— Где состоялся первый бой Алексея Верещагина?
— Чтобы точно дать ответ, надо уточнить формулировку: что такое первый бой? Это что, какое-то внутреннее неприятие того, что происходило на Майдане? Это участие в штурме и в очистке от «Правого сектора» Харьковской обладминистрации 1 марта 2014 года? Или восстание в Харькове 6 апреля того же года? Это попытка прорыва на Славянск, когда хунта обложила его со всех сторон? Или это оборона Луганска? Или освобождение 31-го блокпоста?
В общем, где начинать отсчет? Извините за пафос, но бой каждый человек ведет сам с собой.
— А когда ты в первый раз попал под обстрел?
— Под первый серьезный обстрел я попал после обмена меня на 50 украинских военнослужащих. Меня привезли из Харькова, где я сидел в СБУ, в Днепропетровск, а из Днепропетровска в Донецк. Вот по дороге между Днепропетровском и Донецком я и попал под два минометных и один гаубичный обстрел. Это было впервые в моей жизни, когда накрывало не шутейно.
— А были моменты, когда ты чувствовал, что всё настолько серьезно, что можно отправиться на небо?
— Конечно, да. В эти моменты страшно. Я это сравниваю с управлением тем же мотоциклом. Если у тебя нет этого ощущения здорового страха, то что-то сбилось в настройках, какое-то размагничивание произошло. Страх — это нормально.
Вопрос поведения в этой ситуации: ну, да, страшно, а дальше-то что? Нужно действовать.
А действия могут быть какие? Инстинкт самосохранения может подсказать: убраться из этой точки как можно дальше или как-то действовать.
Надо быть воином. Я себя считаю воином.
— Самураем?… это же воин. Кшатрием?
— (Пристально смотрит — прим. ред.) Самурай, кшатрий, воин… Давайте как-то употреблять понятные формулировки. Я — воин. А у самураев своя культура, свои морально-этические принципы. И фундамент, на котором они создавали своё «Бусидо» и прочие трактаты, другой. Я не считаю себя самураем. Я — воин. Я — ратник в тех культурных рамках, в которых состоялось мое воспитание. Я не могу сказать, что самурайская культура нам уж совсем чужда, но, извините, мы же не японцы для того, чтобы считаться самураями (смеется).
— Кто вместе с тобой воюет в твоем подразделении? Какие у них побудительные мотивы?
— Краткий ответ: люди. Беда и трагедия этой войны в том, что люди, воюющие по обе стороны фронта, культурно ничем не отличаются — и там, и там русские люди.
У нас, у русских, культура победителей. Мы помним о той Победе, которая у нас была 70 лет назад и о тех Победах, которые одержали наши предки, начиная от Святого Равноапостольного князя Владимира. Это победы каждого русского человека, каждого русича, каждого жителя Великой России. Мне как уроженцу Малой России, то есть колыбели Великороссии, понятна эта истина.
В том-то и наша общая трагедия, что мы воюем не с немцами или с японцами. К сожалению, русские воюют с русскими.
— Твой родной Киев для тебя русский город?
— Да. Киев — это Русь. Понятие «Киевская Русь» было придумано историками когда-то, чтобы технически отделять «Киевскую Русь» от «Владимиро-Суздальской Руси» или «Московской Руси».
— Как ты в таком случае объясняешь то, что большинство киевлян поддержало первый Майдан? И сейчас поддерживает киевскую власть? Почему они не нашей стороне?
— Я приведу такой пример. Вот как появился украинский язык? Его же не было. Все очень просто. В Малороссию прибыли паны-ляхи, которые в своих новых поместьях со своими холопами-малороссами разговаривали через приказчиков. Приказчиками, как правило, были или поляки, или польские евреи. И соответственно в языке автохтонного населения при общении с польскими «менеджерами» и стали появляться польские слова, чтобы «менеджерам» было легче их, холопов, понимать.
Перед Первой Мировой войной в России был популярен немецкий язык. Перед вторжением Наполеона был очень популярен французский. С началом Перестройки — английский.
Киев населен офисами различных международных корпораций. Языком общения является английский. Культурное вторжение Запада в Киев с начала 90-х было очень сильным.
В Москве также много западных представительств, но она это в себе растворяет и перерабатывает больше, чем Киев. При этом в Киеве было очень сильно укрпатриотическое влияние, а также очень сильное идолопоклонничество перед Западом.
Многие были восприимчивы к этим идеям. Не будем скрывать, что велась определенная оплачиваемая работа. Существовала масса грантоедских организаций, начиная от Киевского института международных отношений, при котором с незапамятных времен существовал Североатлантический совет, для облегчения будущим дипломатам вхождения в североатлантическое сообщество. Активно работал фонд Сороса. Так что тихой сапой вода камень точит.
Была проведена не только работа по накачке электората, но и по выработке у этого электората определенной рефлексии.
Мы, русичи, свободолюбивые люди, у нас слишком развит инстинкт противоборства власти. Мы, конечно, любим дисциплину, но при этом не прочь царя башкой макнуть или бунт какой-нибудь устроить, бессмысленный и беспощадный. Он всегда был стихийным. Но если при этом покопаться, то получится, что это все проплачивается — или тевтонами, или англосаксами.
— Алексей, вот ты говоришь, что тебе еще на пузе ползти 700 км до Киева, таким образом, хочешь сказать, что не только Новороссия, но и Малороссия будет освобождена. Правильно ли я тебя понял? Ты как киевлянин как думаешь, как киевляне воспримут приход армии Новороссии?
— Я сторонник военного метода решения этого вопроса.
— Если можно — поподробней.
— Процесс освобождения должен быть связан только исключительно с движением линии фронта. После чего никакой жовто-блакытной тряпки над моей головой не должно быть никогда. Это для меня два простых и понятных ориентира, по которым я оценю, произошло ли освобождение Киева или нет. И я все делаю для того, чтобы освобождение состоялось. Доживу ли я до Победы? Не знаю. Не факт. Война только начинается. Только движение линии фронта. Без неё не будет щелчка в голове.
— Мысль понял так: изменения в голове у киевлян в нашу пользу произойдут тогда, когда фронт максимально подойдет к Киеву. Одно дело, когда мы контролируем Донецк и Луганск, а другое, когда нами будут освобождены Харьков, Днепропетровск и Одесса. А вот когда еще и Полтаву возьмут, то тут все вообще иначе в головах у киевлян будет. Мы их не такими уж и плохими казаться будем.
— Да. Надо взять не только Киев, но и Житомир, и вообще дойти до Почаевской Лавры.
— То есть, почти до реки Збруч, которая отделяет Галичину и Волынь от Малороссии?
— Мне будет спокойнее, когда забор от моего киевского дома будет отодвинут к западу хотя бы на 500 км. Многие люди говорят, что надо политическими методами достигать своих целей. Мол, хорошо, что вы двигаете линию фронта, но надо, чтобы вас цветами встречали, а не гранатами. Я отвечаю таким: да, вы правы, но давайте заниматься каждый своим делом. Я для себя избрал ратную стезю.
А если политики снизойдут до помощи нам уже тем, что не будут ссориться между собой, то уже хорошо.
Я слышал очень интересную мысль. Достаточно после нашего прихода в Киев выключить националистический телевизор, и включить наш, русский, телевизор, то через 2 недели все заговорят по-другому. И тому примеров масса.
Вспомним Германию 1945 года. Для того чтобы получить продуктовые карточки, нужно было зайти в кинотеатр, просмотреть фильм о геноциде и Освенциме. Так вот, если киевляне начнут смотреть наше телевидение, то у многих из них глаза откроются. Ведь фактаж злодеяний хунты накоплен достаточный, и для Гаагского трибунала в том числе, и для Нюрнберга-2.
Мы сегодня ведем гибридную войну, в том числе и информационную, за души киевлян.
— Давай, еще немного о Киеве. Когда я готовился к интервью, то узнал, что первый автопробег в Киеве киевские «ночные волки» совершили совместно с киевским Свято-Ионинским монастырем, настоятелем которого является епископ Иона. И монастырь, и сам владыка Иона всеми нами считались пророссийскими. Но вот когда началась война, вдруг оказалось, что никакой Иона не пророссийский. Он открыто встал на сторону врагов Новороссии. Мало того, в Свято-Троицком Ионинском монастыре благословляли и отпевали киборгов, засевших в донецком аэропорту.
— Я помню его, когда он не был еще епископом, а был только настоятелем Свято-Троицкого Ионинского монастыря. Тогда у него был сан архимандрита.
Я в то время общался со многими священниками и архиереями Украинской Православной Церкви Московского Патриархата.
Что касается епископа Ионы, об этих фактах я ничего не знаю, но они могли иметь место.
Вообще, надо понимать роль церкви. Церковь — это ведь не политотдел в боевых подразделениях. Мы, по большому счету, все дети Церкви. Даже если среди нас есть и заблудшие, в том числе и с той стороны. Их роль как пасторов, наставить их на путь истинный. Война войной, но нужно находиться с обеих сторон линии фронта и оставаться христианином. Не надо бороться с какими-то абстрактными ветряными мельницами, а бороться с теми демонами, которые тебя окружают непосредственно рядом с тобой.
И если епископ Иона принял решение, что нужно отпевать, и что нужно благословлять… людей, вообще, нужно благословлять на любое дело. Человек должен просыпаться с крестным знамением и к любому делу с крестным знамением приступать, чтобы не быть искушенным.
В 1904-05 годах Русская церковь была и в Японии, и в России. Поэтому вопросы даже благословения оружия, не говоря о молебнах и отпевании по усопшим, не важно с чьей стороны, это их священная обязанность. Я бы упрекать их за это не стал.
Я хотел бы обратить внимание на такой подвиг: при недавнем зачтении Порошенко в Верховной Раде имен героев АТО митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий и епископ Иона не поднялись.
Так что, кого отпевал Иона, это его дело. Это его пастырский долг. Не вижу в этом никакой крамолы.
— А вот священнику-миссионеру Андрею Ткачеву из-за своей политической позиции пришлось покинуть Киев. Покинуть, потому что он обличал неправду Евромайдана и украинских националистов.
— Я знаю отца Андрея. Он когда-то во Львове служил. Помню много лет назад я ехал ночью и включил радио. У отца Андрея была своя радиопередача. Помню, какой-то слушатель дозвонился ему и стал говорить, что, мол, москаляку надо на гиляку. В ответ батюшка сказал, что и его тогда надо на гиляку, потому что и он москаль.
Ему даже Синодом было высказано замечание, что не нужно было обнажать так меч. Дело священноначалия наставлять заблудших.
— А вы же знакомы с ним?
— Можно сказать. Я и с Ткачевым знаком, и с Кураевым знаком.
— А что с Кураевым случилось? Почему он не на нашей стороне?
— Я отказываюсь комментировать это. Мы давно с ним не виделись.
— Вопрос к тебе, как активному участнику Русской весны в Харькове. Я несколько месяцев тому назад беседовал с Денисом Пушилиным, одним из лидеров Русской весны в Донецке. Я тогда задал ему вопрос: почему у Донецка и Луганска получилось, а у Харькова, на улицы которого выходило значительно больше людей, чем в Донецке, нет?
— У меня есть ответ на этот вопрос. Боевого духа в Харькове было не меньше, чем в Донецке и Луганске. И в Одессе его было много. Но просто кукловодам из Киева — и Турчинову, и Парубию — нужна была война. Есть уже соответствующие документы на этот счет. Войну по всему фронту от Харькова до Одессы они бы не выдержали, а без войны им было нельзя. Поэтому они задушили Харьков и Одессу и дали подняться Донецку и Луганску. Тому есть масса фактов… в смысле оружия, которое было или оставлено в Донбассе, или завезено туда. Так что Донбассу дали разгореться.
А Харьков принял на себя максимальный удар. У нас там почти не было шансов.
— Хорошо. А как ты оцениваешь действия Кернеса и Добкина в те дни?
— Я их оцениваю как предателей, которые имели ресурс. Тогда ведь 22 февраля из Харькова бежали и Добкин, и Кернес, и лидер «Оплота» Жилин. Жилин и до сих пор бегает.
— А что случилось с Жилиным? Он же так хорошо показал себя во время Антимайдана в Киеве.
— Правильно. Поэтому я его также считаю предателем по причине того, что он совершил предательство командира. Он оставил бойцов «Оплота» без головы. Любой же отряд без командира превращается в стадо баранов.
— А он же здесь, в Москве. Не было желания с ним встретиться, поговорить о том, что тогда случилось с ним?
— Нет. Вот вы, журналисты, вы и выясняйте, а мне воевать надо. Мне, как ты знаешь, еще до своего родного Киева ползти 700 км на пузе.
— Я знаю, что после ареста СБУ ты сидел в соседних камерах с Костей Долговым, одним из лидеров Русской весны в Харькове. Помоги разобраться в следующем вопросе: где-то несколько месяцев назад Стрелок заявил, что Долгов вор и предатель. Мол, деньги, которые выделили ему на борьбу, были им украдены. Можешь рассказать об этом?
— Могу рассказать. Костя реально много делал и продолжает делать. Надо понимать, что он специфический человек. Он за многое берется, но не все тянет.
Что касается тех денег. Не надо забывать, что указанная сумма была изъята при аресте. Это раз.
Второе. Там есть разные персонажи типа Демченко и прочих, которые объединились в ХДС, в Харьковское Движение Сопротивления. Я был у них на учредительном собрании. Эти люди 70% времени на своем заседании уделяют Долгову, тому, что там он спер, а что не спер; почему он не помогает всем политзаключенным.
Ну, во-первых, Долгов не ясное солнышко, чтобы всех греть, и чтобы всем нравиться.
Я просто могу подтвердить факт огромной помощи и партизанам, и ополченцам, и семьям ополченцев с его стороны.
— То есть, Стрелок возвел на него напраслину, правильно я тебя понимаю?
— Я считаю, что не Стрелок, а его команда. Меня больше всего беспокоит не тот факт, возвел ли Игорь Иванович напраслину на Долгова или не возвел. Меня больше всего беспокоит, что все это вызвало процесс кидания дерьма на вентилятор. Мне это противно и со стороны Кости, потому что он не сдержан тогда также был…
— Это ты про его «усатую гниду»?
— Да. Этого делать не нужно. Это только радовать врагов своей разрозненностью. Точно также я отношусь к конфликтным перипетиям Долгова с харьковским журналистом Андреем Бородавкой. Долгов говорил, что Бородавка на Кернеса работает. Их заказ отрабатывает.
Критика Бородавкой Долгова просто проистекает из характера Андрея. Я просто отлично помню прошлогодние события в Харькове, когда с площади Свободы колонна пошла на горадминистрацию, а потом харьковское СИЗО. Колонну возглавлял Апухтин Юрий Михайлович.
Помню мы — Долгов, Бородавка и другие люди, которые занимали не последние места в харьковском Сопротивлении, в это время сидели в кафешке напротив горадминистрации. Тогда Бородавка бегал и кричал: «Так что, я объявляю Апухтина провокатором?».
Просто у Андрея репортерская рефлексия. Я не могу даже обвинить его в этом. Ему нужны жаренные факты и фактура. Они его цепляют. Он что-то там услышал краем уха и, давай гнать на Долгова. В моем понимании им обоим надо дать по одному месту. Одному — за то, что обвиняет, а другому — за то, что отвечает.
В шесть часов вечера после войны хоть морды друг другу побейте и раскрошите в клочья, а сейчас этого делать нельзя.
Это мнение и ополченцев-харьковчан, и харьковских партизан.
— Все-таки проясни такой вопрос: харьковские партизаны существуют или это провокация СБУ?
— Существуют. На сегодняшний день это три-четыре абсолютно независимые группировки. Наша группировка начиналась со 126 человек. Сейчас уже 150 человек. Суммарно все группы оцениваются в 500 человек.
— Они действуют в тылу врага?
— Да. Были люди, которые после ухода из Славянска ушли на ту сторону, выполнив предварительно приказ Стрелка. Они были тем подразделением, которое отвлекало укропов, а другую колонну возглавил Игорь Иванович.
Кстати, 80% того, что делала моя группа, медийно было присвоено другими. Меня это устраивает по причине того, что кто-то берет на себя удар. Нам не нужен пи-ар. Нам нужны выполненные задачи.
— Алексей, что будешь делать после войны? Не хочешь стать мэром Киева?
— Нет. Меня государственная служба не интересует, как не интересует и карьера военного и генеральское звание. Я буду заниматься своим предприятием. К тому же я люблю путешествовать на своем мотоцикле. Я буду общаться со своей семьей, буду воспитывать детей, общаться с друзьями. Карьеры чиновника и военного мне не интересны.
— Я общался с одним политиком, который мне сказал, что поднять восстание в Харькове и Одессе и взять над ними контроль — это плёвое дело, которое можно сделать за 2-3 дня, но просто нужен приказ. Согласен ты с этим?
— Понимаешь, если у человека вассальные установки и ему нужен приказ, то это, как минимум, уже не фигура. Я не хочу, чтобы ты подумал, что у меня мания величия, но мне не нужен ничей приказ. Просто жизнь показала, что не надо ждать никаких приказов, указов и разрешений.
Эта война не за чьи-то экономические интересы. Она не связана с территориальными претензиями. Это война за цивилизационный выбор. За тот самый Русский мир.
Беседовал корреспондент «Украина.Ру» Александр Чаленко
