О его происхождении мы не знаем практически ничего. Нет никаких сведений о том, как звали его родителей, в исследованиях о нем говорится лишь, что родился он в Киеве в семье торговца. Даже о том, как нарекли мальчика при крещении (Елеазар или Елисей), ведутся споры.
В наиболее полной биографии иерарха, написанной тайным советником, доктором богословия Иларионом Чистовичем, говорится, что Елеазар рано потерял родителей и его воспитанием занялся дядя по матери, наместник Братского монастыря и ректор киевской академии Феофан Прокопович, чьим тезкой он станет впоследствии. Игумен и записал его в академию, где он обучался русской грамматике и латыни. По смерти заботился о спудее-сироте киевский митрополит Варлаам Ясинский.
В ту пору, «когда Россия молодая мужала с гением Петра», в стране еще не было системы образования как таковой. Были, конечно, школы при монастырях, со времен митрополита Петра Могилы существовала академия в Киеве, и только делала первые шаги основанная братьями Лихудами Славяно-Греко-Латинская академия в Москве. В «Могилянке» Елеазар был лучшим учеником. «С живым и острым умом, отличной памятью соединялись прекрасная наружность и звонкий голос», — пишет И. Чистович со ссылкой на анонимного современника.
Поняв, что знания его недостаточны, по окончании философского класса он отправился за границу, во владения польского короля. А там надо было не только учиться, но и принимать иные решения. Киевский митрополит Евгений сообщает, что Елеазар перешел в униатство и принял в одном из базилианских монастырей постриг под именем Елисей. Так впервые «в интересах дела» он пошел на измену. Впрочем, на такое шли все православные мальчики, желавшие продолжит образование, например, тот же Стефан Яворский, с которым впоследствии у них будут серьезные разногласия.
Новообращенный Елисей обошёл пешком всю Европу, посещал университеты в Лейпциге и Галле. В 1701 году в Риме поступил в прославленную тогда иезуитскую коллегию св. Афанасия, учреждённую для «покаявшихся» греков и славян. Позднее он так писал об иезуитах: «… лучшие учители у них те, которые обучают искусству кокетничать… ничего не может быть обжорливее и пьянственнее людей этого рода».
Прослушав там полный курс, он обратил на себя внимание папы Климента XI, но не пожелал остаться в Риме и решил вернуться в Киев.
На обратном пути он поспешил вернуться в православие и в 1702 году в Почаевском монастыре вновь принял постриг, на сей раз под именем Самуил. Однако его недоброжелатель иеромонах Маркелл Родышевский оспаривает это и заявляет, что он «ушедши из Рима сам на себя мантию одел без обычного пострижения и пришел в Киев монахом».
Как бы там ни было, но в 1705 году он начал преподавать поэзию в «Могилянке» и был теперь уже окончательно, «начисто» пострижен в иноки под именем Феофан. Тогда же его стали именовать, как и покойного дядю, Прокоповичем.
В июле 1705 года в академии ставят трагедию Феофана «Владимир» о князе-крестителе Руси. Отличалась она от остальных школьных драм тем, что впервые сюжет был на тему российской истории, а не на античной или библейской основе. Посвящалось сие лицедейство главному меценату академии — гетману Мазепе, о чем, как и о заходе в униатство, апологеты Феофана впоследствии умалчивали. Это было, по словам Николая Гнедича, «первое у нас театральное сочинение человека с дарованием». Победа знание над тьмой — вот главная мысль автора.
Затем он стал преподавать риторику и философию и богословие. По всем этим предметам от него остались пособия, отличавшиеся живостью и отсутствием схоластики. По случаю Полтавской победы 1709 года Феофан сочинил панегирическую проповедь, которая была по приказанию Петра переведена на латинский язык самим автором. В 1711 году Феофан был вызван к царю Петру, когда тот находился в Прутском походе.
По возвращении из похода в Киев Прокопович, как когда-то его дядя, стал игуменом Братского монастыря и ректором академии. В этом качестве он издал ряд популярных рассуждений, диалогов и проповедей о различных богословских вопросах. Все эти сочинения отличаются живым и остроумным изложением и стремлением к критическому анализу. Феофан выступал также как поэт, автор силлабических виршей. Вот отрывок из опуса «За Могилою Рябою» о Прутском походе:
Поял то был город близкий,
врагом добрый, бо был низкий,
дал бы на вас пострел резкий.
Пришли на Прут коломутный,
тут же то был бой окрутный,
тут же то был нам час смутный.
Стали рядом уступати,
иншего места искати,
а не всуе пропадати.
Современные читатели отметили бы, что строки эти написаны ни на современном русском, ни на литературном украинском языке, а на самом настоящем суржике.
Несмотря на католическое образование или благодаря своему личному опыту, Феофан являлся заклятым противником всего католического в науке и жизни и поклонником новой европейской науки, созданной Фрэнсисом Бэконом и Рене Декартом. Он решительно выступал с принципиальным отрицанием монополии духовенства как учительского сословия, требуя свободного, критического отношения ко всем научным и жизненным вопросам и опровергал старую теорию о первенстве духовной власти над светской.
Такая постановка вопроса не могла не понравиться царю. Пётр I, узнав образ мыслей Феофана и убедившись в его выдающихся способностях, в 1716 году вызвал его в Петербург для осуществления реформы церкви.
А вопрос сей «завис в воздусех» с 1700 года, когда преставился московский патриарх Адриан и преемника его так и не избирали. Местоблюстителем патриаршего престола был рязанский митрополит Стефан Яворский, выходец из Галиции, также побывавший своё время в униатстве. Власть местоблюстителя сравнительно с патриаршей была ограничена Петром. В духовных делах в большинстве случаев Стефан должен был совещаться с собором епископов.
С течением времени стало очевидно, что Пётр не думает назначать патриарха, а наоборот, думает уничтожить патриаршество как таковое. Сознавая свою неспособность к открытой борьбе, Стефан не раз просил об отставке, но тщетно: государь держал его при себе до самой смерти, проводя под его иногда вынужденным благословением все неприятные для Стефана реформы.
Отношения Стефана и Феофана сразу стали неприязненными, они стали строчить друг на друга доносы. Одной из главных заслуг Стефана являлась анафема Мазепе, и на этом фоне посвящение Феофаном своего опуса гетману выглядело соответствующим образом. Феофан же напоминал об особых отношениях митрополита с опальным царевичем Алексеем.
Кроме того, у двух малороссийских иерархов были и идейные разногласия.
Сравнивая богословские системы Стефана Яворского и Феофана Прокоповича, славянофил Юрий Самарин отмечал:
«Первая из них заимствована у католиков, вторая — у протестантов. Первая была односторонним противодействием влиянию реформации; вторая таким же односторонним противодействием иезуитской школе. Церковь терпит ту и другую, признавая в них эту отрицательную сторону. Но ни той, ни другой церковь не возвела на степень своей системы, и ни той, ни другой не осудила; след., лежащее в основании обеих понятие о церковной системе церковь исключила из своей сферы, признала себе чуждым. Мы вправе сказать, что православная церковь не имеет системы и не должна иметь её».
Из католической системы местоблюститель Стефан заимствовал принцип главенства церкви. Феофан же предложил противоположную концепцию. Он считал, что император является понтификом (римский император был верховным понтификом, т. е. жрецом), то есть епископом над всеми епископами и главой не только над мирским чином, но и над духовенством, то есть продвигал принцип, именуемый цезаропапизмом.
Идея Феофана о том, что император является не только главой государства, но и главой поместной церкви стала идеологией Церкви вплоть до 1917 года. В «Присяге для членов Святейшего Синода», которая была написана Феофаном, говорилось: « Я, нижеименованный, обещаю и клянусь Всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием… Исповедую же с клятвою крайнего Судию Духовного Синода, Самого Всероссийского Монарха, Государя нашего Всемилостивейшего». По учреждению новой формы церковного управления в 1721 году Феофан стал первым вице-президентом Святейшего правительствующего синода.
После основания Петербург оставался без собственного епископа. В 1718 году Феофан был рукоположен во епископа Псковского и Нарвского, фактически пребывая в Петербурге, и с того времени становится главным помощником Петра Великого в делах духовного управления. И не только духовного.
По поручению Петра он пишет предисловия и толкования к переводам иностранных книг, учебники, богословские и политические трактаты и проч. Им составлен «Духовный регламент» (1721), «Слово похвальное о флоте российском», «Слово о власти и чести царской» (1718), написаны предисловие к Морскому уставу (1719), краткое руководство для проповедников, «Объявление» о монашестве (1724), подробный комментарий к «Уставу о престолонаследии» под заглавием: «Правда воли монаршей во определении наследника державы своей» (1722) и многое другое.
В 1725 году государь скончался. На его погребении Феофан Прокопович произнес знаменитую проповедь. «Что это? Россияне, что мы видим, что мы делаем? Петра Великого погребаем!» — вещал он. Вскоре владыка получает новое назначение — становится архиепископом Новгородским. Пять лет он жил в обстановке интриг и ненависти, ожидая своего часа.
И он настал в 1730 году, со вступлением на престол Анны Иоанновны. Верховный Тайный Совет заставил императрицу подписать «кондиции», ограничивающие ее права. Испугавшись всевластия нескольких знатнейших родов, Феофан стал во главе партии «среднего чина людей», которая подала государыне известную челобитную о восстановлении самодержавия.
«И везде в одну почитай речь говорено, что если по желанию оных господ сделается, (от чего сохранил бы Бог!), то крайнее всему отечеству настоит бедство. Самым им господам нельзя быть долго с собою в согласии: сколько их есть человеке, чуть ли не только явится атаманов междоусобных браней, и Россия возымеет скаредное оное лице, каковое имела прежде, когда на многие княжения расторгнена бедствовала. И не ложные, по моему мнению, были таковые гадания: понеже Русский народ таков есть от природы своей, что только самодержавным владетельством храним быть может. А если каковое-нибудь иное владение правило восприймет, содержаться ему в целости и благосостоянии отнюдь не возможно», — писал архиепископ Феофан.
Анна разорвала «кондиции».
Благодаря своему деятельному участию в укреплении власти императрицы, Феофан вновь приобрёл прочное положение при Дворе и в Синоде. Полемику с оппонентами на этот раз повел уже не столько на страницах книг и с амвона, сколько в застенках Тайной канцелярии. Жертвы мстительности Феофана исчисляются сотнями, в том числе архиереи Феофилакт (Лопатинский), Георгий (Дашков), Игнатий (Смола), Сильвестр (Холмский-Волынец), Варлаам (Вонатович). В общем, «Слово и дело!»
Умер Феофан Прокопович в 1736 году. Его последними словами были: «О, голово, голово, ума напившись, куда ся приклонишь?» Погребен архиепископ в Софийском соборе Великого Новгорода.
Современные украинские идеологи не жалуют Феофана.
«…Украинцы не должны «отрекаться» от своего земляка Прокоповича, от его богатого научного и литературного наследия, от его незаурядной личности, сформировавшейся в научно-книжной атмосфере Киево-Могилянской академии… Народ, неспособный создать собственное государство, всегда приносит в жертву какому-либо иностранному Молоху своих самых талантливых детей. Трудно сказать, что здесь причина, а что — следствие: то ли отток мозгов приводит к снижению энергии державостроительства, то ли наоборот. Результат получается один и тот же. Поэтому нет смысла осуждать Безбородьков, Гоголей, Репиных, Короленко и прочих, и прочих, и еще тысячи прочих. Лучше сделать все, чтобы современные и будущие Прокоповичи не искали себе достойного поля деятельности в Москве, Нью-Йорке или где-то в дебрях африканского континента», — писала газета «День» в 2002 году.
Чей Феофан? Наш Феофан — такой, как есть. Суровый и жестокий, умевший почувствовать и властную волю, и крамолу, и талант. Недаром именно он был первым, кто отметил особый дар Антиоха Кантемира и спудея Михайлы Ломоносова.
Прокопович один из наиболее ярких примеров имперской карьеры выходца из Малороссии. Он не только занимал высокий пост в церковной иерархии, но и оказал непосредственное влияние на формирование таких государственных институтов Империи, как Святейший Синод, престолонаследование и самодержавная власть.
