— Сам по себе конфликт — это нормальное состояние для мира. Просто эти конфликты чередуются. Если же говорить о нынешнем обострении, то оно связано с тем, что сам проект глобализации переживает серьезнейший кризис. Время несбывшихся надежд не просто наступило. Оно уже дает социально-экономический эффект по всему миру.
Одним из проявлений этого кризиса стал кризис роли Соединенных Штатов как главной сверхдержавы, которая еще после развала СССР претендовала на статус «четвертого Рима», и, судя по всему, с этой задачей не очень справилась. Но пока сложно говорить, как именно изменится позиция США в современном мире. Тут еще ничего не предрешено.
Сейчас только подводятся итоги первой волны глобализации, которая началась вскоре после краха СССР и длилась все 90-е и нулевые годы. Эта волна явно схлынула обратно, оставив после себя где руины и дымящиеся развалины, а где — вполне процветающие государства. Тут тоже однозначного итога нет.
Но в любом случае последствия первого эксперимента глобализации приводят к тому, что роль США как гвоздя, на котором висела вся картина мира, тоже подвергается пересмотру, и это не может не сказываться на других странах.
- И как это сказывается?
— Это сказывается по-разному, иногда самым причудливым образом. Это не диатез, когда все что-то не то съедают, и у всех высыпают одинаковые прыщи. Но в любом случае эти реакции привязаны к роли США в этом мире. США поставили свое участие в проекте глобализации на паузу, но это не значит, что они отказались от этой роли. Просто эта пауза совпала с президентством Трампа. Думаю, с окончанием его президентства эта пауза закончится.
А вот когда американцы нажмут на «Плэй» и каким образом будет развиваться ситуация — самая большая интрига. Тут можно предполагать самые разные сценарии, причем самые фантастические. Но я думаю, что в любом случае все будет вращаться вокруг конфликта между США и Китаем. Это будет один из важнейших элементов новой конструкции международных отношений, который слегка просматривается на горизонте.
Еще один элемент — это внутризападный конфликт, попытка американских элит пересмотреть роль США по итогам первой волны глобализации. Это не привело к серьезному кризису, как ожидалось многими, но это вызвало напряженность внутри евроатлантического сообщества. Обострились какие-то старые противоречия внутри этого западного полюса, но к его распаду и деградации это не привело. Это такая внутрисемейная разборка, которая на благосостоянии семьи не скажется.
- Сейчас говорят о конце доминирования Запада, а что придет ему на смену?
— Запад будет стараться удержать за собой пальму первенства (и у него есть для этого много оснований) и сохранить за собой статус локомотива цивилизации. Тем более что серьезного конкурента у него на самом деле не просматривается.
Те же китайцы, стремясь оспорить монопольный сверхдержавный статус американцев, тем не менее, не претендуют на создание универсальной культуры для всего мира, в отличие от западной цивилизации. Китайцы готовы мириться с другими моделями.
Кстати говоря, китайцам тоже предстоит пережить серьезный внутренний кризис. Потому что все, что было эффективно в Китае, не факт, что будет эффективно за его пределами. Поэтому внутрикитайский кризис наряду с внутриамериканским и внутризападным станет третьим источником будущих потрясений.
Если Китай хочет оспорить монополию американцев на мировое лидерство, он должен понимать, по каким правилам ты будешь играть. Назвался груздем — полезай в кузов. И я не уверен, что Китай готов к этому.
- А Россия?
— Роль России во всех этих вызовах, на мой взгляд, пока не центральная, а скорее периферийная. Это разборки в чужих для нас семьях. Причем в каждой из этих семей нас не особо любят и не особо ждут. Там хотели бы так или иначе использовать российский потенциал для решения этих конфликтов. Но, я думаю, для Москвы сейчас гораздо важнее сосредоточиться на внутренних проблемах.
Нам важно сейчас заняться обустройством собственной страны и оказанием помощи тем соседям, которые могут стать нашими друзьями. Я пока у России друзей не вижу. Соседи есть, есть союзники, а друзей нет. Потому что союзник — это все равно меркантильная категория, а друг — нет. Поэтому России надо думать над внутренними позитивными переменами.
Если такие изменения начнутся внутри страны, то у России появятся и друзья, и союзники будут другими, и качество соседей изменится. И тогда Россия будет интересна для очень многих. Причем интересна не как ресурс, потому что как ресурс нас пытаются использовать многие. Я говорю не только про нефть и газ, но и про использование как ресурс в политике: либо как ресурс страха (кого-то попугать Россией) в плохом смысле, либо как ресурс силы, чтобы опять же напугать.
Китай может пугать Америку тем, что сейчас он объединится с Россией против американского орла, а Америка будет искать какие-то возможности, чтобы расстроить российско-китайский альянс путем страшилок, связанных с Россией, запугивая собственные элиты или элиты каких-то стран, например, история про российских наемников или спецслужб, которые где-то кому-то угрожают.
Россия используется как ресурс, прямой (нефть/газ) или информационный (ресурс страха), поэтому сейчас ей важно оказаться вне повестки этих конфликтов. Это не наши войны. От участия в них мы ничего не получим. Нам важнее обустроить собственную цивилизацию. У нас большая территория и много задач. И открывшиеся возможности необходимо использовать для радикального улучшения качества жизни внутри России.
Если это удастся сделать, это будет самый успешный ответ России на вызовы глобализации. Нам не надо влезать в эти сомнительные игры, в которых мы можем иногда побеждать, но вряд ли удержим победу, а именно заниматься модернизацией и обустройством страны. Сейчас для Москвы самое главное направление внешней политики — внутренняя политика. Нам надо менять качество элиты, качество жизни людей и создавать иную атмосферу внутри страны.
- Ждать ли появления крупных фигур в мировой политике или политический класс в дальнейшем будет мельчать?
— Сейчас наступает очередная смена поколений. Старички уходят или вступают в период заката. Сейчас ведь все крупные державы возглавляют очень немолодые люди. Макрон — это исключение. Поэтому я думаю, что смена поколений назревает везде. Мы вступаем в новое десятилетие, когда в силу чисто возрастных причин будут вынуждены появиться новые лидеры.
Я думаю, что в разных странах придет к власти очень много молодых людей, в том числе в России. Люди поколения 50-х и старше вступают в естественный период заката. И те элиты, которые формировались под этих людей, тоже будут перестраиваться. Не произойдет постепенной замены возрастных политиков, когда на смену тем, кому сейчас 70, придут те, кому 60. Придут люди лет на 20 моложе. Мы можем этого не видеть, но такое уже случалось. Но это не всегда хорошо.
Вспомните, как мы радовались, как после череды старичков-пенсионеров, которые умирали каждый год, появился Михаил Горбачев, и чем это кончилось. Молодость не всегда означает мудрость. Это будет определенный вызов для политических элит и стран. Эту смену поколений тоже надо будет пережить. Это только на первый романтический взгляд кажется, что придут молодые люди, которые сделают нам счастье. Это не так.
Люди на самом деле не меняются. Просто у зла не хватает энергии, когда оно слишком старенькое. Стареющее зло всегда менее опасно, чем молодое зло, а у политиков категории вроде добра и зла вообще размыты. У них господствуют категории прагматизма, цинизма и жестких практик. Одно дело, когда это совершают люди немолодые, чисто энергетически ограниченные в своих возможностях, а другое — когда это делают молодые и злые вожди.
Мы сейчас говорим об этом периоде как о периоде войн и конфликтов. Но, возможно, настанет время, когда мы еще будем вспоминать нынешний период как эпоху мира. Стареющие вожди ведут ленивые войны, а молодые вожди воюют по-настоящему. Посмотрите, сколько лет было Гитлеру и Сталину в 1941 году. Это были люди в расцвете сил. Это были не пенсионеры.
- А как с учетом роста интернета вам видится роль общества в политике: пассивная, активная или управляемая?
— Честно говоря, общество никогда не было каким-то движущим фактором в политике. Насколько я могу судить, даже когда не было интернета, революции совершали максимум 10% населения в любой стране. Да и что считать обществом? Есть толпа, которая просто принимает любой режим. Я бы тогда обществом назвал эти 10%, которые активны в самых разных сферах: в экономике, образовании, сфере открытий, в военной сфере. Просто пассионарность по-разному проявляется.
Роль этой части общества всегда была высокой, и я думаю, что она будет еще больше усиливаться. Общество получает в руки новый инструментарий (дистанционные технологии, новые цифровые возможности, новые возможности для политического анализа и социального конструирования). Новые технологии позволяют лучше понять, что происходит, потому что машины с искусственным интеллектом для сбора и анализа информации позволяют расширять линейку тех решений, которые может принять человек, в том числе политических.
Политика станет более изощренной, более прагматичной и более циничной, без всякого флера романтизма. Это все останется пропаганде. Решения по-прежнему будут приниматься жестко и цинично, в соответствии с национальными, корпоративными или личными интересами. Власть получает новый инструментарий, но и общество получает новый инструментарий. Пассивная часть общества тоже получает новый инструментарий, но она будет его использовать исключительно в роли успокоительной таблетки.
Потому что для большинства людей интернет сегодня — это возможность похвастаться своими котикам, своими детьми, выложить фото с дня рождения, опубликовать селфи в туалете или лифте, разместить ностальгическую песню и так далее. Либо поругать власть и глупых чиновников, которые принимают глупые решения, но дальше этого дело не идет. Это аналог кухонных бесед с демонстрацией своих нарядов. Для массовки это как раз останется такой же социальной отдушиной и заменителем религии.
Когда Карл Маркс говорил о религии как об «опиуме для народа» (и мы это любим цитировать), он имел в виду, что религия помогает обществу перенести ужасы и бессмысленности бытия. Потому что, кроме как идеи потребительства и жизни одним днем, подавляющему большинству мало что интересно. Но поскольку этот ужас не очевиден даже в конце жизни, средством компенсации и решения таких «проклятых» вопросов могут быть социальные сети. Так что каждый получит от цифровой эпохи то, что он хочет и достоин получить. Для подавляющего большинства это форма новых антидепрессантов и взаимного поглаживания, а для активной части общества — новые возможности для реализации своих амбиций. А власть получит этот инструментарий для того, чтобы активно управлять обществом и своими интересами.
- Каково, на ваш взгляд, будущее демократии как формы правления, и можно ли придумать что-то получше?
— Попытаться создать можно, но вероятность успеха ничтожна. Уже пробовали, обжигались и переживали серьезные последствия. Я думаю, что развитие информационных технологий приведет к тому, что мы вступим в очередной этап пересмотра демократии как формы цивилизационного устройства. Это происходит на протяжении всей истории этой цивилизационной формы.
По-разному пытались пересматривать, искали разные альтернативы, в том числе тиранические и ужасные, которые вели к многомиллионным жертвам. Я думаю, что сейчас тоже будут попытки это пересмотреть. Возникнут разные соблазны, связанные с дистанционным голосованием и выражением своих интересов. Власть будет активно содействовать дальнейшей атомизации общества, его распаду.
Любая власть боится объединения людей и ищет наиболее эффективные способы решения этой задачи. Чтобы, с одной стороны, люди чувствовали себя комфортно, но не были способны к солидарным действиям любого плана, ограничивая эти действия уровнем двора или поселка. Поэтому идеологи власти будут предлагать разного рода суррогатные практики вроде цифровой демократии, электронной и других «демократий». Но все это можно будет описать словами Булгакова об осетрине второй свежести. Либо демократия есть, либо ее нет.
Поэтому любые подобные практики — это смерть демократии. Это будет другая структура, другая система жизни, другая цивилизация. Она может называться как угодно, в том числе с использованием слова «демократия», но такой она по факту не будет. Демократическая процедура — это прямое и массовое участие людей в политических вопросах непосредственным путем, когда люди физически контактируют друг с другом.
Контакты через ютуб, вотсап или скайп — это все суррогатные вещи. Люди не чувствуют друг друга в этом смысле. Они видят образы других людей. Но это не солидарное поведение. Это симулякры, которые пытаются выдать за реальность. Поэтому для активной части общества при сохранении цифровых технологий нужно будет требовать сохранения традиционных демократических практик, которые основаны на солидарных действиях людей в реальном мире.
