В отношениях России и Европейского союза всегда присутствовал — когда-то более, когда-то менее зримо — третий участник — Соединенные Штаты. Роль Вашингтона могла меняться, но неизменно оставалась существенной. И сейчас от него зависит много, ведь под вопросом характер грядущих отношений между двумя берегами Атлантики.
Политические рамки отношений России и евроатлантического сообщества зафиксированы двадцать лет назад — в мае и ноябре 1997-го. Формально они в силе по сей день, хотя фактически являются наследием ушедшей эпохи: Основополагающий акт Россия — НАТО, Соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Европейским союзом, пакет договоренностей с Украиной — соглашение по базированию Черноморского флота (кстати, в соответствии с изначальным текстом он должен был покинуть Крым 28 мая 2017 года) и «большой» договор — о дружбе, сотрудничестве и партнерстве (ратифицированы в конце 1998-го).
Формально Североатлантический блок и Евросоюз всегда подчеркивали принципиальную разницу между ними. На деле обе организации с 1950-х годов служили опорами атлантической системы сдерживания и безопасности, которой после упразднения СССР попробовали охватить весь континент.
Двадцать лет назад в Европе сложилась модель отношений России с ведущими западными державами, которая должна была прийти на смену разделу Старого Света эпохи холодной войны. В ее основе лежало признание Москвой факта, что центр новой Европы — в Брюсселе, а Россия станет аффилированным участником этой НАТО/ЕС-центричной «большой Европы», сохраняя некоторые особые привилегии в отношениях с соседними странами.
Фатальной оказалась тема соседей — украинский сюжет взорвал всю конструкцию, которая, правда, зашаталась намного раньше. Логика «большой Европы» привилегий не предусматривала, она исходила из постепенного распространения единой нормативной базы на восток, будь то в виде полноценного или ассоциативного членства (России не предлагалось ни того ни другого, но имелось в виду, что она как-то впишется в «Европу Брюсселя»). Тут, правда, возникло противоречие между политико-экономическим (Евросоюз) и военно-политическим (НАТО) компонентами. Расширение ЕС могло быть латентным, без формального изменения статуса (на что и было нацелено Восточное партнерство), в то время как Североатлантический альянс паллиативов не предусматривал — либо полноправный участник с гарантиями, либо нечто непонятное.
И Грузия-2008, и тем более Украина-2014 возникли из клубка противоречий, но детонатором послужил вопрос расширения евроатлантических институтов. Характерно, что если в грузинском случае ключевую роль сыграло стремление в НАТО, то на Украине еще более разрушительный эффект имело сближение с Европейским союзом, теоретически вопросами безопасности не занимающимся. Однако восприятие «атлантического мира» как единого конгломерата, меняющего обличие для различных оказий, укоренилось прочно.
Экскурс в историю важен для понимания того, что может происходить дальше между Россией и ЕС. Одним из главных факторов будет то, что случится в трансатлантических отношениях. А там явные сдвиги.
Взгляд Трампа на Европу не прихоть, а продолжение (в присущей ему утрированной форме) логики, которая проявлялась с начала ХХI столетия. Примечательна статья «Европе пора платить. Почему Дональд Трамп прав по поводу НАТО» в свежем номере Foreign Affairs профессора-международника Майкла Мандельбаума, никак не относящегося к единомышленникам президента. Упреки в адрес европейских союзников, скупых на оборонные расходы, разочарование в способности Евросоюза решать политические проблемы прилегающего периметра, малый интерес США к приоритетам европейской политики, перенос внимания на Азию — все это было при обоих предшественниках Трампа. При Буше в явной, при Обаме в завуалированной форме.
Экс-магнат, конечно, добавил своего. Европа, особенно Германия, воспринимается прежде всего не как союзник, а как рыночный конкурент. Знаменитая статья 5 Устава НАТО о коллективной обороне — не ценностная близость, а услуга, предоставляемая на определенных условиях и имеющая цену.
За 30 лет Старый Свет миновал несколько стадий. Европа «западная» (не в географическом, а в политическом смысле) была частью разделенной Европы, североатлантического сообщества и строилась на противостоянии Москве. Последнее служило скрепляющим веществом Запада в целом. Европа «большая» («общеевропейский дом» и прочее) предполагала менее плотный патронат Вашингтона и участие Москвы на второстепенных ролях. С начала 2010-х наступила Европа «кризисная» — сначала кризис валюты евро со всеми вытекающими, потом Украина, беженцы и так далее. Такая Европа погрузилась в решение внутренних проблем, уперлась в пределы экспансионистских устремлений, а российская реакция на события в Киеве позволила вернуться к «западной» схеме — Москва как внешняя опасность и способ консолидации.
Итак, «большая» Европа не состоялась, потому что Москва в нее не вписалась. Но «западная» непрочна, поскольку Россия по объективным параметрам не годится на роль системного противника, как бы ее угрозу ни надували оппоненты. Главное же — в упадке классический атлантизм. Даже самые убежденные его приверженцы не отрицают, что возвращения к status quo ante не будет и после Трампа.
Характеристику для новой Европы еще не придумали. Ее можно назвать «малой» или, если сформулировать более позитивно, «сплоченной», такой, которая вместо расширения впервые сокращается — и буквально (выход одного из государств-членов), и концептуально (аппетит к экспансии резко умерился). Но это и Европа, которая задумывается о внутреннем переустройстве и «стратегической автономии». Слова Ангелы Меркель «прошли те времена, когда мы могли полностью положиться на других» и «европейцы должны взять свою судьбу в свои руки», сказанные после июньской «большой семерки», беспрецедентны. Тем более что прозвучали они из уст в высшей степени атлантического канцлера.
Кстати, настойчивые призывы американских президентов (не только Трампа) раскошелиться на НАТО могут иметь неожиданный эффект. Если немцы за что-то платят, то хотят понимать, на что и как расходуются деньги. Отсюда большая требовательность и к старшему союзнику, которая едва ли его порадует.
Что это означает для России? Сразу можно сказать, чего не будет, — антиамериканской Европы, которая, освободившись от диктата из-за океана, захотела бы объединить континентальные возможности с Москвой. Подобие альянса с Россией могли попробовать только в тесном взаимодействии с США, отдельно Европа видит Россию как опасность и — сознательно либо интуитивно — воспринимает ее как конституирующего Иного. И уж точно не рассматривается модель, с которой аж с горбачевских времен обращается Кремль: давайте строить Европу на равноправных основаниях, как совместное предприятие. Это немедленно приравнивается к зонам влияния, и все.
Однако и поддерживать санкционное единство, как пока удается с 2014 года, будет все сложнее. В Европе все чаще считают, что Соединенные Штаты используют политические инструменты для получения экономических выгод, то есть нерыночного воздействия на конкурентов. Это уже произошло с законом о санкциях в отношении противников США. Многие усмотрели в нем желание переделить европейский газовый рынок в пользу коммерчески неконкурентоспособного американского СПГ, и этот закон, кстати, был инициирован не Трампом, а как раз его противниками.
Подобный курс США приветствуется в Восточной Европе и стимулирует противоречия между частями ЕС. Едва ли Вашингтон сознательно раскалывает Европу, скорее он действует из эгоистических побуждений, не беспокоясь о долгосрочных последствиях. Но эффект налицо. НАТО остается связующим звеном, однако спор о целях и средствах (в том числе финансовых) будет обостряться, останется Трамп или нет.
Что такое «стратегическая автономия» Европы, четко никто сформулировать не может. Энтузиасты говорят о наращивании возможностей реагировать на кризисы в непосредственной близости. В качестве образца приводится французский Иностранный легион, решающий текущие задачи Парижа в Африке. Но неслучайно генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг тут довольно резко объяснил, что Европа сама не в состоянии обеспечить свою безопасность, потому что альянс гарантирует ее не только тем, что размещено в Старом Свете, но и всей своей глобальной мощью.
Кризисы по периметру Евросоюза — это не локальные заварушки, их масштаб таков, что они вовлекают крупнейшие военные державы региона и даже мира. Во всех конкретных точках, интересующих Европу, она наталкивается на интересы и присутствие России (Украина, Сирия, Ливия, теперь еще и Катар) и, естественно, на интересы и присутствие США, хотя они сейчас и размытые.
После завершения проекта «большой Европы» все три его основных компонента пребывают в странном настроении. Ни Россия, ни континентальная Европа, ни Соединенные Штаты не могут, да и не хотят сохранять то, что было. Однако новая концептуальная рамка не возникла, а попытка возродить парадигму холодной войны не работает. Это межеумочное состояние продлится как минимум до тех пор, пока каждый из углов треугольника не обретет внутренний баланс, в первую очередь это касается США, но напрямую относится к России и ЕС накануне неизбежных перемен. В эту комбинацию теперь уже необходимо добавлять обязательного джокера — Китай, он становится точкой отсчета не только в азиатской, но и в евразийской политике. И это окончательный знак, что эра холодной/постхолодной войны завершилась.
Федор Лукьянов
