В украинском Центре российской науки и культуры на несколько недель были собраны произведения Чахала (урожденного Оганисяна) из Третьяковской галереи, других музеев Москвы, отражающие главное направление в его творчестве. Художник так и нарек его — Христоцентризм или сокращенно Х-центризм.
Не секрет, что представители т. н. современного (или актуального) искусства в подавляющем большинстве своем с нескрываемой или плохо скрываемой неприязнью относятся ко всему, что связано с православием. Особенно с ортодоксальной трактовкой образа Христа.
Тем более необычен «актуальный» взгляд Гора Чахала, вооруженный православной традицией. Конечно, здесь почти не встретишь привычных, выработанных еще в первые века христианства форм изображения Спасителя и его сил. Но наполнение современных форм осуществляет Гор строго по принципам православного искусства, включая, разумеется, основополагающий — обратную перспективу, которая ставит в центр мироздания не изображенного на иконе человека — пусть и святого, — а те самые силы, преобразующие его.
И все же современная форма настолько непривычна традиционному православному восприятию, что Гору приходится самолично или с помощью «продвинутого» священства объяснять посетителю мотивы своего творчества.
В Киеве это удалось. Подтверждаю как свидетель «чуда» оттаивания сердец подозрительно, а то и заведомо скептически настроенных визитеров. И ваш покорный слуга был в их числе.
Вступительное слово автора на открытии выставки породило не только доверие, но и полное расположение к оному.
Общение мы уже продолжали на балконе Росцентра — прямо напротив штаба батальона «Азов» в захваченном ими здании на Подоле, — а затем, гуляя по ночному Андреевскому спуску.
— Киев очень красив, — считает Гор. — Я очень люблю парковую культуру, как высшее проявление второй природы*, поэтому чувствую себя здесь органично.
*Ряд философов выделяют «вторую» природу как особую форму бытия: бытие вещей, предметов и процессов, произведенных человеком.
Следя за ситуацией в Фейсбуке, ожидал увидеть факельные шествия фашиствующих молодчиков, а увидел теплых и вполне доброжелательных людей. Буквально в шаге от майдана на Костельной напротив обгоревшего Дома профсоюзов нашел чудный французский ресторанчик, лучше «Жан-Жака». Повсюду русская речь. В общем, ничего не говорит о том, что на востоке Украины убивают мирных жителей. Сродни атмосфере в Москве периода событий в Чечне 90-х.
Очень понравился и Чернигов. Опрятный город. О красоте храмов уж и не говорю. Дико только было узнать, к какой юрисдикции они принадлежат. Должно ли там молиться православному? Коробило.
— Церковь называет это — «храмы в пленении». И они действительно захвачены самозванцами из Киевского патриархата. Частная молитва у пребывающих там святынь возможна, но, конечно, не церковная.
А каковы впечатления от культурной жизни?
— Был и на двух выставках современного искусства: в «Пинчук Арт Центре», посвященной украинскому искусству 90-х, и в Художественном музее на вернисаже «Одесского концептуализма». У Пинчука —побюджетистей, в музее — победнее. Но утрированно политизированы оба. И радикализм, конечно, выпрыгивает из штанов. Я зашел туда в надежде встретить старых друзей, украинских художников (на мою выставку они не пришли, к сожалению, отказавшись под разными благовидными предлогами), но не встретил их и там. Видимо, им сейчас не до искусства. Положение в стране и вправду непростое. Зато на открытии своей выставки подружился с журналистами, творческой интеллигенцией, замечательными людьми. Так что одиноко не было.
— А нет ли одиночества в Москве? «Гор Чахал уже довольно давно разошелся во мнениях и местами даже рассорился с другими участниками культурной жизни в РФ. Прежде всего, с другими художниками и прежде всего из-за отношения к религии», — пишут порой «арт-критики». Получается, есть Гор Чахал, а есть остальные. Это действительно так? У тебя нет единомышленников в художественной (в широком смысле понятия «художник», artist) среде, не говоря уже о других участниках культурной жизни?
— Это не так, конечно. Проблема не в художниках. Как организатор уже нескольких, будем говорить, христоцентричных выставок современного искусства, могу подтвердить свои слова перечнем имен художников, в них участвовавших. Проблема в художественной системе, в арт-функционерах, институциях и тех же арт-критиках, которых ты упомянул. В лучшем случае система игнорирует это направление современного искусства и, как правило, противодействует его развитию.
— Классический пример тоталитарности либералов, получающих хоть какую-то власть. В данном случае «власть вершит судьбы искусства».
— Европейские интеллектуалы новейшего времени были в основном левоориентированны. Поэтому наши, несмотря на советский опыт, подстраивались под них в своем стремлении к «свободному» миру. Возник парадокс. Во время перестройки (буржуазной революции, можно сказать) в современном искусстве у нас самым актуальным стал троцкистский леворадикальный дискурс. Ну не бред?! Теперь эти люди стали культурной элитой и воспитывают новые поколения. Понятно, что отношение к христианству у них определенное. Хотя в последнее время я замечаю некоторые позитивные перемены и здесь. Приходят новые люди, и дышать становится легче.
— «Гор сошел с ума!» — уверяет один из упомянутых тобой «воспитателей», предводитель либеральной арт-тусовки Марат Гельман. «Гор был другим, умнее, честнее, тоньше», — вторят его подопечные. До боли знакомо: с тех пор, как я пару раз прошелся по «святыням» киевского майдана, превратился в человека, враз лишившегося «тонкости» и сопутствующих качеств. И все же это отторжение части общества (пусть и большей в Киеве), а не профессиональной среды, как в твоем случае. Каково это ощущать себя изгоем? Обрел ли ты уже обетованное блаженство за то, что поносят тебя, гонят и злословят за Него?
— Блаженства не ощутил пока, надо признаться. Но шок, похоже, прошел. Вообще в течение жизни я дважды полностью менял круг общения. Бог любит троицу (смеется). Переживу. Отношение к дружбе, конечно, нивелируется, когда понимаешь ее цену. Но что поделать? Слава богу за все. Кстати, жену я встретил, когда уже потерял надежду на личное счастье. Хотел уйти в монастырь. Шучу (снова смеется).
— Действительно, слава богу! Ты где-то писал, что пошел к Нему после Ленинаканского землетрясения: «Тогда ко мне пришло убеждение, что Бог тут ни при чем, — озарение, мистический опыт, если хотите». 99% атеистов приведет подобные ужасы в качестве доказательства небытия Бога (мол, всесильный любящий отец такого не допустил бы). 99% христиан согласятся с тобой, но потому что им отцы церкви растолковали, что все беды от человеческого выбора жить без Бога (сам топоним Ленинакан тут символичен). Твое же озарение парадоксально с точки зрения как атеиста, так и неофита. Поделись духовным опытом, пожалуйста. Как это было?
— Подсознательно религиозным я был с детства. Вероятно, вследствие проблем в общении из-за заикания. Любая коммуникация для меня всегда являлась серьезным усилием, даже с родителями. Поэтому представлял себе невидимых собеседников и общался с ними мысленно. Рос на народных сказках, и их волшебный мир очень влиял на сознание. И отец каждое лето возил нас с мамой и братом на родину отдыхать (старший брат Гора Чахала — олимпийский чемпион, чемпион мира и Европы по вольной борьбе Санасар Оганисян. — Д. С.). А что Армения без древних храмов и монастырей? Ничто. Поэтому христианство я воспринимал через историю, через корневую культуру.
Марксизм душа не принимала. В студенчестве интересовался буддизмом, но так и не увлекся, несмотря на его сверхпопулярность в творческой среде тех лет. Активная жизненная позиция препятствовала уходам в нирвану. Ощущал себя, скажем так, христианским социалистом (русская религиозная философия на меня очень повлияла).
А когда случилось землетрясение, и я увидел документальные видеозаписи, мир перевернулся. Я не мог поверить, что Бог мог иметь к этому какое-то отношение. Но то, что Бога нет, было тоже немыслимо. Когнитивный диссонанс, как сейчас принято говорить. Вот я и решил креститься, показывая Богу: «Я с тобой», как бы защищая Его в мире, защищая религию предков, благодаря которой они пережили века в окружении враждебных и более сильных народов. Вопреки логике. Рационально это необъяснимо. Во мне немного армянского. Может быть, сумасбродство, упрямство? Не знаю.
Крестился я в армяно-григорианской церкви из эстетических соображений, не понимая конфессиональных ее отличий от православия. Специально ездил в Вагаршапат для этого. Аскетизм армянских храмов мне был тогда ближе наших золоченых. И вера казалась древнее, основательнее.
Воцерковляться же начал уже гораздо позже. Постепенно. Классическим неофитом я так никогда и не был. Сначала начал читать Евангелие, размышлять над ним, потом перешел в православие чином миропомазания*. Стал иногда захаживать в храм, потом регулярно, потом начал поститься и т. д. На воцерковление ушло немало времени. Но с каждым годом все больше понимаю и сильнее люблю нашу церковь.
*Крещение в армянской церкви считается в православии действительным.
— Любит ли она (в человеческой ее части) тебя уже? Пять лет назад твоя со товарищи экспозиция «Двоесловие/Диалог» в храме Московского университета порядком взбудоражила т. н. православную общественность. А уже зимой 2013-го «Дары» в Музее им. А. В. Щусева оказались самой посещаемой выставкой современного искусства в этом славном заведении. Что это: «воцерковление» наиболее «продвинутой» части интеллигенции или «продвижение» воцерковленных?
— Изменение отношения к нашим выставкам, безусловно, результат развития диалога церкви и современного искусства, которым я занимаюсь с 2003 г., когда мой проект «Солнце Правды, Добра и Красоты» отказались выставлять все художественные институции Москвы, несмотря на мою известность и дружеские отношения с их руководителями. Фрагмент этого проекта до 30 июля и выставляется в Киеве. Отказ был мотивирован тем, что православные, мол, «дикий народ». Обязательно поднимут скандал. Теперь стало очевидно, что дело не в этом.
За эти годы я убедился, что православные гораздо лучше умеют внимать новому, чем т. н. либералы.
Людей, обладающих более нереформируемым сознанием, чем последние, я не знаю. Да и тогда мотивировка выглядела не очень правдоподобной. Антиклерикальные выставки они устраивали, не боясь скандалов. Сейчас я понимаю, что это сознательная политика, будем говорить, антихристианского лобби в современной художественной системе.
— Ты с отличием окончил знаменитый МИФИ по специальности «прикладная математика». В этом отношении твоим коллегой является Борис Гребенщиков, тексты которого в гораздо большей степени боготворят профаны, нежели знатоки поэзии. Последние в числе прочего видят в стихах БГ изрядную долю механистичности. Не слышал ли ты и по отношению к своему творчеству подобных обвинений?
— Честно говоря, нет. Утверждения, скорее, такие: мол, богословие, теология, сакральная атмосфера — все это хорошо и прекрасно. Но какое это имеет отношение к искусству?! Искусство же — светская категория!
— То есть, ни Рублевская «Троица», ни «Литургия» Рахманинова, ни Баховы «Страсти по Матфею», ни негритянские госпелы, ни храм Покрова на Нерли, ни Джоттовы росписи, ни, в конце концов, «Остров» Лунгина — не искусство. Ты в хорошей компании, однако!
— Сам принцип творчества основан на вере. Собственно, и художник, и ученый, ищущий из сотен вариантов единственно верный, не могут быть атеистами.
— Поясни, пожалуйста.
— Если глубже проникнуть в природу творчества, можно заметить, что действие художественного метода всегда заключалось в акте «выявления». Художник являет воочию невидимое (незамечаемое) обыденным (профанным) взглядом, артикулирует, опредмечивает явление, подчас вопреки общественному мнению (социальной реальности), уверенный в правоте своего взгляда, и часто оплачивая эту уверенность всей своей жизнью. «Вера же — есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1).
Осуществление ожидаемого порой занимает годы, но, в конце концов, слепые прозревают, и реальность в глазах общества становится такой, какой ее видел когда-то лишь художник. То есть, по сути, сам принцип творчества основан на вере. Поэтому, можно сказать, искусства без веры не бывает в принципе, и вопрос может стоять только о ее характере — человекобожеском или же богочеловеческом.
— Значит, ты ведешь речь об истинном художнике — творце (пусть и с маленькой буквы). Не о конформисте, даже в высшей степени талантливом. Впрочем, тогда это уже не художник, а ремесленник, пусть и искусный.
Но вернусь к вопросу о Гребенщикове. Это не была механистическая зацепка интервьюера: мир, породивший БГ, был и твоим. В 80-х ты был участником одной из самых искусных рок-групп — «Вежливого отказа». Снялся в главной роли в фильме «Посвященный», музыку к которому написал Курехин. Сегодня не все из того мира пошли путем Макаревича. Твои братья во Христе — Мамонов, Романов, Ревякин, Кинчев, Карамазов… Следишь ли ты за их творчеством, соприкасаетесь ли?
— От рок-музыки я отошел еще в 80-х. Я тогда довольно быстро развивался, и концертная аудитория меня скоро перестала устраивать. Тогда я тоже сменил круг общения, практически полностью. Мы не соприкасаемся с тех пор. В 90-х я увлекался цыганской музыкой разных уголков мира — из антиглобалистских убеждений, особенно духовыми оркестрами. Потом, когда она стала популярной, охладел и к ней. Сейчас слушаю в основном хоровую музыку знаменного* и других древних распевов, реконструкции византийских песнопений.
*Знаменный распев — вид древнерусского богослужебного пения. Название происходит от невменных знаков — знамен (др.-рус. «знамя», то есть знак), использовавшихся для его записи. Невма — в нотных рукописях и в теории музыки Средневековья — законченная музыкальная фраза, использовавшаяся как мелодия-образец, характерный способ распева на церковный тон того или иного литургического текста.
— Здесь ты образцовый традиционалист.
— Хочу, чтобы ортодоксами (т. е. православными) современное искусство тоже воспринималось как традиционный язык. Ведь этому направлению уже не один десяток лет. В этом смысле идеально было бы учредить, наконец, институцию, профессионально ориентированную на специфику диалога церкви и современной культуры. Некий X-centric Art Space — Пространство Христоцентричного искусства.
