Начнем с последнего: невзирая на все конспирологические теории, Виктор Пелевин вполне реальный человек, подтверждаю лично и помню по Литинституту. Явления, им описываемые, тоже вполне узнаваемы, что вызывает огромный читательский интерес. Многие пелевинские фразы вошли в поговорку, в жаргон, в единение знающих тексты: последнее читающее поколение весьма ревностно относится к хранимым им знаниям и свысока посматривает на посторонних. Из всей современной литературы книги Пелевина идеально приспособлены для подобного «тайного знания».
С детства приученный к чтению бывший советский интеллигент привычно подхватывает художественные образы и легко переносит их в окружающий мир. Так поклонники Толкиена уходят в эльфы и гномы через реконструкцию вымышленных событий. Или в «Трудно быть богом» Стругацких уже много поколений сограждан до одури узнают окружающую их действительность. С той только разницей, что у Стругацких все-таки ощутим гуманистический пафос грядущей эпохи созидания, а Пелевин такой отдушины своим читателям не оставляет.
Писатель точно чувствует свое время, когда информация (точнее говоря, направление потоков информации) правит миром. Природа этих потоков, рождение образов, которые становятся маркерами эпохи и указателями её дальнейшего развития, занимают Пелевина и дают нам возможность погрузиться в новые для большинства ощущения. Помноженные на литературные изыски тайны создания массовых образов дарят читателю ощущение прозрения и даже некоторого снобизма посвящённого знатока.
Кроме тайных смыслов и видений, вызывает интерес остросатирическая составляющая произведений Пелевина. Возьмем, к примеру, антиутопию "S.N.U.F.F.", написанную и опубликованную вскоре после поразившей воображение всего постсоветского пространства карнавальной «оранжевой революции» на Украине. Вполне сознательно автор назвал примитивный и деградирующий мир Земли будущего «Уркаиной»: «Они называют ее Уркаинским Уркаганатом или Уркаиной, а себя — урками (кажется, это им в спешке переделали из "укров"». Там жители говорят на придуманном политтехнологами искусственном языке «на базе украинского с идишизмами», к которому «зачем-то пристегнули очень сложную грамматику, блуждающий твердый знак и семь прошедших времен».
Разумеется, понятие «Уркаина» куда шире отдельно взятой бывшей союзной республики — это весь постсоветский мир, или даже вся живущая в эпоху цветных революций и постправды планета. «Оркские революции готовят точно так же, как гамбургеры, за исключением того, что частицы говна в оркских черепах приводятся в движение не электромагнитным полем, а информационным», — снисходительно поясняет лирический герой повести наивным потребителям информации: «Наши информационные каналы не врут. Орками действительно правит редкая сволочь, которая заслуживает бомбежки в любой момент, и если их режим не является злом в чистом виде, то исключительно по той причине, что сильно разбавлен дегенеративным маразмом». Орки — по тексту книги — это бывшие (а может, и нынешние) укры, технология создания которых легко умещается в коротком диалоге:
— …Орков придумали потом.
— Не завирайся, — нахмурилась Хлоя. — Как можно придумать целый народ? Древнейший народ?
— Придумали не ваши тела, — ответил дискурсмонгер, — а вашу культуру и историю. В том числе и ваше представление о том, что вы древнейший народ.
Как показывает практика, можно придумать или переврать любую историю. Это лишь вопрос правильно организованных и долговременных потоков информации, что мы сегодня и наблюдаем на Украине. Однако, повторюсь, не только на Украине, но и по всему миру. Оруэлловские видения непостижимого Старшего Брата сменил «демократичный» Рван Контекс от Пелевина: «Контекс говорил о национальной катастрофе, к которой привела Уркаину прежняя клика, о бедственном демографическом положении, о том, что урка надо поставить в самый центр Уркаины, а не наоборот, и так далее…»
Пелевин словно глумится над возвышенным идеализмом «Трудно быть богом» и с постмодернистским садизмом окунает нас в реалии окружающего мира. Так наша общая советская молодость сменилась расчетливым опытом и безысходностью дикого рынка. С юбилеем, великий однокурсник и дискурсмонгер, мы продолжаем смотреть твои сны наяву.
