Донецк: Ничего уже не вернуть

Первая точка невозврата — 23 февраля 2014 года, когда Верховная рада Украины отменила закон о статусе языка. Вторая — 2 мая 2014 года, когда загорелась Одесса.

Между излётом февраля и началом мая произошло множество событий, главное и определившее сознание дончан и луганчан того периода, — референдум в Крыму. Украинский полуостров стал русским островом. Стал почти безболезненно, как мы теперь понимаем, если сравнивать с Донецком и Луганском. Не думаю, что ошибусь, если скажу, что для дончан во все времена понятие родины восходило не к государству, а именно к городу. Промышленная столица Украины всегда стояла особняком, особенно это чувствовалось в последние перед майданом годы. Донецким завидовали, нас боялись и недолюбливали. Это был такой «эффект русских» в мировом масштабе.

Украина — сложносочинённая страна, многие отказывались воспринимать её совокупно. В том смысле, что львовянин жил в одной Украине, дончанин — в другой, киевлянин — в третьей, etc. Когда-то мне казалось, что именно в этом многообразии систем мышления и состоит сила Украины, в разности культур, в двуязычии в том числе. Что касается интеграционных процессов, то Донбасс всегда был ориентирован на восточное направление интеграции, так же, как Львов — на западное. Что касается культуры, то Донецк отчего-то оказался на обочине почти всех украинских культурных процессов, мы не имели возможности создавать тренды, мы не были включены в общий «котёл».

В 2011 году я издала первую книгу стихотворений «Сердце», у меня состоялся тогда разговор с литературным редактором, он в шутку предложил перейти на украинский язык в произведениях для того, чтобы тексты смогли преодолеть барьер местечковости. Этот по сути маркетинговый ход сейчас активно используют бывшие дончане, уехавшие на Украину. Издательства охотней соглашались и соглашаются работать с рукописями «на мове».

Понимали ли мы тогда, в апреле 2014 года, что происходит необратимое? Кто-то понимал, а кто-то до сих пор до конца не осознал, что произошло. Конфликт назревал давно. Если представить себе некий сосуд конфликта, в который по капле капают сорные слова высказываний политиков, спекуляции с русским языком, нагнетание определённых настроений, всеобщая жёсткая украинизация, то на этом фоне вспыхнувший восток выглядит закономерно. Майдан стал катализатором, той самой смертельно опасной пробоиной в корпусе государственности, после которой Украина в границах 1991 — 2013 годов просто перестала существовать на политической карте мира.

Человеку свойственна страусиная философия, кто-то даже в апреле 2014 года продолжал верить, что конфликт удастся погасить, что восток одумается и примет правила игры, снова закрепостится, согласится с требованиями власти, но потом случилась Одесса. Лично для меня Украина окончательно перестала существовать на правах отечества именно после Одессы. Страшная трагедия, которую по количеству погибших сейчас уместно сравнить с Кемерово. Только в Одессе люди гибли не просто в огне страшного пожара, а их ещё и добивали. А потом было 26 мая в Донецке. А потом — 2 июня в Луганске.

7 апреля 2014 года была провозглашена Донецкая Народная Республика и определена дата референдума. Мечталось, что референдум пройдёт по крымскому сценарию, что произойдёт не окончательный раскол, раскол уже произошёл, его символом стала разобранная брусчатка майдана, а воссоединение. Через несколько дней после 7 апреля я поехала со студентами в Киев на олимпиаду по международной экономике, обратно возвращалась на машине и очень долго не могла обогнать колонну «Градов», которые стягивались к Донецку. Я приехала и рассказала об этом маме, мама ответила: «Аня, неужели ты думаешь, что по городу могут стрелять из «Градов»? Этого не может быть, ты видела, какие разрушения были в Цхинвали? Не станут же нас ровнять с землёй…» Это был едва ли не единственный случай на моей памяти, когда мама ошиблась.

Прошло четыре года, это были сложные годы и для Донбасса, и для России, и для Украины. Донбасс стал точкой боли, на Россию обрушились санкции, Украина рухнула в бездну нацизма. Украине уже давно не нужен Донбасс, она, словно фальшивая мать из притчи или лирический герой Островского, действует по принципу «не доставайся же ты никому». Не получилось взять огнём, пытается брать измором — блокада, срыв перемирий и т.д.

За эти четыре года дончане очень изменились, стали милосерднее, появился и окреп некий внутренний стержень. Донецк до и Донецк после — это два разных города, второй город сплочён, в нём и беда, и радость общие. Люди, пережившие страшные обстрелы центра города зимой 2014 — 2015 годов, навсегда останутся друг другу братьями. Сейчас война отступила от центральной части города, но она всё также терзает его окраины, люди продолжают гибнуть. Конечно, ситуация благодаря запущенному процессу сменяющих друг друга перемирий не такая смертельная, как в 2014 году, но Донецк остаётся горячей точкой, это главная проблема, которую необходимо решить в самое ближайшее время.

Наша планета в чисто физическом смысле так устроена, что отгородиться и отдалиться от соседних земель невозможно, но если бы мой город (город в широком смысле) был островом и умел дрейфовать, то мы все стали бы свидетелями, как он отделился от одной части суши и пустился вплавь по направлению к другой. Он пока ещё не окончательно пристал к другому берегу, как это случилось 18 марта 2014 года с Крымом, но я искренне верю, что скоро это произойдёт.

Я не помню, каким он был,
больше помню, каким он стал,
то не плащ на нём — пара крыл,
то не кряж под ним — пьедестал.
То не солнце над ним встаёт,
а огромный следящий глаз,
то не воинство шло в поход,
а такие же, среди нас.
И звучал в голове металл,
для металла закон один.
То не кряж под ним — пьедестал
из живых человечьих спин.
И пока мы вот так стоим —
ядовитые, словно ртуть,
я прошу, передай своим:
ничего уже не вернуть…