Наступивший год — год столетия двух революций. Или трех — если подобно Порошенко считать создание Центральной Рады и УНР украинской национальной революцией. Но могли бы мы еще в году ушедшем отмечать аналогичный печальный юбилей войны Украины с Россией?
В ответ любой, мало-мальски знающий историю человек, покрутит пальцем у виска. Между тем, именно в декабре 1916 года —точная дата неизвестна —из-под пера Ленина вышли такие строки: «Было бы прямо-таки смешным отрицание законности войн 1793 г., войн Франции против реакционных европейских монархий, или гарибальдийских войн и т. д… Было бы точно так же смешным нежелание признавать законность войн угнетенных народов против их угнетателей, которые могли бы разразиться в настоящее время, например, восстания ирландцев против Англии, или восстания Марокко против Франции, Украины против России и т. д…
Наша партия не боится заявить публично, что она встретит сочувствием войны или восстания, которые Ирландия могла бы начать против Англии, Марокко, Алжир, Тунис — против Франции, Триполи — против Италии, Украина, Персия, Китай — против России».
Строки эти предназначались для печати и не вина Ленина, что туда они попали с опозданием. Адресатом открытого письма был уроженец Киева, французский коммунист, а затем троцкист Борис Суварин. Он прожил долгую жизнь, под конец которой стал и адресатом открытого письма Солженицына.
В советское время «Открытое письмо Борису Суварину», конечно, не скрывалось — оно входило в собрания сочинений Ленина, но никогда и не пропагандировалось в отличие от многих других работ о национальном вопросе и о первой мировой. Ибо одно дело — объяснять диалектику тезиса о праве на самоопределение вплоть до отделения, а другое — оправдывать и поддерживать гипотетическую войну Украины с Россией.
Да не только в оправдании такой войны дело. Ведь объективно из этого письма следует, что украинцы так же соотносятся с русскими, как иранцы и китайцы, или как соотносятся магрибские арабы с французами, а ливийские — с итальянцами. Конечно для бандеровцев, диссидентов и идеологов Майдана соотношение именно такое, но оно совсем не было таким не только в советской пропаганде но и в массовом сознании, как советских времен, так и российскоимперских. Ведь например посвященные периоду гетьманата и УНР мемуары и дневники деятелей украинского национального движения (например Евгения Чикаленко и Дмитрия Дорошенко) пестрят сетованиями о том, что офицеры германской оккупационной армии никак не понимают, зачем нужна независимая Украина, если на их взгляд разница между украинцами и русскими меньше, чем между баварцами и саксонцами.
Да дело не только в этом взгляде, хотя и свежем, но стороннем. Ведь есть и масса отечественных мемуарных свидетельств. Так в университетах российской империи студенты из Украины не образовывали отдельных землячеств, как например поляки или грузины (это признает в мемуарах и тот же Дорошенко). А то, что украинцы несравненно ближе к русским, чем те же поляки, подчеркивал и такой деятель украинского движения как Михаил Драгоманов в начале 1890-х: «Должен сказать, что приравнивать обрусение, например Польши к «обрусению» Украины — не точно и не верно… В Польше национальная отдельность и право на автономию слышится не в ученых кабинетах, а всюду в жизни и проявляется всякими способами среди польских мужиков, как и среди господ и литераторов…. Почему пишут по-русски научные труды все нынешние украинские ученые, даже патентованные украинофилы? Почему сам Шевченко писал по-русски повести или даже интимный «Дневник»? Очевидно потому, что все эти интеллигентные украинцы совсем не так ощущают свою отдельность от русских, как, например, поляки».
Именно из-за малой разницы гипотетическая война между Украиной и Россией выглядела в 1916-м абсолютным бредом, тем более что империя на тот момент прочно контролировала малороссийские и новороссийские губернии. И наверно, о возможности такого сценария не писал тогда в дневниках и письмах никто из российских жителей. Реальная внутренняя война шла в декабре 1916-го в Тургайских степях, где оставалось неподавленным разгоревшееся летом того же года среднеазиатское восстание, и где воевал с русскими войсками один из будущих создателей советского Казахстана Алиби Джангельдин (который по советской канонической версии его биографии к тому моменту уже получил партбилет из рук Ленина).
Но у Ленина о Средней Азии в письме Суварину ничего нет. В других работах 1916-го иногда упоминается, что Россия должна убраться из «Туркестана, Персии, Монголии». Но о самом восстании там ничего не говорится. Украина же упоминается Лениным как территория, которая должна иметь право на отделение уже в работах, написанных незадолго до первой мировой войны, когда лидер большевиков стал интересоваться национальным вопросом. Причем она неизменно идет в его трудах в одном ряду с Польшей и Финляндией, тогда как Грузия, Туркестан или, скажем, Татария в таком контексте прямо не упоминаются. Так иногда пишет о грузинском национализме, но не о праве Грузии на независимость не говорит. Можно конечно допускать, что и она подразумевается, так как Ленин обычно пишет «Польша, Украина, Финляндия и проч.» Но ведь в понятия «и прочие» обычно включаются явления более второстепенные, чем те, что названы поименно.
Однако если Польша и Финляндия имели в Российской империи четкие границы — Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, то где Ленин видел границы Украины? Похоже они совпадали в его представлении с границами будущей УССР. Ведь в статье «Интересный съезд», посвященной открытию 12 июня 1913-го в Харькове всероссийского земского съезда по статистике народного образования, Ленин пишет, что «съезд собирается в одном из украинских центров». Под таким центром конечно имеется в виду сам город, ибо никакого здания или учреждения под названием «украинский центр» в тогдашнем Харькове не было.
Да, у Ленина признание права наций на отделение, не самоцель. специфическое. Это отделение мыслится лишь как особый этап в развитии общества при переходе к мировой революции, которая приведет слиянию народов. Не раз в предреволюционное время у него можно встретить высказывания типа «Если мы требуем свободы отделения для монголов, персов, египтян и всех без исключения угнетенных и неполноправных наций, то вовсе не потому, что мы за отделение их, а только потому, что мы за свободное, добровольное сближение и слияние, а не за насильственное. Только поэтому!».
В этом контексте Ленин в те же годы может написать и об «исторической прогрессивности «ассимиляции» великорусских и украинских рабочих» и, критикуя украинского социалиста и националиста Льва Юркевича, сказать: «Когда речь идет о пролетариате, это противопоставление украинской культуры в целом великорусской культуре, тоже в целом, означает самое бесстыдное предательство интересов пролетариата в пользу буржуазного национализма». А главное, как политик Ленин и в эмиграции боролся против создания отдельных украинских социал-демократических структур, выступая за единую пролетарскую революционную партию».
Только из таких слов и действий прямо не следует, что Ленин видел какую-то особую близость между русскими и украинцами. Ведь точно так же за единую пролетарскую партию он боролся и с еврейским Бундом Драгоманов же не был для него авторитетом. В знаменитой статье «О праве наций на самоопределение» он пишет об «украинском мещанине Драгоманове, который выражал точку зрения крестьянина, настолько еще дикого, сонного, приросшего к своей куче навоза, что из-за законной ненависти к польскому пану он не мог понять значения борьбы этих панов для всероссийской демократии» (под этой борьбой имеется виду польское восстание 1863 года, целью которого было восстановление польского государства, включающего и правобережную Украину).
На территории, ставшей впоследствии УССР, Ленин, как известно, никогда не был. Поэтому можно предполагать, что взгляд на украинцев как на совсем особый от русских народ формировался у него под воздействием контактов с националистической эмиграцией и чтения австрийской прессы.
Но если это влияние и имело место, то не надо его абсолютизировать. Ведь через месяц после письма Суварину, 30 января 1917 г. Ленин пишет Инессе Арманд:
«У нас было недавно двое бежавших пленных. Интересно было посмотреть «живых», эмигрантщиной не изъеденных, людей. Типики: один — еврей из Бессарабии, видавший виды, социал-демократ или почти социал-демократ, брат — бундовец и т. д. Понатерся, но лично неинтересен, ибо обычен. Другой — воронежский крестьянин, от земли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать. Пробыл год в немецком плену (вообще там тьма ужасов) в лагере из 27 000 чел. украинцев. Немцы составляют лагеря по нациям и всеми силами откалывают их от России; украинцам подослали ловких лекторов из Галиции. Результаты?
Только-де 2000 были за «самостийность» (самостоятельность в смысле более автономии, чем сепарации) после месячных усилий агитаторов!! Остальные-де впадали в ярость при мысли об отделении от России и переходе к немцам или австрийцам.
Факт знаменательный! Не верить нельзя. 27 000 — число большое. Год — срок большой. Условия для галицийской пропаганды — архиблагоприятные. И все же близость к великорусам брала верх! Отсюда не вытекает, конечно, нимало неверность «свободы отделения». Напротив. Но отсюда вытекает, что, авось, от «австрийского типа» развития судьба Россию избавит».
Человек, всерьез готовый поддержать гипотетическую украинско-российскую войну, должен был бы сильно удивиться такой реакции украинских пленных. Но, как видно из письма, Ленин ей прежде всего радуется, а удивление у него не слишком велико. Но это письмо было впервые опубликовано только после второй мировой, в полном собрании сочинений она опубликовано среди писем, а не среди статей (как упомянутое письмо Суварину и другие труды по национальному вопросу). Поэтому далеко не всякий, желающий изучить отношение Ильича к украинской проблеме, доберется до этого письма и сможет оценить разницу между Лениным частным и Лениным публичным.
Первый может даже сказать близкой подруге, Арманд, о «галицийской пропаганде», хотя еще в ноябре 1916-го второй написал в газете «Социал-демократ», что «кроме Галиции у этого народа (т.е. украинцев- ПС) нет и быть не может уголка свободы, сравнительной конечно».То есть для публичной аудитории у Ленина нет разницы между галичанами и малороссами. Все они — украинцы, так же, как для эмигрантов-националистов. Впрочем, и из этого письма Арманд, очевидно, что идея самоопределения для вождя большевиков — это, прежде всего, инструмент революции.
А ирония истории заключается в том, что впервые ленинские слова о поддержке войны Украины с Россией увидели свет, когда для их автора были актуальны совсем другие вещи. Ведь 27 января 1918-го, когда «Открытое письмо Борису Суварину» появилось в газете французских коммунистов «La Verite», власти УНР объявили в Киеве военное положение, а отряд киевских студентов прибыл на роковую станцию Круты навстречу наступавшим отрядам красной гвардии во главе с Михаилом Муравьевым.
Но война, о которой писалось в том ленинском письме, смогла стать реальностью не в рамках Российской империи, а только после крушения, как империи, так и Российской республики во главе с Временным правительством, ибо УНР отделилась от России только после прихода большевиков к власти в Петрограде и Москве. Впрочем, эти события являются украинско-российской войной лишь по одной из версий истории тех лет, правда для нынешней Украины речь идет об официальной версии. А по советской версии — это просто часть гражданской войны между УНР и провозглашенной в Харькове советской Украиной, когда украинский пролетариат поддержал «свободное, добровольное сближение» с российским, а российский ему в этом помог.
Как закончилась эта война — общеизвестно. Однако и в основу строительства советской Украины было заложено то понимание различия между украинцами и русскими, которое отличало ленинские дореволюционные работы: не две ветви одного народа, а две разных нации, между которыми, пожалуй, больше сходства, чем между французами и арабами, но не ненамного. Одной из первых жертв такого понимания и стала Донецко-Криворожская республика, созданная большевиками с альтернативным взглядом на украинскую проблему. Как писал автор книги о ней Владимир Корнилов «в Москве уже в 1919 г. были уверены, что на русском языке обращаться к жителям всей Украины, включая Донбасс, не имело смысла. С этим соглашался и Ленин».
Такое понимание предполагало и украинизацию 1920-х- начала 30-х. А в итоге принцип «самоопределения вплоть до отделения», первоначально задуманный как инструмент мировой революции, оказался в начале 1990-х Франкенштейном, вышедшим из под контроля своего хозяина. Последствия же нациестроительства, осуществленного по ленинским лекалам, аукнулись и нынешней войной в Донбассе.
Для того же, кто будет изучать историю начала ХХ века по статьям Ленина, его труды подкрепят ныне официальный киевский исторический нарратив. То есть, тезис о том, что Украина и тогда была, такой же чуждой России территорией, как Польша или Финляндия. А такое понимание — аргумент в пользу того, что Киеву логично идти в НАТО и ЕС. Только, нынешний украинский режим, провозгласивший декоммунизацию, не нуждается в ленинских словах в поддержку своего нарратива.
