Сегодня исполняется три года плебисциту, который был проведен в ЛДНР по вопросу поддержки суверенитета Донецкой и Луганской республик.
Этому событию предшествовал целый ряд событий: победа Евромайдана в Киеве в феврале 2014 года, начало Русской весны на Юго-Востоке Украины, крымский референдум, на который, правда, вынесен был совсем другой вопрос, чем потом в Донбассе, не о суверенитете, а о вхождении полуострова в состав России.
В апреле в Донецке и Луганске были провозглашены народные республики и принято решение о проведении референдума, на который был вынесен вопрос: поддерживают ли граждане республик суверенитет этих новых государственных образований.
Перед плебисцитом к руководству республик обратился Владимир Путин с просьбой его не проводить, но отцы-основатели ДНР и ЛНР решили референдум все равно провести.
В итоге свыше 90% граждан одобрили государственную независимость республик.
Если крымский референдум завершился вхождением полуострова в состав России, то донецкий и луганский — войной, человеческими жертвами и разрушениями.
-В чем, по-вашему, уникальность референдума 11 мая?
— Уникальность этого референдума была в том, что это был действительно народный референдум. Понятно, что было влияние сильное Компартии, Центризбиркома, политических деятелей ДНР, меня, в том числе, но в то же время люди по собственной инициативе принимали в его подготовке участие.
Те, кто пришел работать в комиссии на участках для проведения голосования, прекрасно знали, что никто денег им платить не будет. Они работали бесплатно. Помню, как простые граждане сами доставали ключи от школ, если их не давали, чтобы там оборудовать участок для голосования. Так что была высшая степень самоорганизации, и это не считая очень и очень высокой активности людей. Люди сознательно стояли на участках по 5-6 часов. Это был самый настоящий гражданский подвиг и гражданский поступок.
-К вам во время подготовки референдума обратился Владимир Путин с просьбой его не проводить. Можете ли вы вспомнить, как вы это предложение обсуждали?
— Тогда заседал Координационный комитет. Было три сопредседателя: Владимир Макович, Денис Пушилин и я. В Оргкомитет входило порядка 80 человек. А на заседании, где, в том числе, и обсуждали просьбу Путина, было, если не ошибаюсь, порядка 68 человек. Тогда за референдум проголосовали все. Против и воздержавшихся не было.
Естественно, мы обсуждали то, что сказал Владимир Владимирович. Но мы тогда констатировали: народ Донбасса хочет совершить подвиг, и никто не может ему в этом помешать. Это были мои слова. В итоге все процессы были запущены, и народ стал готовиться к референдуму. Так как это и был народный референдум, то и не было такого человека, который бы мог дать ему команду: поезд, стой! Раз-два.
Да, тогда ЦИК играл большую роль в проведении референдума, и нужно снять шляпу перед его руководителями — Борисом Литвиновым, Романом Лягиным, покойным Сергеем Третьяковым, но, тем не менее, работа была проведена именно на местах.
-Да, хотя в ходе донецкого и луганского референдума в отличие от крымского не ставился вопрос о присоединении к России, но граждане, которые на него пришли, понимали это голосование именно, как плебисцит по поводу присоединения. Однако…
— …тут много путаницы по поводу референдума у нас и в Крыму. Об этом не говорят, потому что это нудный юридический момент. В Крыму суверенитет уже был, потому что полуостров уже имел автономию. Она была признана международным сообществом.
Поэтому Крым голосовал за то, чтобы воспользоваться своим суверенитетом, забрав его от Украины, и отдав его России. А у нас, у Донецкой области, суверенитета не было. Поэтому наш референдум 11 мая был голосованием за обретение суверенитета. Суверенитет — это право территории распоряжаться своей судьбой. Референдум не был о независимости.
Независимость была объявлена позже — в конце мая, после того, как было предпринято несколько попыток призвать Российскую Федерацию взять нас к себе.
Народ стремился в Россию, но проводить напрямую референдум о присоединении к России было волюнтаризмом, потому что, еще раз повторяю, это была еще область без суверенитета. Юридически правильно: получить сначала суверенитет, а потом им правильно распорядиться в пользу Российской Федерации.
Существует документ, зачитанный мной на кучу камер и подписанный мной, а также тогдашним премьер-министром Александром Бородаем и Денисом Пушилиным, с просьбой рассмотреть вопрос о принятии Донецкой народной республики в состав Российской Федерации.
-И какой был ответ?
— Никакого.
-Почему Россия положительно откликнулась на просьбу Крыма и Севастополя, а референдум в ЛДНР проигнорировала?
— Так это надо спрашивать Российскую Федерацию. Я ж не Российская Федерация. Я не знаю.
-Если бы вы знали, что итогом референдума будет не присоединение к Российской Федерации, а война и все сопутствующие ей ужасы, вы бы его все равно инициировали?
— Насколько я знаю, ужасы сейчас испытывают люди, которые находятся на территории Украины, власть в которой находится в руках украинского нацизма. Насколько мне известно, сейчас в украинских тюрьмах томятся порядка 6 тысяч политзаключенных. Миллионы людей на Украине запуганы, бесправны и находятся в скотском состоянии. Украинский нацизм продолжает и дальше развиваться.
Вы хотите спросить: жалею ли я об этом референдуме? Честно говоря, мало о чем я жалею. Я жалею о том, что наши шаги тогда были весьма и весьма миролюбивыми. Мы просто тогда не могли поверить, что в XXI веке против собственного народа будет брошены войска. Мы просто не могли представить себе то, что Донецк будет обстреливаться крупнокалиберной артиллерией просто в шахматном порядке, попадая в людей.
Я подписывал документы о захоронении людей в Ясиноватой в середине лета, потому что сотни трупов мирных жителей лежали по дорогам и просто разлагались. Но в это тогда, в мае, я поверить не мог.
Мы жалеем только о том, что тогда рассчитывали на вялотекущую и полувоенную, и не такую жесткую ситуацию, которую мы в итоге получили. Неготовность к жесткому отпору привела к тому, к чему она привела.
Ввод ВСУ в Донбасс не был тогда воспринят, как подготовка к тотальной нацистской оккупации.
Мы думали, что события 2 мая в Одессе и 9 мая в Мариуполе — это эксцесс исполнителя. Мы думали, что там, на Украине, власть более коллективная, власть, в которой еще полным-полно было регионалов. Мы не думали, что это плановые действия. Мы потом только поняли, что украинский нацизм не отделен от украинского государства.
Александр Чаленко
