А тут — несколько сотен жителей поселка городского типа идут, схватившись за руки, против нескольких сотен бойцов Нацгвардии в полной выкладке. В полицейские машины летят кирпичи (это фото обошло многие мировые СМИ), БТРы прорываются через баррикады и подожженные костры…
На самом деле, как выяснилось из репортажей журналистов, побывавших в Новых Санжарах уже после столкновений, местные жители не какие-то дикари и мракобесы, как можно было бы подумать с первого взгляда. В соцсетях их уже подогнали под стандарты голливудских мультфильмов вроде «Красавицы и чудовища», где сельские погромщики обязательно вооружены факелами и вилами.
«Для сторонних наблюдателей все это могло выглядеть странно, как и вообще попытки не пустить в поселок своих соотечественников на карантин, — пишет журналист украинской службы Би-Би-Си Виталий Червоненко. - Но если провести на баррикадах несколько часов, становится ясно: проблема здесь глубже, а дело не только в невежестве или необразованности, как могло кому-то показаться на первый взгляд…
Огромную роль сыграли не только соцсети, но и рассылки в мессенджерах, что и я предполагал, анализируя ранее события в поселке.
Пишет со слов одной из местных жительниц побывавшая 21 февраля в Новых Санжарах журналистка «Левого берега» Оксана Расулова: «Еще утром 19 февраля она с подругой шутила со слухов о Тернополе, где начали молебен, чтобы к ним не привезли эвакуированных из Уханя. И уже вечером узнала, что власть избрала для карантина санаторий в Новых Санжарах.
В Facebook начали появляться посты с призывами «ЛЮДИ!! Поднимайтесь!! ЭТО КОНЕЦ». В Viber-группе с тысячей участников начали писать глупости вроде «нам в трубы пустили наркотик», «им выдадут дельтапланы, чтобы приземлялись на центральный пляж»…
В Viber-группе под конец дня было уже шесть тысяч участников (в посёлке с населением 8 тысяч человек. — Авт.), сообщения сыпались в таком количестве, что невозможно было перечитать. На видео с протестов в течение следующего дня она узнала людей, с которыми вместе ходила в школу, своих учителей, продавщиц из соседних магазинов».
Да, это массовая паника и истерия, но от неё, наверное, не застрахован никто.
И вот что эта паника мне напомнила: «Корсуньский погром».
Под две тысячи человек, вооружившихся чем попало и вышедших на дорожный блокпост, чтобы защититься от видевшейся им реальной угрозы приезда «Беркута». Невиданное ожесточение, которое пытались остановить даже бойцы «Самообороны Майдана»… и которое тоже стихло уже на следующий день.
Некоторым задержанным крымским антимайдановцам местные жители (вчера, наверное, еще нападавшие на них с дубьем) даже приносили еду — как сейчас эвакуированным в санатории Новых Санжар.
Нельзя в этой связи не вспомнить и такое известное историкам событие, как Великий страх (франц. La Grande Peur), воцарившийся во Франции в июле — августе 1789 года, то есть на начальной стадии Великой Французской революции. Всю страну вдруг охватила паника, крестьяне повсюду ожидали нападения многочисленных отрядов разбойников, якобы пришедших из-за границы на подмогу французским заговорщикам-дворянам.
Вот свидетельство о событиях того времени в провинции Овернь, опубликованное в русском переводе в 1939 году: «Около пяти часов вечера появляется нарочный от мэра и кюре города Монтэгю с предупреждением, что по соседству с Монлюсоном появился значительный отряд разбойников, что отряд этот произвел погром в городе Гере, а перед тем разрушил город Сутерени, и что они просят о помощи людьми и оружием, в котором у них крайняя нужда.
Мэр и кюре сообщают также, что эти злодеи стремятся поджигать стоящий на полях сжатый хлеб. Известие это моментально распространилось и повергло в страшную тревогу всех наших сограждан.
По улицам забегали люди, женщины подняли плач… С городской башни и с церкви св. Амабль раздается набат. Люди вооружаются чем попало и спешат в ратушу. На Вербную площадь привезены 7 пушек, и уже все готово, чтобы палить из них. Офицеры выстраивают сбежавшихся людей; по городу, в предместья и в деревни высланы патрули…
Отдано распоряжение, чтобы в каждом окне горел свет, и все неизвестные арестовывались. Жители баррикадируются у себя в домах… Городские ворота забаррикадированы телегами и повозками».
Повсюду во Франции формировалось то, что в феврале 2014 года на Украине назвали бы «самообороной»: «Малейший шум является поводом к тревоге. Люди все время настороже; безжалостно задерживают всякого незнакомца и приводят сюда под охраной в 10 — 12 человек, вооруженных ружьями и косами…
В воскресенье в ратушу явилось сто пятьдесят человек крестьян из Шательгюйона. Они заявили, что придут сюда по первому удару колокола, или по первому извещению…
Эти люди избрали себе начальником одного бывшего военного и вступили в город в полном порядке, вооруженные ружьями, косами, вилами, алебардами, старыми пиками. При их появлении им были отданы воинские почести, их приняли со всевозможной честью, накормили и напоили».
Попутно вооружённые крестьяне громят и жгут дворянские усадьбы, обвиняя дворян в измене (как в 2014-м — офисы Партии регионов и Компартии Украины).
Некоторые историки пытаются связать это массовое помешательство с отравлением спорыньей (грибком, паразитирующий на ржи), ибо симптомы уж очень похожи. Но, с другой стороны, сводить причины массового общественного движения, оказавшего в итоге огромное влияние на всю Европу, к пищевому отравлению было бы наивно.
Первые сигналы пошли еще в 2012 году, когда националисты впервые успешно прошли в парламент страны по парламентским спискам. Причём «Свобода» уже тогда получила порядка 5% в областях Центра. Причин было много — и последствия мирового финансового кризиса 2008-2009 годов, которые Украина так и не преодолела, и раздражение властью «донецких» и «семьи» Януковича, выстраивавших по всей стране околокриминальную «теневую вертикаль власти».
То, что на этом фоне Партия регионов решила частично сделать русский язык официальным в качестве регионального (закон Кивалова-Колесниченко), дало возможность мобилизовать против нее избирателей и на теме «защиты украинских языка и культуры».
Но масштабно полыхнуло сначала в январе — феврале 2014 года в ходе радикализации протестов на Евромайдане, последовавших за введением «драконовских законов» 16 января 2014 года, а затем после известных событий в Крыму.
События начала марта 2014 года в украинской глубинке — причём даже на Левобережье — один из моих респондентов тогда описал как появление «нового украинского национализма»: «Рост антироссийских настроений после начала развития «крымского кризиса» совершенно очевиден.
С учётом абсолютного доминирования в информационном пространстве украинских телеканалов за пару суток здесь радикально изменяются отношения людей к происходящему. Даже те, кто лояльно критиковал Майдан и активно не признавал революции, теперь как минимум пошатнулись в своей былой уверенности.
Таких свидетельств немало. Я помню, как в сентябре 2014 года брал комментарий у церковного историка Владислава Петрушко, и тот среди прочего отметил: «В итоге те настроения, которые были ранее характерны для населения западных областей, охватили теперь и центр Украины».
А вот оценка, высказанная в 2015 году в диссертации историка украинского национализма Эдуарда Андрющенко: «Национализм окончательно перестаёт быть исключительно западноукраинским явлением, «переходит» не только Збруч, но и Днепр… Традиционные атрибуты ультраправых (символика, лозунги, пантеон героев) становятся приобретением всех сфер массовой культуры».
И это то, с чем мы имеем дело вплоть до сегодняшнего дня.
