После смерти князя Ольгерда в 1377 году между Литвой и Православной церковью какое-то время длился мир. Мир сохранился и после того как конфликтовавший с Дмитрием Донским Киприан в 1389 г. вернулся из Литвы в Москву (сам факт этого возвращения был весьма символичен и означал, что все стороны фактически признали именно Москву центром Русского православия и кафедральным городом митрополии).
«Если не поставите митрополита в моем Киеве — умрете злой смертью»
Однако с преемником Киприана греком Фотием, прибывшим в Москву в 1410 г., отношения у великого князя литовского Витовта не заладились. Витовт послал в Константинополь жалобу на Фотия, которого обвинял, в частности, в том, что тот не захотел поселиться в Киеве. А вскоре, в 1415 г., Собор епископов Литвы под давлением князя избрал и самочинно поставил митрополитом Киевским и Литовским Григория Цамвлака.
Цамвлак был крупным духовным писателем и в известном смысле «всеправославным космополитом» — происходил из валашского рода, родился в Болгарии, живал на Афоне, значительную часть своей церковной деятельности осуществлял в Сербии, в частности, был игуменом Дечанского монастыря в Косово, перебрался в Молдавию, мог бы оказаться в Москве, куда его пригласил митрополит Киприан, но, находясь в Литве, узнал о смерти митрополита и остался в державе Витовта, где и стал активным деятелем интриги по очередному расколу Русской митрополии.
Витовт с напористостью начал добиваться от Константинополя поставления митрополитом на Литву Цамвлака, однако все домогательства литовских послов были отвергнуты. Не помогли и поездки в Византию самого Цамвлака, который «от святейшаго вселенского патриарха Евфимия и от божественнаго и священнаго збора извержен бысть из сану и проклят».
В конечном счете Витовт собрал Собор западнорусских епископов в Новгорудке и добился на нём самостоятельного, без благословения патриархов, поставления Цамвлака. Витовт обосновал епископам своё требование вполне убедительно: «Аще не поставите ми митрополита в моей земли на Киев, то зле умрете».
Соборная грамота, подписанная епископами, которые, очевидно, не хотели устраивать подобный раскол, является, однако, выразительным манифестом автокефализма, не признающего власти Константинополя. В ней сообщается, что, поскольку добиться от патриарха замены Фотию не удалось, то литовские епископы поступают так же, как когда-то поступили в Киеве, при великом князе Изяславе, поставив митрополитом Климента Смолятича (эта попытка быстро завершилась), как поступили болгары «своими епископы поставльше себе первосвятителя» и учредив Тырновский патриархат, и как поступили сербы, самовольно создав Печский патриархат, — и тот и другой патриархаты рассматривались Константинополем как самочинные.
В той же грамоте Константинопольскому патриарху предъявляются претензии в симонии (церковной коррупции), и его административный авторитет по сути отвергается, так как патриарх подчиняется воле императоров.
Как и прежде, этот церковный сепаратизм в Литве был тесно связан с попытками установить унию с Римом. Цамвлак принял участие в Константском Соборе римо-католиков в 1418 году, том самом, на котором осудили и сожгли Яна Гуса. Однако уже в 1419 году Цамвлак умер, а Витовт примирился с митрополитом Фотием.
Почему митрополиты предпочитали жить не в Киеве и вообще не в Литве, а в Москве, показывает судьба митрополита Герасима. Литовский князь Свидригайло в 1433 году добился утверждения на пост митрополита Всея Руси своего кандидата — Герасима, однако уже в 1435-м, заподозрив митрополита в нелояльности… заживо сжег его.
«Когда было в Царьграде православие»
Тогда на Русь прибыл ученый грек Исидор, один из деятельных сторонников унии с Римом, и почти сразу же отправился из Москвы на Флорентийский собор, где выступил одним из самых последовательных униатов и был удостоен Папой звания кардинала. В 1441 году прибывший в Москву Исидор был немедленно изгнан после попытки совершить литургию с поминанием Папы и оглашения документа о заключении унии. Москва отвергла унию сразу же и предельно решительно.
Русь переживала «униатскую» полосу в Константинополе не впервые, уже был прецедент с Лионской унией 1274 года. На Руси её не приняли, отношений с патриархами не рвали, надеясь на их вразумление, однако с крайней осторожностью относились к тому, чтобы на Русь не прислали неправославного епископа.
По отношению к новой унии была принята именно такая тактика — изгнав неправославного Исидора, Москва начала добиваться от патриарха и императора утверждения своего кандидата на митрополию, Рязанского епископа Ионы, который уже ездил в Константинополь на поставление, но был обойден униатом-Исидором.
Несколько лет Иона исполнял должность митрополита в ранге фактического местоблюстителя, однако, убедившись в том, что ни возвращения в православие, ни дезавуирования Исидора не происходит, в 1448 году Собор русских епископов избрал Иону митрополитом, и тем самым была установлена автокефалия Русской церкви.
То, что причиной провозглашения автокефалии было именно неправославие в Царьграде, совершенно отчетливо указано в послании митрополита Ионы в Литву, отправленном вскоре после его поставления.
«Занеже, сынове, коли было в Цариграде православие, и они оттуды принимали благословение и митрополита. А ныне, сынове, Богу так извольше, и не хотением нашего смирениа». Сказано предельно ясно — «когда было в Царьграде православие», тогда оттуда принимали митрополита, ныне же волею Провидения такая возможность исчезла.
В 1449 году в грамоте киевскому князю Александру Владимировичу митрополит Иона выражается еще более резко: «Не кому было посылать. Царь не таков, а ни патриарх не таков, иномудръствующу к латыном приближающуся, а не тако, яко же православному нашему христианьству изначала предано».
После взятия Константинополя турками в 1453 году Римская империя, вселенское православное царство, а значит, и связанный с нею Вселенский патриархат, бывший патриархатом этого царства, прекратили своё существование в прежнем виде.
Турки были категорическими противниками унии (заключавшейся против них же) и восстановили православный патриархат. Но этот патриархат был и канонически и административно крайне нестабилен и реально управлять вверенной ему паствой в первые десятилетия своей истории не мог.
Каковы были отношения Москвы с первыми подосманскими патриархами, в точности неизвестно, однако сохранился фрагмент верительных грамот русского посла от митрополита Ионы патриарху (по всей видимости, Геннадию Схоларию), написанных в предельно братском тоне. Также сохранились грамоты Ионы грекам (мирянам и монахам) на сбор милостыни на Руси «ради пленения Царьграда». Всё это позволяет экстраполировать на этот период позднейшие отношения Руси с православными греческими церквями, предельно дружелюбные и лишенные каких-либо канонических недоумений.
«Только один истинный митрополит на всей Русской земле»
В то же время на территории Западной Руси активно развернули свою деятельность униаты.
В 1458 году униатский патриарх Константинопольский Григорий Мамма поставил главой униатской Литовской митрополии некоего Григория Болгарина. Митрополит Исидор отказался в пользу Григория и от своих прав униатского митрополита Всея Руси. Таким образом, униат Григорий Болгарин претендовал на всю Русскую митрополию. Митрополит Иона в последние годы жизни неустанно боролся с попытками этого униата захватить православную паству Литвы.
В высшей степени абсурдно именовать события 1458 года «разделением Русской митрополии».
Такового разделения не было. Было насильственное — при поддержке католической светской власти — вторжение на территорию Западной Руси еретика-униата, подчинение которому означало отпадение от православия
Однако дело с унией в Литве не заладилось. В 1465 году православные магнаты принудили Григория Болгарина возвратить себя и свою паству в православие, обратившись для этого к Константинопольскому патриарху Дионисию I. В 1467 году патриарх мало того что принял Григория «в сущем сане», так еще и направил в Москву послание, в котором потребовал признать его митрополитом.
Этот документ является единственным письменным свидетельством непризнания кем-либо из Константинопольских патриархов автокефалии Русской церкви: «А што зделали на Москве, аж бы того перестати делати, как же указует и приказует святая головнея великая церков соборная, бо то ест против правил и против закону божиего; елико именовали на Москве от Ионы и до сих часов митрополитов, тых всих великая зборная наша святая церков не имает, а ни дръжит, а ни именует за митрополитов».
Однако вот что обращает на себя внимание — ни о каком разделении Русской митрополии речи не идет. Напротив, патриарх Дионисий пытался, как и его предшественники, добиться объединения русской митрополии, разорванной конфликтом Москвы и Литвы: «Про тож годность, только бы тот один был митрополит истинный правый на всей Русской земли подлуг старого обычая и звычая русского. Не подобно бо есть, абы старый обычай и звычай изламан был старый…»
Разумеется, попытка навязать Москве недавнего униата, папского и исидорова ставленника Григория, была заранее обречена на неудачу, но, несомненно, что патриарх Дионисий не мыслил ни о каком создании сепаратной «украинской» или малороссийской, или литовской церковной организации. Напротив, он хотел любой ценой добиться восстановления организации общерусской. Его политика в отношениях с Москвой находилась, таким образом, в прямом противоречии с линией патриарха Варфоломея.
Однако этот манифест канонического конфликта с Москвой так и остался, по всей видимости, свидетельством личной позиции конкретного патриарха. Никогда после ни один из константинопольских первоиерархов подобных попыток оспорить каноничность Московских митрополитов не предпринимал, наоборот, их именовали «братьями и сослужебниками».
Точка зрения о том, что Константинополь больше века рассматривал Русскую церковь как раскол, едва ли не до учреждения Московского патриаршества в 1589 году, разбивается о показания исторических документов.
В 1516 году патриарх Феолипт отправил русскому митрополиту Варлааму грамоту, которая адресована «священнейшему митрополиту Киевскому и всея Руси и о Святем Дусе возлюбленному брату нашего смирения и сослужебнику».
В Константинополе, таким образом, даже не подозревали, что, по мнению позднейших церковных историков, в 1458 году произошел «раздел Русской митрополии», что в его юрисдикции находится «митрополия Киевская», в то время как в России существует «Московская митрополия».
«Набирала силу пропаганда открытой унии»
Очевидно, что юрисдикция Григория Болгарина и его преемников рассматривалась патриархами как паства, спасенная из когтей унии и управляемая в особом порядке, который требовал импровизации — мирские власти то ставили, то свергали митрополитов, и положение Православной церкви в Польско-Литовском государстве было крайне неустойчивым.
В то же время митрополитов в Москве рассматривали как законных митрополитов Киевских и Всея Руси. И лишь постепенно, под влиянием самоназвания русских митрополитов, в деловую переписку патриархии перешел титул «Московский».
В 1557 году патриарх Иоасаф II именует митрополита Макария «митрополитом всея Росия», а в 1560-м в грамоте с признанием за Иваном IV царского титула — уже «митрополитом Московским и всея Великия Росии».
Константинопольский патриархат в XVI веке придерживался своего рода двойного канонического сознания.
С одной стороны, он признавал и русскую автокефалию и права митрополитов всея Руси, в том числе и на Киев, а после патриарха Дионисия не думал идти ни на какие канонические конфликты с Москвой и находился с нею в постоянном взаимодействии.
А с другой — в виду очевидной угрозы униатства и очевидной же невозможности для московских владык управлять церковными делами Литвы поддерживал иерархию, восходящую к Григорию Болгарину и также именовавшуюся «митрополией Киевской, Галицкой и всея Руси».
Впрочем, история этой западнорусской иерархии была скорбным путешествием от унии до унии.
Как отмечает священник Михаил Желтов, «разрыв этой иерархии с Римом не был вполне искренним. Фактически основанная Григорием Болгарином иерархия хотя и пыталась сохранить православное вероучение и обрядность, но одновременно желала избавиться от неравноправного положения и гонений со стороны местных католических властей. Это заставляло ее думать о признании со стороны Римской церкви. В частности, уже следующий после Григория Болгарина первоиерарх Литовской митрополии Мисаил после своего избрания официально обратился за утверждением не в Константинополь, а в Рим, к Папе Сиксту IV (в 1476 г.).
Последующие четыре митрополита обращались за утверждением в Константинополь и явных шагов в сторону Рима не делали, но пятый митрополит, Иосиф Болгаринович, хотя и получил признание из Константинополя, предпринял несколько открытых шагов в сторону возобновления унии с Римом. Живя бок о бок с католиками и получая образование в католических учебных заведениях, православные Речи Посполитой постепенно перенимали западные подходы к богословию, а также латинские богослужебные обычаи…
В течение XVI в. среди духовенства и мирян Литовской митрополии постепенно набирала силу пропаганда открытой унии, так что к концу этого столетия уния действительно состоялась и увлекла за собой значительную часть духовенства и мирян…»
В 1596 году большая часть иерархов Киевской митрополии во главе с митрополитом Михаилом Рагозой отпала от православия, приняв брестскую унию. Подчиненная Константинополю иерархия Западной Руси, ведущая начало от принятия в общение Григория Болгарина, окончила своё существование.
