Русское централизованное государство, созданное великим князем московским Иваном III Васильевичем, серьезно изменило баланс сил в Восточной Европе и стало центром притяжения для русских земель, входивших в состав Великого княжества Литовского. Четырежды за годы правления Ивана III и его сына Василия III Москва и Литва сходились в войнах за «древнерусское наследство»: в 1487—1494, 1500—1503, 1507—1508 и 1512—1522 годах.
Поводом к последней и самой затяжной из этих войн стало ненадлежащее обращение польских властей с дочерью Ивана Васильевича Еленой. Она скончалась в 1512 году так и не получив позволения вернуться на родину после смерти супруга — короля польского и великого князя литовского Александра Ягеллончика. Параллельно Литва заключила откровенно антироссийский договор с Крымским ханством. Всего этого оказалось достаточно для того, чтобы периодически затухающая вражда разгорелась вновь.
30 июля 1514 года, с третьего раза Василий III наконец овладел Смоленском. Передовые отряды московской конницы переправились за Днепр и принялись разорять земли ВКЛ. Все время великий князь литовский и король польский Сигизмунд I пытался собрать армию в помощь осажденному городу, однако это ему удалось лишь к концу августа, когда в его распоряжении оказалось порядка 16 000 воинов — литовское феодальное ополчение, наемники и добровольцы из Польши.
Оставив часть собранных сил при себе, Сигизмунд направил к Орше армию под командованием великого гетмана литовского князя Константина Острожского и надворного гетмана Януша Сверчковского. Личность литовского гетмана весьма примечательна. Константин Острожский не только знаменитый полководец, но и русский князь, ревностный поборник православия. При этом, попав в 1500 году в плен к Ивану III, даже присягнул ему на верность, но, воспользовавшись возможностью, бежал в Литву, сохраняя лояльность великому князю Александру Ягеллончику.
Узнав о приближении армии Сигизмунда, Василий III приказал своим воеводам перейти к обороне и отойти за Днепр, чтобы использовать реку как удобный рубеж. Здесь литовско-польские силы встретила московская конная рать, во главе которой стояли князь Михаил Булгаков-Голица и боярин Иван Челядин.
Следует отметить, что эти полководцы не занимали самых высоких позиций в воинской иерархии великого княжества Московского. Под их началом, по скрупулезным подсчетам современных исследователей, находилось не более 10–12 тысяч воинов. Таким образом, ни о каком грандиозном завоевательном походе на запад речи не шло.
Московские полководцы не сумели предотвратить переправу противника через Днепр, а затем действовали несогласованно, из-за местнических споров о старшинстве. Фактически и Голица, и Челядин вели сражения самостоятельно, располагая исключительно находившимися под началом каждого из них войсками.
Поначалу успешную атаку полков князя Булгакова сдержала тяжелая польская кавалерия Сверчковского, отбросившая противника. На левом фланге московскую конницу удалось заманить под залп артиллерии, руководивший атакой князь Иван Тёмка-Ростовский погиб. Поляки и литовцы по частям добили войска Ивана III и обратили их в бегство.
После победы королевская канцелярия поспешила известить о ней европейские дворы. Именно оттуда и берут начало произвольно выбранные цифры, призванные подчеркнуть грандиозность сражения.
С одной стороны, Сигизмунд хотел продемонстрировать свое могущество, поэтому завысил численность своих войск до 30 000, что для тогдашней Европы было весьма и весьма внушительной цифрой. С другой стороны, необходимо было подчеркнуть и значимость победы, а следовательно, силы врага должны быть и вовсе несметны. Так на поле боя появилось «80 000 московитов».
Вслед за реляциями в Венгрию, Венецию и римскому папе были направлены и русские пленники, вероятно, в качестве материального подтверждения для тех, кто мог бы усомниться в польских успехах. Любопытно, что некоторых из них сумели отбить воины императора Максимилиана, который затем вернул их на родину.
Однако подавляющему большинству пленников — а среди них были практически все уцелевшие в бою командиры московской рати — повезло куда меньше. Несмотря на активные попытки выкупить или обменять их на литовских пленников (в т.ч. по принципу «всех на всех»), вызволить из неволи их не удалось. Воевода Челядин скончался в плену, и лишь Булгаков-Голица уже глубоким старцем вернулся из плена и доживал свой век, приняв схиму в Троице-Сергиевой лавре.
Однако развить победу в полевом сражении в стратегический успех Литве не удалось. Войска Константина Острожского так и не сумели отбить Смоленск — главную цель кампании. Понеся под стенами города ощутимые потери, он вынужден были отступить.
Война между великими княжествами Московским и Литовским продолжалась еще долгих восемь лет, пока в 1522 г. стороны не подписали пятилетнее перемирие, по которому за Москвой оставался Смоленск, но от притязаний на Киев, Полоцк и Витебск ей пришлось отказаться.
Вскоре после окончания войны по заказу польского короля было заказано грандиозное батальное полотно, изображающее битву под Оршей. Авторство картины точно не установлено, но считается, что это был художник круга выдающегося немецкого ренессансного живописца Лукаса Кранаха Старшего.
Знаменитая картина стала еще одним базисным элементом исторического мифа о том, как Европа благодаря полякам (или, в зависимости от контекста — «литвинам») была спасена от очередного варварского нашествия с востока.
Этот миф сегодня по-прежнему весьма популярен в Польше и Литве, но в среде белорусских националистов он приобрел просто беспрецедентные масштабы. Оршанская битва считается величайшим событием «литвинской» истории, а победе в ней приписывается цивилизационное значение, предопределившее европейский выбор белорусской нации.
Даже украинские националисты не придают такого значения битве под Конотопом 1659 г., в которой войска гетмана Выговского также нанесли русской армии поражение, не повлиявшее в конечном итоге на общий результат войны. Однако поводов для гордости по случаю исторических побед над Россией у различных восточноевропейских националистов не так много, поэтому выбирать особо не приходится.
