках и Тайной канцелярии Ушакова и Тайной экспедиции Шешковского. Уроженец Владимира-Волынского, участник экспедиции Витуса Беринга, исследователь Сибири, попавший под «слово и дело» при Анне Иоанновне, Арсений сначала сам был пытан и окован в железы, а затем занимался проверкой духовенства на соответствие их моральному и академическому уровню занимаемой должности и увещевателем отступников от православия. Причем проверял с особым рвением.
Иероманах Арсений «пытал ярославского игумена Трифона, старца 85 лет, и пытал до того, что Трифон умер. Ярославский преосвященный подал жалобу в Святейший Синод. Святейший Синод решил по этому делу, чтобы впредь духовных особ пытали бережно».
По смерти Анны Иоанновны Арсений отказывался присягать и Бирону как регенту, и Елизавете Петровне. Между этими «уходами в отказ» он успел стать тобольским митрополитом. Тем не менее, увёртка от присяги никак не отразилось на карьере и жизни блаженнейшего: в 1742 году он неоднократно произносил проповеди во время коронационных торжеств, а затем был переведен в Ростов, причём получил звание члена Святейшего Синода.
Так он и жил припеваючи до тех пор, пока Екатерина II не решила секуляризировать церковную собственность. В Неделю Торжества Православия, до подачи своих прошений в Синод, митрополит Арсений на богослужении к остальным анафемам против еретиков прибавил «анафему, обидчикам церквей и монастырей». Императрица Екатерина узнала о поступках Арсения и назвала его: «лицемером, пронырливым и властолюбивым бешеным вралем».
Остальные члены Синода поддержали государыню как главу церкви и присудили Арсения извергнуть из архиерейского сана, расстричь из монашества, а затем предать суду светскому, согласно которому, за оскорбление её Величества Арсения должны были казнить смертью.
Приговор Синода был послан Екатерине. Императрица, как об этом сказано в указе синодском, «по великодушию и милосердию своему природному», соизволила освободить Арсения от суда светского и истязания, а повелела оставить ему один только монашеский чин и сослать его в отдаленный монастырь под присмотр настоятеля.
Но и там неугомонный монах продолжил диссидентствовать, осуждая уничтожение Иоанна Антоновича и казнь его неудавшегося спасителя Мировича. В 1767 году Арсений был расстрижен из монашества в крестьяне и посажен в Ревельскую крепость (ныне — парламент Эстонии) под именем «некоего мужика» Андрея Враля. Там он и окончил свои дни.
28 июня 1918 года Всероссийским Поместным Собором, как лишённый святительского сана по политическим мотивам, был восстановлен в архиерейском достоинстве, а в 2000 году причислен к лику святых.
Дурная болезнь харьковского студента
Но между митрополитом Арсением и рождением первой жертвы русской авиации чуть более века.
Родился Лев Мациевич 13 января 1877 года в местечке Александровка Чигиринского уезда Киевской губернии (ныне пгт Александровка на Кировоградщине) в многодетной семье «русифицированных украинских дворян», как пишет историк авиации Валентин Сандул. Из девяти детей Макара и Татьяны Мациевичей только двое пережили родителей. При этом двое умерли в младенчестве, Лев погиб в небе, а остальных, кроме Оксаны Макаровны, забрала чахотка в разном возрасте.
Лёва почти ежедневно приходил к отцу на завод, бывал в цехах, присматривался к принципу работы оборудования, расспрашивал техников и рабочих о строении станков. Дома сам мастерил модели водяных машин и демонстрировал их перед семьей и сверстниками. Любимыми писателями будущий авиатор считал Майна Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна.
Он был учеником 3-й киевской мужской гимназии, что на Подоле, выделялся там математическими способностями все девять лет (1886-1895) учёбы. И хоть гимназию окончил без отличий и наград, но затем легко выдержал конкурсные экзамены в Харьковский практический технологический институт на механическое отделение. Увлекся он естествознанием и прикладными науками, фотографией и ежедневным чтением художественной и технической литературы.
Харьковское же студенчество было к началу последнего царствования, мягко говоря, не самой здоровой средой.
В 1902 году врач-инфекционист Владимир Фавр провел опрос среди 1292 харьковских студентов (половина от всех студентов светских вузов). 67% из них начали половую жизнь еще до 17 лет, то есть в гимназии или реальном училище, 8% — до 14 лет. Причем гимназисты в среднем на год раньше реалистов. 47,2% студентов переболели триппером, 10,8% мягким шанкром, 6,9% заразилось сифилисом. Основной источник заражения — дома терпимости, реже — проститутки-одиночки и прислуга. 64,1% харьковских учащихся высшей школы занимались онанизмом, причем наиболее часто (70%) — выходцы из духовного сословия и окончившие семинарию.
В 1910 г. на базе этого опроса вышла брошюра «К вопросу о половых сношениях, о венерических болезнях и онанизме учащейся молодежи».
Дурные болезни и порочные наклонности в ту пору передавались не только половым путём, но и посредством агитации.
Эпидемия народничества уже выдохлась, его более лёгкая форма в виде кадетизма только укреплялась, а наиболее опасная — социал-революционная — проявит себя тогда, когда Мациевич уже не будет студентом.
Теракт в харьковском саду Тиволи пройдёт уж точно без его участия. Позднее Льва Макаровича будут всячески приписывать к эсерам, но никаких следов его сотрудничества с ними не нашли ни охранка, ни историки.
Будущий инженер подхватил в Харькове новую заразу, никак не описанную доктором Фавром — украинский национализм. Им Мациевича заразил однокурсник Гнат Хоткевич.
Их манил украинский театр, они любили пьесы Марка Кропивницкого и Ивана Карпенко-Карого, входили с 1899 года в кружок «Студенческая громада». Там абсолютно русскоязычный Лёва стал Левком и овладел мовой фактически с нуля. Разговаривал и переписывался ней он не только с единомышленниками, но с женой, родственниками, которых также приобщил к отечественной культуре. Не мог он стоять в стороне революционного движения в обществе.
Мациевич участвует в театральном кружке Хоткевича. Они ставят пьесы Ивана Котляревского «Наталка Полтавка», Григория Квитки-Основьяненко «Сватання на Гончарівці» и инсценировка «Кайдашева сім'я» по роману Ивана Нечуй-Левицкого. Когда в Харьков приезжают труппы Садовского, Кропивницкого или Старицкого, члены кружка участвуют в их спектаклях на второстепенных ролях.
Вместе с Дмитрием Антоновичем и Мыколой Русовым Мациевич был делегатом Второго всеукраинского студенческого съезда в Киеве августе 1899 года. После окончания этого мероприятия поехал за границу, во Львов, в командировку от Громады, чтобы напечатать воззвание и постановления съезда.
Вскоре в Харькове поселяется не просто любитель народной культуры, но убеждённый националист и ксенофоб Николай Михновский. Под его влиянием Мациевич становится учредителем первой политической украинской партии в Российской империи — Революционной украинской партии (РУП).
Однако в 1901 году ректор Харьковского технологического института императора Александра III профессор Шиллер исключил 213 студентов за участие в массовых беспорядках. Среди них был и Лев Мациевич. Были также уволены преподаватели, лаборанты, которые выразили письменный протест против произвола администрации (21 человек).
Будущего авиатора направили в Севастополь под надзор полиции. Только после многомесячных ходатайств ему разрешили сдать выпускные экзамены, и в начале 1902 Левко Мациевич получил диплом инженера-технолога. В том же году он закончил экстерном Морское инженерное училище в Кронштадте, предложив в качестве дипломной работы проект броненосного крейсера.
Поначалу и в Севастополе Лев Макарович пытается заниматься украинством. После работы в порту он посещал местный «Народный дом», где действовал украинский кружок любителей драматического искусства.
«Узнав о дне собрания того кружка, мы с Мациевичем пошли туда, — рассказывает его коллега Александр Коваленко. — Попали на собрание, посвященное какой-то реорганизации кружка. Собрание закончилось тем, что я был избран режиссером, а Мациевич — помощником. Мы предложили сейчас же выбрать заочно главой кружка генерал-майора на пенсии Павла Лескевича. Знали его как очень доброго человека определенно либеральных взглядов, к тому же, из-за его украинского происхождения, с искренней симпатией к тогдашнему украинофильству».
Спектакли их кружка имели успех, билетами на них даже спекулировали. Кроме того, кружок организовывал вечер памяти Шевченко, а сам Мациевич, например, ездил в Полтаву на открытие памятника Котляревскому.
В 1904 году начальник Таврического жандармского управления дважды сообщал, что Мациевич находится под тайным наблюдением «ввиду агентурных указаний на то, что он усиленно агитировал среди рабочих Севастопольского порта».
Позднее он участвовал и в украинской общине Санкт-Петербурга, и даже спонсировал её. Но инженер в нем пересилил общественного деятеля.
От моря в небо
Вернувшись в Севастополь после защиты диплома в Кронштадте, Мациевич участвует в сооружении крейсера первого ранга «Очаков», того самого, на котором три года спустя лейтенант Шмидт поднимет восстание.
Лев Макарович совершал технические расчеты и наблюдал за ходом строительства и ремонтом кораблей Черноморского флота. С марта 1903 года он был членом приемной комиссии на Севастопольском рейде, старшим помощником судостроителя по сооружению броненосца «Иоанн Златоуст», а также выступал с научно-техническими докладами. Его проектная документация заинтересовала морскую техническую комиссию, которая одобрила принципиальные новшества, за которые молодой инженер-изобретатель получил крупное денежное вознаграждение.
В 1906 после окончания Николаевской морской академии в Петербурге и обязательных курсов, Мациевич становится дипломированным специалистом в области подводного плавания и сосредоточивает внимание на проектировании подводных лодок. В июне 1907 года капитана Льва Мациевича направляют в месяц в Германию в город Киль для наблюдения за строительством подводных лодок для российского флота — «Карп», «Карась» и «Камбала».
В декабре того же года его переводят в Санкт-Петербург, где назначают наблюдателем за сооружением субмарин на Балтийском судостроительном и механическом заводах.
Мациевич очень внимательно наблюдал за развитием авиации, на одном из заседаний в отделе он представил первый в мире проект авианосца.
За основу он берет броненосец «Адмирал Лазарев». Тот имеет длину 77 м и ширину 15 м. В трюме предполагается оборудования ангара на 10 самолетов. Поднимаются на свободную от надстроек палубу с помощью двух лифтов. Посты управления и дымоходы устанавливаются по бортам. Затем следует его проект корабля, способного нести 25 самолётов. В этом проекте он первым в мире предложил идею катапульты и тормозной системы, ограничивавшей пробег самолёта по палубе.
Хоть морское ведомство и признало проект авианосца важным, но денег на его реализацию не нашло.
Великий князь Александр Михайлович в связи с большой популярностью воздухоплавания организовал аэроклуб, куда могли войти лишь немногие люди из высшего сословия. После того как Мациевич разработал проект авианосца, конструктор стал членом аэроклуба по личной просьбе этого члена августейшей фамилии. Понятно, что фанатичного сепаратиста двоюродный дядя и по совместительству муж сестры государя туда бы не позвал.
При этом есть и такое воспоминание о Мациевиче: «Вращался Мациевич в высших российских кругах, — пишет «громадовец» Владимир Кедровский. — На его способности обратили внимание еще в академии. Как студента посылали в научные путешествия за границу.
Однако блестящая карьера, которая раскрывалась перед Мациевичем, не изменила его отношение к делу освобождения украинского народа. Во время одной из своих заграничных путешествий он тайно представил революционную украинскую партию на съезде чешских социал-демократов, а также принимал участие, как украинский представитель в съезде организаций порабощенных народов России».
Впрочем, никаких документальных тому свидетельств, например из архивов Охранного отделения не приводится. Возможно перед нами просто желание сделать его большим украинцем, чем он был в последние годы и записать любителя в профессионалы.
Не успевает Мациевич сконструировать отдельные детали морского аэроплана, как получает командировку за границу. В то время Россия закупила во Франции одиннадцать аэропланов. Отдел воздушного флота Особого комитета отправил туда семь офицеров под руководством капитана Льва Мациевича для изучения пилотажа.
В авиационной школе Фармана вместе с ним учились братья Михаил и Владимир Ефимовы, а также знаменитый борец Иван Заикин. Там они тщательно изучали чертежи и авиационную литературу, много часов проводили в мастерских, где изготавливали аэропланы.
Инженер-изобретатель Мациевич пришел к выводу о необходимости создавать свою отечественную авиационную промышленность, а не делать ставку на зарубежные образцы, что совпадало с намерениями правительства. Он уже разработал тип аппарата, который сможет подняться с палубы морского судна. Изобрел и оригинальное устройство на случай посадки на воду.
За время пребывания во Франции он сумел удешевить стоимость закупленных самолетов на 20-25%, что экономило более 30 тысяч рублей. Работал по 18-20 часов в сутки. Л. Мациевич посетил семь аэродромов, базировавшихся под Парижем, и детально ознакомился с устройством аэропланов и дирижаблей. Одновременно как глава комиссии он побывал в Брюсселе и съездил в Англию, где осмотрел около двух десятков систем летательных аппаратов.
Зверь с умолкшими винтами
По отзывам своих учителей и наставников, он быстро сам освоил практику полетов, учил летать Ивана Заикина. Как руководитель группы, Мациевич контролировал обучение всех офицеров — первых инструкторов воздушного флота России.
Обучением пилотажа во Франции русские стажеры были недовольны. Преподаватели безразлично относились к преподаванию предметов, поэтому им самостоятельно приходилось изучать чертежи и авиационную литературу. По завершении курсов получает лицензию пилота № 178. В Российской империи становится летчиком № 31.
«Я летаю на «Фармане», умею на «Соммере». После приезда в Севастополь начну учиться на «Блерио». Выучу основательно недостатки существующих аэропланов и займусь проектированием собственного», — говорил Лев Мациевич во время недели воздухоплавания на Комендантском поле в Санкт-Петербурге 21 сентября (4 октября) 1910.
В тот день он взял на борт необычного пассажира — председателя совета министров Петра Столыпина. Премьер приехал на авиашоу, осмотрел воздушные диковинки. И тут Мациевич предложил ему: «Не согласитесь ли, господин министр, совершить со мной полет?»
Петр Аркадьевич, немного поколебавшись, принял приглашение. Премьер страдал стенокардией и не был уверен, что его сердце не откажет прямо во время полета. Один из сопровождающих пытался отговорить Столыпина: мол, опасно, уже сколько было на него покушений, а тут еще известно, что Мациевич — из «сочувствующих». Об этом, кстати, знал и сам премьер из доклада директора департамента полиции. Но он сказал: «Я полечу. Ведь Мациевич — офицер!» Полёт прошел успешно.
«Капитан Мациевич поражает своим хладнокровием во время полетов, — пишет корреспондент газеты «Россия». — Мне пришлось видеть его при отправке в воздушное плавание и сразу после спуска. Храбрый капитан садится в свой «Фарман» так же, как мы садимся к извозчику. А когда слезает после получасового полета, то лицо его не меняется. Незаметно на нем ни волнения, как он слезает с телеги после спокойной прогулки».
Затем были другие полёты и другие пассажиры.
Кроме Столыпина с Мациевичем отважились полетать профессор К. П. Боклевский, бывший политузник Николай Морозов, адмирал Н. Д. Яковлев, председатель Государственной думы А. И. Гучков и не только они.
К концу дня 7 октября и Мациевич, и аэроплан были уже порядком утомлены. Лев подошел к ангару, где встретился с коллегой Михаилом Жуковым, с которым ездил во Францию.
— Вы уже сегодня не летали, — тихо сказал Жуков.
— Это последняя тренировка, а завтра пойду на большую высоту, — сказал Мациевич.
Публика не расходилась, узнав, что он хочет еще раз покружить в небе. Через несколько минут его «Фарман» набрал высоту 400-500 метров. Самолет как-то непривычно качнуло.
За полётом наблюдали знаменитые авиаторы-одесситы. «Что он делает?» — удивленно спросил Сергей Уточкин, который стоял рядом с Михаилом Ефимовым.
На мгновение летчик выровнял аппарат, но «Фарман» стал разваливаться в воздухе. Пилот падал отдельно от аэроплана. Тысячи зрителей бросились к месту катастрофы. Послышался отчаянный крик жены погибшего, женский и детский плач, крики офицеров, приказы солдатам оттеснить наседающую массу смущенных людей.
В состав комиссии по расследованию причин катастрофы вошли военный инженер Найденов, авиаторы Ефимов и Сегно. Как выяснилось, во время полета не выдержала нагрузки проволока диагонального растягивания и попала в винт, что и привело к трагедии. При попытке выровнять падающий самолет Левко Мациевич сорвался с сиденья и выпал, ведь ремни безопасности еще не внедрили, а парашюты станут разрабатывать только после этой трагедии.
Все ниже спуск винтообразный,
Все круче лопастей извив,
И вдруг… нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв…
И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом…
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе… пустом!
Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга…
В сплетеньи проволок машины
Рука — мертвее рычага…
Так описывал эту трагедию ее очевидец Александр Блок.
Писатель Лев Успенский, десятилетним подростком присутствовавший при гибели Мациевича, описал в книге «Записки старого петербуржца»:
«Потом говорили, будто, переутомлённый за день полета, Мациевич слишком вольно откинулся спиной на скрещение от расчалок непосредственно за его сиденьем. Говорили, что просто один из проволочных тяжей оказался с внутренней раковиной, что «металл устал»…
Через несколько дней по городу поползли — люди всегда люди! — и вовсе фантастические слухи: Лев Мациевич был-де втайне членом партии эсеров; с ним должен был в ближайшие дни лететь не кто иной, как граф Сергей Юльевич Витте; ЦК эсеров приказал капитану Мациевичу, жертвуя собой, вызвать катастрофу и погубить графа, а он, за последние годы разочаровавшись в идеях террора, решил уйти от исполнения приказа, решил покончить с собой накануне намеченного дня…
Вероятно, то простое объяснение, которое восходило к законам сопротивления материала, было наиболее правильным…
Исковерканный самолёт, складываясь по пути, падал то «листом бумаги», то «штопором» гораздо медленнее, а ещё отстав от него, совсем наверху какой-то непонятный маленький клочок, крутясь и кувыркаясь, продолжал своё падение уже тогда, когда всё остальное было на земле. На этот раз солдаты аэродромной службы и полиция опередили, конечно, остальных. Туда, где упало тело лётчика, бежали медики с носилками, скакала двуколка Красного Креста».
Хоронили Мациевича как национального героя, улицы Санкт-Петербурга были заполнены народом, над траурной процессией летел дирижабль «Кречет». На похороны авиатора пришло не менее ста тысяч человек. Ничего подобного столица не видела со времен прощания с Достоевским.
Лев Макарович Мациевич был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. На свежую могилу положили 350 венков. Один из них, с сине-желтой лентой и украинской надписью возложил Симон Петлюра.
