Ровно год прошел с того дня, когда беспорядки на киевском Майдане переросли в кровопролитные уличные бои, последствием которых стал государственный переворот на Украине. Бойцы украинского спецподразделения милиции «Беркут» с первых дней были участниками этих событий, и именно их сейчас новые власти Украины называют предателями своего народа, а также виновниками многочисленных жертв.
Бывшие бойцы «Беркута» Александр Попов и Сергей Хайрульский, переехавшие в Россию и поступившие на службу в московский центр спецназначения МВД России, за прошедшее время не изменили своего мнения о событиях тех дней и по-прежнему считают, что тогда на улицах Киева они поступали абсолютно правильно. «Нам нечего стыдиться, мы не предавали Украину. Мы достойно исполнили свой долг, до конца. Это Украина предала нас тогда», — говорят они.
- Почему вы все-таки приняли решение переехать в Россию?
Александр (А.): Потому что там мы теперь считаемся преступниками. Хотя в действительности мы выполняли свой служебный долг. Обеспечивали мероприятия по охране общественного порядка и ровным счетом ни разу не превысили необходимых на то мер. За это Украина возбудила на нас пять уголовных дел.
Сергей (С.): Там уже были прецеденты, когда сотрудников «Беркута» посадили в тюрьму, причем дали по 23 или 24 года. Хотя на Украине действует принцип поглощения меньших санкций большими. Но в этом случае пошли даже на сложение сроков наказания. У нас за убийство столько не дают, сколько им дали за защиту правопорядка в Киеве.
А.: Поскольку мы не в самом Киеве жили, нас после всех этих событий повестками в Киев вызывали, даже приезжали к нам, требовали ехать на допрос. Мы понимали, что это билет в один конец, поэтому отказались. Предложили сначала доказать нашу вину. Их это бесило.
Потом нас стали преследовать, даже на заборах писать гадости. Хотя 99% местных жителей нас поддерживают, но один, последний, процент все равно есть. Страшно стало за детей, которых надо в школу водить.
Потом, когда началась АТО, украинская армия начала обстрелы. Прилетела во двор мина, дом сравняло с землей. Это было последнее, что нас держало. Мы с женой собрали ребенка и поехали. Теперь все вместе живем здесь, оформили российское гражданство.
- За прошедший год ваше мнение о тех событиях не изменилось?
А.: Нет. Наоборот, теперь я еще четче понимаю, что если снова попаду в подобную ситуацию, то буду до последнего стоять в строю, даже если мне за предательство палаты царские обещать будут. Тогда никого не предал, а сейчас — тем более. А вот в происходящем сейчас на Украине я вижу последствия самого настоящего предательства.
С.: Если бы сейчас отмотать на год назад, я действовал бы точно так же. Кто там нами руководил, кто команды давал — у них были все возможности предотвратить нынешнюю катастрофу. Мы неоднократно могли там разогнать всю эту шушеру, даже ценой собственной жизни. Но высокие руководители боялись отдать приказ на кардинальные меры, они просто раз за разом посылали людей под пули с голыми руками.
- Тогда почему именно «Беркут» стали называть главным врагом Майдана?
С.: Потому что мы оказались единственными, кто мог им противостоять. Даже без оружия. И мы их не боялись. Поэтому нам и заявили, что мы враги демократии и нас не должно быть в стране.
А.: Это случилось не сразу. Когда Янукович не подписал договор с Евросоюзом, началось постепенное нагнетание ситуации. Сначала требовали только подписания, потом отставки правительства. Правительство на это всерьез не реагировало, тогда стали свозить в центр города покрышки, мешки, доски, перекрывать дороги.
Кто живет в центре Киева, по первой «померанчевой революции» помнят, какая это грязь, вонь, загаженные подъезды, грабежи и погромы. Моментально начинают стягиваться авантюристы, криминал, бомжи со всей страны. Поэтому киевляне потянулись с жалобами в милицию. «Сколько можно, вы или идите уже на уступки, или освободите улицы, мы не хотим второй раз такого».
Тогда «Беркуту» в первый раз дали команду — зачистить площадь. Нас стянули в Киев заранее, но распределили по разным районам, чтобы можно было оперативно подтянуться в нужное место в случае беспорядков. Когда в первый раз выводили, четко ставилась задача: никаких мер физического воздействия не применять, даже если будут провокации.
С.: На Майдане насчитали, что нас целые полки и армии. Хотя на всей территории Украины численность «Беркута» составляла около шести тысяч человек. С учетом некомплекта, дежурной части, кадров и тыловиков. Тех, кто реально мог выйти на улицы, набиралось тысячи три.
А.: Мы взялись за руки, пошли теснить, спокойно площадь очистили. Уже тогда были факты, когда в нас камнями и палками кидали. Но истерия там подогревалась, словно мы избили половину Киева. Как только мы ушли, они вернулись на площадь и потребовали уже отставки Азарова и роспуска «Беркута». Нас окончательно объявили врагами.
- И весь Майдан сразу в это поверил?
А.: Да что вы! Для основной массы людей этот Майдан вообще был как музей или цирк. Они приезжали в центр Киева в больших количествах, но только посмотреть. Из других городов много приезжих было. А вот когда началась фаза боевых действий, люди адекватные там уже не находились. Там оставались только оплаченные.
С.: Были такие, кто приходил как на работу. Шесть часов свои отстоял на баррикадах, деньги свои получил и ушел.
А.: Да, когда мы в первый раз на площади толкались с ними, там были в толпе такие женщины и мужчины в возрасте, лет по 40-45. Они нас прямо просили: «Ребята, дайте до шести утра достоять, пожалуйста. Нам до шести оплатили. Мы будем делать вид, что толкаемся с вами, а потом сами уйдем».
Отдельно там запомнились футбольные фанаты. Почему мы на них внимание обратили — мы же в регионах охраняли футбольные матчи, ни одна встреча без «Беркута» не обходилась. И мы не по названиям, а даже по цвету шарфа можем фанов различать. Так вот, в Киеве были фаны со всей страны. А с западных регионов было особенно много.
С.: Не подумайте, что они там идейные какие-то. Проплаченные. Фан-клубы — это идеальная организация для вербовщика, где можно взять сразу много активной агрессивной молодежи. И недорого. Директор училища какого-то не выгонит своих студентов. А эти легко готовы выйти на улицы и человек по 50 запросто собрать в каждом городе.
- Когда ситуация особенно накалилась?
А.: Тогда памятники Ленину еще не валили, не было такой моды. Этот был первый, наверное. И послали черниговскую роту «Беркута», около 30 ребят, с командой — не допустить сноса. Они пришли и просто встали кольцом. Тогда их окружили около 300 боевиков и начали избивать. Лупили цепями, выдергивали из строя и избивали толпой. Одного бойца продавщица затащила в ларек и спрятала под прилавком просто в бессознательном состоянии, всего переломанного. Там без травм не осталось ни одного, их просто разорвали.
Выслали подкрепление, чтобы вытащить ребят. Уже валите свой памятник, отдайте парней. Нет, они в ответ кинули в автобус петарду с накрученными болтами, чтобы посекло наших пацанов.
С.: Когда говорят про «небесную сотню», мне всегда интересно, почему ни одно СМИ на Украине не вспомнит про убитых там милиционеров? Там их, наверное, даже не одна сотня наберется. Только я лично видел три смерти сотрудников. Раненых я даже сосчитать не мог. По личным впечатлениям, около 10% личного состава там легло. Но ни в одной новости, ни на одном украинском канале этого не сказали.
- Украинские СМИ утверждают, что фашистов там не было.
С.: Ну конечно! Сколько мы находили телефонов с записями их собраний! Со вскидыванием рук, как у фашистов, с выкриками. Не «хайль Гитлер» кричат, что-то свое, но крайне похожее по сути, в стиле националистов, которые и составляют костяк «Правого сектора» (деятельность этой националистической организации на территории РФ запрещена решением Верховного Суда Российской Федерации от 17.11.2014 — ред.). Они поначалу часто попадали в милицию, много таких материалов мы изымали.
А.: Они может и не считают себя фашистами, но чтут героями фашистов, повсеместно используют их символику и многие их методы. Мне особенно запомнились их речевки. Резкие, короткие, многократно повторяющиеся, зомбирующие. Если кто-то с трибуны выступает, то говорит быстро, немного. Три-четыре фразы и: «Слава Украине!» Остальные должны повторять. Плохо ответили — еще раз, потом еще. Снова короткая речь — и опять: «Слава Украине!» Под конец выступления они уже в таком аффекте, что готовы что угодно сделать.
- Что вам особенно запомнилось в эти дни?
А.: Как течет по спине горящий напалм… В меня бросили «коктейль Молотова». Бежит струя огня, форма плавится, а ощущение между лопатками — холодно. Не горячо, не больно, а словно лед растекается. Хотя у меня удостоверение в кармане наполовину сгорело. Но вот это ощущение холода сильнее всего в память врезалось.
С.: А мне — как все это было организовано и в каких масштабах оплачено. Майдан очень хорошо спонсировали деньгами и «грели» наркотиками. Это опять же не по картинкам в интернете, это мы сами видели.
Ну смотрите, мы находились на позициях по двое-трое суток без еды и отдыха, спали где придется. При этом мы, подготовленные к таким условиям бойцы, серьезно выматывались, а на той стороне люди бегали бодрые. Мы же лица запоминали, это профессиональная привычка. Много вы знаете обычных, неподготовленных людей, которые способны трое суток весело бегать по баррикадам, таскать стройматериалы, кидать камни, орать речевки? Там таких были десятки.
Мы изымали там много телефонов при задержании. И на баррикадах находили в большом количестве. И там регулярно попадалось, что открываешь смс-сообщения, а там перечисления денег огромным списком. Номера карт, номера телефонов, суммы и в гривнах, и в долларах.
А.: А помнишь, когда мы вошли в «Палас»? В штаб их. Там же никто водки не пил! Там все было завалено бутылками виски, джина, шампанского… Шашлыки стояли замоченные в огромных кастрюлях, ведра по четыре, и мы сбились считать эти кастрюли. В общем, жили они классно. Это огромные деньги нужны, чтобы такую жизнь спонсировать.
Мы нашли там целые штабеля упаковок с носками армейского образца, с потовыводящей структурой. Заграничного производства. Термобелье там было, да все было. А без такого снабжения не было бы никакого Майдана.
И еще поразило. В этом шести- или семиэтажном здании, которое занимал «Правый сектор», на каждом этаже были вроде как казармы. Когда мы вошли, там лежали поддоны, на них матрасы. И мы когда поднимали матрасы, находили под ними огромное количество шприцев. Иногда прямо по уровень поддона.
С.: Да, мы вначале руками их поднимали, но как увидели — стали только палками прикасаться, чтобы не подцепить дрянь какую-нибудь. Это же не пара наркоманов в туалете, там кололись почти все!
А.: Я по службе сталкивался с наркоманами, они всегда скрывают от посторонних свою болезнь. Они колются либо тайком, либо в притоне — в присутствии таких же. Получается, в этих комнатах все были «свои», сотни человек на каждом этаже.
- Командиры ваши знали об этом?
А.: Конечно. Мы сами негласно ходили на Майдан. Переодевались в «гражданку», шли посмотреть, как там позиции изнутри устроены. И говорили руководству, что будет беда. Нужны радикальные меры. Мы сами лично видели, как они завозили оружие, как готовили шары с хлористым порошком, которые потом кидали в нас. Химическая пыль разъедала глаза, вдохнувшие выбывали из строя сразу с ожогами и отравлениями.
Но киевское руководство не хотело решения принимать. Дошло до того, что нам после очередного столкновения оставалось 50 метров пройти — и мы бы зачистили площадь окончательно. Надо было принимать решение, а решения нет. Никто не хотел ответственность на себя брать. И нам скомандовали отступать.
Потом стало еще хуже, когда они оружие стали повсеместно применять. Работаем на вытеснение, подходим к баррикаде, а оттуда залп. Пули свистят, люди падают, раненых выносят, выносят, выносят… А нам не дают оружия, нас бросают снова на вытеснение. И так раз за разом.
На Профсоюзах один стрелок шестерых наших ранил. Где он, из чего стреляет — не знаем. Мы пошли в этот дом с голыми руками. По руинам горелым, с провалившимися полами. Нашли. Парень с девчонкой, у каждого по ПМ. У парней было большое желание обоих в окно выбросить. Я не позволил, просто скрутили и доставили в штаб. Подозреваю, они потом вернулись на Майдан героями.
С.: В то время если кто-то из беркутовцев попадал в плен, это почти всегда означало смерть. Перед нами однажды машина остановилась и выбросили парня из Запорожья. Ему переломали конечности, кололи шилом, а потом привезли и бросили нам. Сдали в санчасть — не знаем, выжил ли он…
При этом они постоянно звали на свою сторону. Кричали: за что вы стоите, у вас у самих зарплаты маленькие… Вывешивали плакаты. Квартиры в Киеве обещали, деньги любые. Девушки писали, кто перейдет на их сторону — замуж выйдут. В общем, только бросай щит, выходи и все будет… Даже на одном таком случае можно было бы такую пропаганду потом устроить. Но ни одного не дождались, никто из наших к ним не вышел.
- В бойне на Грушевского у вас оружие было?
А.: В первый раз боевое оружие нам выдали где-то 21 февраля. А на Грушевского стреляли днем раньше. Как раз мы сменились, и началась стрельба.
А вот уже после этого к нам в расположение пришли грузовики. Привезли ящики с автоматами — новыми «калашами» 5,45 в масле. Нам сказали, это единственное, чем могут помочь. Чтобы мы могли хотя бы выбраться из города.
У нас на тот момент не оставалось вообще ничего. Все автобусы наши с вещами уже спалили. Мы рвали одежду, обтирали масло, снаряжали боекомплект. И потом нас бойцы другого подразделения вывезли до базы киевского «Беркута».
С.: «Правый сектор» там был в ярости! Они же хотели провести нас по Майдану и заставить встать на колени, чтобы мы прощения просили. Когда мы ушли, они устроили за нами погоню с канонадой. Мы ехали в автобусах и бронежилетами закрывали окна. Это не помогало, у нас ведь вся экипировка была для массовых беспорядков, а не для боевых действий. Жилеты второго класса: только от холодного оружия защищают.
В полку за нами захлопнули ворота и не дали майдановцам прорваться. Два дня мы провели в осаде, пока договаривались насчет бортов. Потом нас и на взлетной полосе снова пытались блокировать.
А.: Все решалось с «Правым сектором». Приехали от них люди, с нашим командиром вели переговоры. Требовали сдать оружие и сдаться самим. Обещали штурм. Получили ответ, что теперь, когда мирные жители пострадать не могут, попробуйте только сунуться. У нас терпение может оборваться.
Мы сказали, нас местный полк и четыре иногородних батальона. И мы уже злые на последней грани. Спровоцируйте, мы не только штурмующих положим, но потом еще вернемся в Киев и зачистим от вас весь город. Они понимали, что мы в состоянии это сделать. И потому разблокировали дорогу, дали нам вылететь. Потом и киевский батальон частично, кто захотел, тоже ушел оттуда.
И поразил контраст, когда дома нас встречали как героев. Если в Киеве за нашими автобусами гнались, чтобы стрелять, то в родном городе люди бежали до самой базы нашей, чтобы обнять. Нас, как детей, с рук не спускали. Шампанское тащили, в воздух бросали. Эти люди оценили то, что мы сделали.
- Сейчас, год спустя, как вы оцениваете все случившееся на Украине?
А.: Если бы год назад на Украине происходило то, что происходит сейчас, я бы, может, сам уволился и на Майдан вышел. Но такого ужаса тогда не было. Тогда некоторые хотели в Евросоюз, а сейчас все хотят элементарно работу, чтобы деньги платили, чтобы тепло в домах было, чтобы войны не было…
Недавно одна моя знакомая в разговоре со своими киевскими родственниками случайно обмолвилась, что общается с сотрудником «Беркута». Люди чуть не со слезами стали спрашивать, когда мы вернемся.
С.: Говорят, что даже Аваков где-то через интернет обращался к нам. Что давайте все забудем и вернемся. И нас отправят в АТО, где мы должны кровью искупить свою якобы вину. И уголовные дела на нас прекратят, которые завели на нас за то, что мы верность присяге сохранили.
Но даже мыслей о том, чтобы вернуться на Украину, нет. Мы уже приехали в Россию навсегда. Мы тут останемся до конца. Ну не те мы люди, чтобы перебегать туда-сюда. Нас Россия очень хорошо приняла, и мы её никогда не предадим.К сожалению, не со всеми сослуживцами удается сейчас поддерживать контакт. Но мы не знаем никого, кто сейчас изменил бы свое мнение и перешел на сторону АТО. В нашем батальоне не знаем ни одного такого.
А.: Я не считаю, что я предал Украину. Я много об этом думал, разумеется. Сейчас это, по сути, бандеровское, фашистское государство. Я по-прежнему люблю Украину как свою родину, но я презираю то состояние, в которое ее привели нынешние власти.
С.: Нет, мы можем еще вернуться на Украину. То есть я готов вернуться лишь с одной целью: зачистить ту секту, которая уничтожила мою страну.
