Но за пределами красных линий Макрон может оказаться даже жестче неоконсерваторов, от которых он так демонстративно отстраивался в своих выступлениях.
Спустя всего три месяца после избрания нового президента Франция стала одним из самых заметных игроков на международной арене. Неожиданное приглашение Владимира Путина в Версаль, попытка активизировать нормандский формат по урегулированию украинского кризиса, более активная позиция по Сирии, демонстративное, но с оговорками сближение с США. Эммануэль Макрон громко заявил о себе как об амбициозном лидере западного мира, готовом не встраиваться, а задавать вектор развития мировых процессов.
Уже сейчас можно говорить о формировании новой дипломатической стилистики Парижа — в опубликованном в июле докладе USC Center on Public Diplomacy о странах — лидерах политики мягкой силы Франция вырвалась на первое место именно благодаря тому авансу доверия, который получил Эммануэль Макрон от мирового сообщества сразу после избрания. Но что стоит за новыми подходами и каково содержание внешнеполитического курса Франции?
Инициатива награждается
Еще во время избирательной кампании ключевой внешнеполитической идеей своей программы Макрон сделал мысль, что Франции необходимо вернуться на мировую арену. «Франция больше не может оставаться в стороне от процессов, которые имеют жизненно важное значение для страны», — неоднократно повторял Макрон.
Его предшественник Франсуа Олланд в 2014 году тоже пытался проявить инициативу, предложив, в частности, тот самый нормандский формат по урегулированию украинского кризиса. Но отличие подходов двух президентов заключается в том, что для Олланда этот проект стал самоцелью, результативность которого мало кого волновала. А Макрону нужен ощутимый и убедительный результат дипломатических усилий, будь то Украина или Сирия или восстановление франко-немецкого союза. Новая политика Парижа будет гораздо более динамичной и чувствительной к внешним раздражителям.
На практике это означает еще и то, что партнерам Франции теперь будет труднее экстраполировать локальные успехи на другие сферы отношений. Например, если завтра Россия и Франция добьются точечного прогресса по Украине, это не приведет к смягчению линии Парижа по другим проблемным вопросам, а сам успех будет поставлен в зависимость от имплементации договоренностей. Это конец статичной дипломатии Олланда.
Инициативность в новой стилистике Макрона — это также готовность действовать на опережение. Приглашение Путина в Версаль и Трампа на празднование Дня взятия Бастилии 14 июля — яркие примеры такого подхода. Пока наблюдатели гадают, где тут скрывается тайный смысл, о чем пытается договориться Макрон и каковы конкретные предложения, на деле Елисейский дворец жирными линиями обозначает свое присутствие на карте, готовя почву для последующего продвижения новых идей.
За этим скрываются не только внешнеполитические амбиции Макрона, но и его особая «юпитерская» природа отношения к власти. «В своих размышлениях о природе власти Макрон предполагает, что необходимо проявлять власть, как король («быть Юпитером»), восстановив вертикаль, авторитет и даже «сакральность королевской власти», одновременно стараясь быть ближе к народу», — писал Игорь Бунин, добавляя, что именно в рамках этой функции выстраивались первые международные шаги французского президента.
Новая стилистика Франции будет гораздо более персонифицированной, пассионарной. Уже сейчас складывается первый конфликт внешней и внутренней политики: французы, многие из которых мечтали о более авторитетной и сильной власти, стали отворачиваться от Макрона, сочтя его стиль слишком авторитарным, высокомерным. «Слишком наглый» — эта претензия стоит за снижением рейтинга Макрона сразу на пять пунктов в июне (с 59% до 54%).
Отсюда еще одна стилистическая особенность — Макрон и во внутренней политике, и во внешней ведет себя как новатор, ломая старые схемы и пытаясь изобретать нечто новое, более работоспособное. Он не любит старые, закостенелые схемы и с удовольствием готов проводить их ревизию. Внутри страны это выливается в переформатирование партийной системы, выстраивание новых отношений Елисейского дворца со СМИ, трудовых, налоговых реформах. Во внешней политике — в смелые идеи по реформе ЕС и попытки проверить на прочность нормандский формат. Макрону нравится удивлять партнеров, приглашая Путина в Версаль или встречаясь с Трампом, несмотря на все претензии «прогрессивного» сообщества к американскому лидеру.
Политика красных линий
Изначально в рамках избирательной кампании область внешней политики была для Макрона одной из самых слабо проработанных частей программы. Однако почти сразу после избрания она стала доминировать в его повестке. Случилось это скорее в силу благоприятного стечения обстоятельств: почти сразу после выборов Макрон был вынужден с головой окунуться именно в международные отношения: визит в Германию, саммит НАТО, саммит G7, встреча с Путиным в Версале, саммит G20, приглашение Трампа в Париж.
При этом детально проработана была лишь одна тема — отношения Франции с Германией и будущее новой Европы. Это ядро внешней политики Макрона, где заранее были сформулированы четкие предложения: валютная реформа, институциональное развитие проекта финансово-экономической интеграции стран зоны евро, создание единого бюджета, который утверждался бы европейским парламентом, введение должности европейского министра экономики и финансов, ужесточение антидемпингового законодательства, создание более комфортных условий для французского бизнеса и прочее.
Однако по всем остальным направлениям внешней политики, значимым не только для Европы, но и для мирового сообщества в целом, позиция Макрона была куда более туманной. Именно эта неопределенность и заставила искать и формулировать те самые «красные линии», за пределами которых Париж готов прекратить диалог и перейти к жестким ответным мерам.
Публично Макрон пока говорил о «красных линиях» преимущественно в отношении Сирии. Их две — это химические атаки и блокирование доступа гуманитарной помощи гражданскому населению. Однако принцип «красных линий» может распространиться и на другие конфликты.
Так, по Украине такими красными линиями становится невозможность обсуждения вопроса о признании Крыма российским — этого нет и не будет в повестке дня ни при каких условиях. Или гораздо менее очевидная, но реальная красная линия в отношении политики России в Донбассе — возможное наращивание военной помощи или попытка расширить подконтрольную территорию будет признана недопустимым нарушением. Деградация ситуации на востоке Украины при участии Москвы может быть признана достаточным поводом для переформатирования диалога по урегулированию украинского кризиса. Макрон, в отличие от Олланда, не будет любой ценой держаться за нормандский формат, если в его рамках не будет прогресса.
Субъект-объектная дипломатия
Эммануэль Макрон в своей внешнеполитической стилистике достаточно четко разделяет отношение к государству (в совокупности с историей отношений и стратегическими общими интересами) и отношение к текущим политическим лидерам. Например, и Россия, и США для Франции остаются странами, с которыми исторически выстроены тесные, богатые, хорошо институционализированные связи. И визит Владимира Путина в Версаль, и приезд Дональда Трампа на парад 14 июля были встроены именно в исторический контекст. Для России это было приурочено к трехсотлетию визита Петра Первого. Что касается визита Трампа, то, как пояснил представитель французского правительства Кристоф Кастанер, президент США приехал в Париж по случаю столетия вступления Америки в Первую мировую войну.
Но и США, и Россия в последнее время давали немало поводов для беспокойства. С США у Франции после избрания Трампа накопились разногласия, причем не только по практическим, но и по концептуальным вопросам: по Климатическому соглашению, из которого Вашингтон вышел, по Сирии (например, по уходу Асада), по торговому протекционизму (Трамп выступает за двусторонние торговые соглашения со скорее антиглобалистских позиций), по брекзиту, который поддержал новый глава Белого дома, и миграционному кризису в Европе.
«Ошибки» Москвы в глазах Франции также существенны: это и Крым, и политика в отношении востока Украины, и проблема вмешательства во внутренние дела западных государств, и кибератаки, не говоря уже о «вечной» проблеме нарушения прав человека.
Брюно Тертре из Фонда стратегических исследований, комментируя приглашение Трампа, заметил, что Макрон «пригласил прежде всего президента США и во вторую очередь Дональда Трампа». «Он подкупает Трампа изначально, отталкиваясь от того, что США останутся незаменимым союзником, какими бы ни были ошибки их президента», — добавил аналитик. Вероятно, та же логика работает и в отношении России, объясняя, почему Париж устроил прием с королевскими почестями для Владимира Путина.
Однако логика дифференцированного подхода к лидеру и государству не объясняет другого: почему в ходе обоих визитов атмосфера была в эмоциональном контексте разной? Весьма теплый прием Трампа контрастировал с напряженным и прохладным диалогом с Путиным.
Вероятно, тут есть еще один, менее очевидный водораздел, который связан с отношением к природе политического режима. США являются не только партнером, как Россия, но и ценностным союзником Франции. Это концептуальный единомышленник, идущий по пути развития традиционной демократии в западном понимании, то есть государство, с которым Париж выстраивает более близкие отношения в эмоциональном плане.
В числе таких единомышленников Париж видит не только Германию или США, но и Украину: июльский прием президента Порошенко был весьма дружественным. Ключевыми критериями стратегической близости тут становится политика того или иного лидера в отношении своего собственного народа, а не чужих государств.
Именно поэтому ощущалось столь прохладное отношение Макрона к Путину, с которым Париж готов продолжать диалог, несмотря ни на что, но дружелюбным его назвать трудно. Эта же логика объясняет, почему Франция готова отказаться от требования отставки Башара Асада. «Башар Асад — враг сирийского народа, но не враг Франции», — заявил Макрон. Теперь Франция признает, что отставка Асада не способствует сирийскому урегулированию.
В рамках этой линии Макрон не предлагает, как вильсоновские либералы (в соответствии с теорией Вудро Вильсона, ставящего уровень безопасности в США в зависимость от степени распространенности в мире демократии), заниматься демократическим транзитом в проблемных странах ради безопасности французов. Отношение к проблемным режимам (не государствам), ценностно отвергаемым, остается негативным, но не подразумевает политику исправления. Именно поэтому Париж будет лишь фиксировать свое негативное отношение к происходящему в России (например, гонениям геев), но не станет делать из этого жесткое условие для продолжения сотрудничества.
В то же время это не делает Макрона и в полной мере сторонником realpolitik, в значительной степени подразумевающей отказ от отставания либеральных, правозащитных ценностей в диалоге. Именно последний элемент будет неизбежно охлаждать отношения Макрона с Путиным.
Париж формирует новый дипломатический подход, который можно для удобства назвать субъект-объектным. Стратегические партнеры, которые в глазах Макрона наделяются своеобразной международной легитимностью (доверием), воспринимаются как субъекты международной политики, чьи стратегические приоритеты в целом соотносятся с приоритетами Франции.
С другой стороны, формируется вынужденное партнерство с государствами, с которыми приходится иметь дело вопреки проводимому ими курсу (который осуждается Францией) и которые воспринимаются как потенциальная или действующая угроза. Такие государства получают скорее объектную, инструментальную роль. Компенсировать такой объектный подход, например, в отношениях с Россией Франция будет через построение диалога с гражданским обществом, что для Парижа будет одним из главных приоритетов (проведение «форума Трианона»).
Большая политика маленьких шагов
Макрон настолько резко ворвался в политическую реальность Франции и международную жизнь, так непредсказуемо начал вести себя, выступая то с одной инициативой, то с другой, провоцируя массу догадок и попыток осмыслить новую внешнеполитическую линию Парижа, что создалось впечатление, что перед нами едва ли не новый Наполеон, готовый завоевать весь мир.
Но это заблуждение. Дипломатическая тактика Макрона — тактика малых шагов. Точечные, может быть, едва заметные, но прочные и неоспоримые успехи — вот главная задача Парижа в вопросах международной политики.
На практике это означает, что Елисейский дворец не будет ставить заведомо нереальных задач, завышая ожидания, а постарается искать новые подходы к проблемам на основе скрупулезной и поступательной работы, результативность которой, может быть, будет не так очевидна. Самый показательный на сегодня пример в этом контексте — позиция Франции по украинскому кризису.
После встречи Макрона и президента Украины Петра Порошенко был представлен новый подход — перезапуск нормандского формата, в рамках которого стороны получают последний, как считают в Елисейском дворце, шанс вывести украинский кризис из тупика. Макрон определил для себя срок шесть месяцев для того, чтобы протестировать нормандский формат и Минские соглашения на жизнеспособность. Задача — добиться хотя бы минимальных подвижек, затрагивающих прежде всего вопросы безопасности Донбасса. Как все это может выглядеть на практике, кажется, не очень понимают и в самом Париже, но от попытки испытать существующий переговорный механизм пока не отказываются.
Любой прогресс, пусть и медленно, но ведущий к налаживанию мирной жизни на востоке Украины, будет расцениваться как подтверждение жизнеспособности нормандского формата. Отсутствие прогресса по истечении шести месяцев потребует переформатирования и Минских соглашений.
Либерал-глобалист и голло-миттеранист
В ходе избирательной кампании Макрон неоднократно употреблял термин «голло-миттеранизм», описывая свой подход как к вопросам внутренней, так и внешней политики. В большом программном интервью восьми европейским СМИ президент Франции неожиданно для многих, в том числе и его сторонников осудил неоконсерваторов, еще раз подтвердив свою приверженность голлистской традиции.
Голло-миттеранизм (в России чаще употребляется термин «голлизм», но принципиальной разницы тут нет) подразумевает независимость внешнеполитической линии Франции при одновременном выстраивании прагматичных партнерских отношений с ключевыми мировыми державами — прежде всего США, Германией и Россией.
Голлизм в этом контексте — признание примата внешнеполитической субъектности Франции над субъектностью Запада в целом, где последние 70 лет инициативой владели в основном США. То есть перед лицом общих угроз Франция готова сближаться со своими партнерами (Карибский кризис, кризис 1982-1983 годов, атаки террористов 9/11), но при наличии разногласий активно критикует их действия и дистанцируется от них (война США во Вьетнаме, война в Ираке 2003 года).
Презентуя себя как голло-миттераниста, новый президент Франции декларирует недопустимость вовлечения страны в международные конфликты там, где не затрагивается напрямую проблема национальной безопасности страны. Макрон в интервью европейским СМИ осудил, например, вторжение Франции в Ливию. «С моим приходом к власти будет положен конец той форме неоконсерватизма, которая доминировала во Франции на протяжении последних 10 лет. Демократия не строится извне без участия народов. Франция не участвовала в войне в Ираке, и она была права. Но она заблуждалась, начав аналогичную войну в Ливии. Каковы результаты этих интервенций? Рухнувшие государства, в которых процветают террористические группы. Я не хочу этого в Сирии», — говорил Макрон.
Во главу угла он ставит проект единой Европы и франко-немецкий союз и в этом плане тоже выглядит последовательным сторонником голлистской традиции. Однако есть в подходе Макрона и две существенные особенности.
Первая — в отличие от голлистской традиции новая доктрина гораздо глубже вписывает Францию в западный мир, признавая ключевую роль таких институтов, как НАТО, и придавая особенную значимость вопросам коллективной безопасности. В отличие от де Голля, который вывел страну из военной организации НАТО, Макрон призывает к наращиванию роли альянса в пределах своей географии, но с оговорками: речь идет о совместной борьбе с кибератаками, дезинформацией, лучшей координации работы спецслужб.
В то же время Макрон выступает против расширения альянса, делая исключение лишь для Балкан, Швейцарии и Северной Европы. Он также очень прохладно отнесся к предложению США подключить НАТО к борьбе с ИГИЛ (запрещено в РФ) в Сирии, считая, что это распыляет ответственность и усиливает раскол между Западом и мусульманским миром. Таким образом, голлизм тут сочетается с глобализмом.
Вторая особенность — это подчеркнутая либеральная идентичность новой внешнеполитической линии, где Франция вписывает себя в некий единый для развитого мира цивилизационный код. Голлисты традиционно строили свою политику на консервативных основах. Макрон — либерал, готовый отстаивать свои ценности, в том числе и силовым путем.
Доминик Моиси, основатель IFRI, описывая внешнеполитическую позицию Макрона, говорил, что если Америка больше не та, а Европа изменилась после брекзита, то «мы оказываемся на передовой в войне против угроз, исходящих с Юга и Востока, наша внешняя политика начинает играть ключевую роль». Прагматизм в такой ситуации может оказаться гораздо менее гибким, чем ожидается, а конструктивность в отношениях с проблемными странами (например, с той же Россией) — далеким от солидаризации с ними.
Макрон также поддерживает столь остро критикуемую линию Ангелы Меркель в отношении мигрантов и предлагает упростить процедуру получения статуса беженца. Именно эта либеральная идентичность во многом сделала встречу Макрона с Путиным в Версале столь прохладной, а последующие уколы в адрес российского лидера — столь провокационными и болезненными для Москвы (чего только стоила ремарка французского лидера об Анне Ярославне после встречи с Порошенко). Макрон дает понять, что понимает, с кем имеет дело, и демонстрирует желание сохранить персональную дистанцию: никакой теплоты, никакой симпатии, «ничего личного, только бизнес». С Трампом, несмотря на разногласия, подобного не наблюдалось.
Наконец, пока недооцененными, но важными являются даже не либеральные взгляды Макрона, а его приверженность гуманитарным приоритетам. В отличие от США, требовавших соблюдения прав человека, Макрон концентрируется на идеях сохранения прав на жизнь и безопасность, что на практике может вылиться в гораздо более активную роль Парижа в международных конфликтах. «Если подтвердится, что в Сирии было применено химическое оружие, мы выясним его происхождение, и Франция самостоятельно нанесет удары по местам его хранения», — говорил Макрон в интервью восьми европейским СМИ. «Красной линией» по сирийской теме также является вопрос о доступе населения к гуманитарной помощи. Гуманитарный приоритет и правозащитный не так уж и далеки друг от друга.
Эммануэля Макрона и его внешнеполитическую линию пока мало кто понимает, а его действия кажутся непредсказуемыми. Его критики уже обозвали такой подход «доктриной "но в то же время"». То есть французский лидер, с одной стороны, сближается с США, а с другой — опасается политики Трампа; критикует Путина, но с помпой принимает его в Версале; осуждает Асада, но выступает против его ухода.
Курс Макрона не слишком четко сформулирован в области того, что намерен делать Париж по многим стратегически значимым вопросам международной повестки дня. Но на ситуацию можно посмотреть и под другим углом. Внешнеполитическая доктрина Макрона вырисовывается не в тезисах «что делать», а в обозначении коридора допустимого с точки зрения национальных интересов Франции. И в рамках этого коридора Париж открывает окно возможностей и по России, и по Украине, и по Сирии, и прочим сюжетам мировой значимости, где Макрон готов проявить и гибкость, и терпение.
В рамках такого коридора подходы Макрона действительно кажутся синтетическими — мозаичным сочетанием несочетаемого. Но за пределами красных линий он может оказаться даже жестче тех самых неоконсерваторов, от которых французский лидер так демонстративно отстраивался в своих выступлениях. Новая политика Франции на мировой арене заслужит со временем свое собственное научное название, где консервативные подходы будут переплетаться с либерализмом, глобализм с национализмом, а атлантизм с голлизмом.
Татьяна Становая
