Это Марьинка, что на юго-запад от Донецка. Несемся с бешеной скоростью, сосредоточенно, чтоб не пропустить поворот: дорога ведет аккурат к блок-посту украинских вооруженных сил. Сворачиваем в просеку. Петляем: слева от нас техника ВСУ. Сейчас здесь небольшое затишье между обстрелами. Пост перед позицией бригады «Пятнашка» у линии соприкосновения с противником. Все словно замерло в ожидании.
— Пацаны, как обстановка?— мой водитель кивает в сторону лесополосы.
— 40 минут назад прилетало нехило. Из минометов бьют. Повезет, если успеете. На дороге лежат свежие ветви деревьев, срезанные осколками.
Подъехали. Кругом выгоревшие до синевы дома — база отдыха и конюшни, где раньше занимались дети. Тормозим рядом с машинами ополченцев — так надежнее. На встречу выходит «Буш». Он и еще несколько ребят живут здесь уже неделю после ротации. Гуськом — за ним. Кругом «шевелятся» снайперы. Пригнувшись, бегом приближаемся к дому. На крыльце встречают остальные.
Стены и окна насквозь пробиты осколками от «прилетов»: это произошло, в то время как ополченцы штурмовали Марьинку. Вернулись, когда дым еще поднимался от пепелища, сгорели документы и зарплата.
Буш вставляет железный прут в огромную пробоину.
— Смотри, насквозь. И это все через посадку билось. Но нас здесь не было, мы уехали на ротацию. Ага, таки и живем. Минут сорок назад тоже с той стороны летело, — видно, что снаряд вошел в стену по косой с украинских позиций.
— Ой, опять прилетели — как будто изумился он, вдруг указывая в верхний угол просторной комнаты. Его голос звучит как-то по-детски наивно. Но от слова «прилетели» хочется невольно пригнуться. Оказывается, три маленькие птицы кружат в лучах проглядывающего сквозь решето в стене солнца.
— Слышали про примету?— спрашиваю я.
— Когда птица в дом влетает? Я не суеверный, — произносит он, все еще загипнотизированный полетом крошечных гостей.
— Пойдем, кое-что интересное покажу — зовет меня паренек лет девятнадцати. Позывной «Тедди» — на запястье татуировка (плюшевый медведь держит нож). В комнате, где живут он и еще четверо, распахнуто окно. Выглядывает, и его лицо расплывается в довольной улыбке. В 20 сантиметрах от окна торчит «сапог» — снаряд от СПГ (станковый противотанковый гранотомет — прим. ред).
— Видишь, а я здесь сплю. Но в тот день меня не было. Мне как всегда везет. Я только ухожу, ВОГи прилетают в то самое место. А можно добавлю тебя в друзья?
Возвращаюсь к остальным. Идем за Бушем к позициям. «Строго за мной и только когда я скажу» — это приказ, и если жизнь дорога — выполнять. Мелкими перебежками там, где заканчивается «зелёнка», наконец добираемся до окопа. «Абаза», «Барс» и «Гагра» уже там. От страха, что в это время, возможно, меня разглядывают в снайперский прицел, подташнивает, дыхание сбито, сердце колотит, как очумелое. Вдруг осознаю, что до сих сжимаю рукав «Буша» с такой силой, что немеют пальцы. Вдалеке гудит техника.
— И минометы работали, и крупнокалиберное стрелковое оружие. Видно и слышно, что с той стороны строится укрепление, посты усиливаются у них. По разговорам можно было понять, что подтянули усиление. На линию фронта. — рассказывает «Буш». — Были случаи такие, что танки выезжали, били по позициям, по жилым территориям и уходили обратно. Было и такое, что с самого населенного пункта отрабатывали в глубину наших позиций.
Лупят издалека. Отстрелялись и уехали. Работают снайперы. По другим постам работали и минометы. И слышался тяжелый стрелковый бой. И из более легкого оружия — в пинг-понг поиграли и затихли.
ПТР — противотанковое ружье 42-го года, до сих пор насквозь пробивает БТР, РПГ и снаряды — все это аккуратно разложено возле пулеметного гнезда.
Возвращаемся. Наконец отдышавшись под тяжестью бронежилета, ловлю «Буша». Лысая голова, на широком лбу четко прочерченные прямые морщины, длинная густая борода, суровый, хотя нет, трудно уловимый, постоянно сосредоточенный взгляд. На вид лет 50. Сутулится, но старость его не берет, и это видно — жилистые руки до сих пор как сталь. И я знаю, для него эта война не первая.
— Перед этим были Ирак, Иран, Турция. На стороне Абдулы Оджаллана, Курдистан. Много ребят осталось знакомых, курдов. Некоторые живут в Казахстане, некоторые там остались. По скайпу иногда общаемся. Приехал сюда не ради пострелять, это совсем не то: мой дом здесь недалеко — в Брянской области. Не хотелось, чтоб это невзначай перекинулось ко мне. Вот и приехал сюда.
— А здесь друзей нашли?
— Друзей — нет, братьев — да. Здесь все мои братья, так же как и я для них, правильно?— смотрит на сидящего напротив.
— Идет бой, я прекрасно знаю, что любой из них прикроет меня также, как и я прикрою его. За свою спину я абсолютно спокоен. Правда, были случаи: кто-то случайно на спусковой курок нажимал, кто-то от испуга — рядом взорвалось, палец дернулся, вот тебе и выстрел. Со всем видом оружия нужна своя техника безопасности, как и на заводах. Везде нужна аккуратность. Так и здесь. Не будешь аккуратным, значит, будешь двухсотым, правильно?— «Буш» жадно втягивает сигаретный дым и опять смотрит на товарища.
— Какая война самая сложная для вас?
— С самим собой. Это самая сложная война. Прежде всего, воюешь сам с собой, а потом уже нужно перебороть себя, чтобы убить человека. Это тоже сложный момент. Потому что он такой же, как и ты. Но просто на другой стороне. Если ты его не убьёшь, то он тебя убьет, — обводит взглядом комнату, где стоят несколько кроватей и пару табуреток, делает затяжку.
— А смысл в этой войне?
— Ты, во-первых, начинаешь думать не о себе, а об окружающих и о тех, кто сзади тебя. Я думаю, это и есть основной смысл этой войны.
— Во что вы верите?
— В самого себя и окружающих. Я верю в людей.
— А те люди, кто по ту сторону от вас?
— Я верю, что у них все-таки взыграет здравый смысл, и они опомнятся.
Прощаемся. Уезжаем. Останавливаемся снять бронежилеты — они намокли то ли от нашего страха, то ли от напряжения. Вздохнули с облегчением. И вдруг мысль, мы уже в безопасности, а они? И кто знает, что с ними будет завтра.
