Я намеренно описываю здесь только то, что видела, слышала или пережила сама, или, максимум, то, что рассказал лично мне человек, что видел и пережил сам. Ничего из того, что «говорят», а говорят много, причём запредельно страшного, я не передаю. Так что если я упоминаю о жертвах взрывов, которые сама (слава Богу!) не видела, значит, кто-то из живущих в нашем дворе медработников (близко общаюсь с тремя) видел или оказывал помощь. (Например, коллега моей хозяйки собирал останки тех 11-ти, что погибли на остановке.)
Это просто дневник свидетеля.
Ожидала увидеть серый промышленный город, но Луганск оказался симпатичным, очень зелёным и каким-то привольным южным городом, с сыплющимися под ноги абрикосами и множеством цветов. Их высаживали, несмотря на уже начавшиеся тогда артобстрелы. Вообще при том, что город на военном положении, он выглядит вполне ухоженным — улицы моют поливалками, мусор вывозят, восстанавливают трамвайные провода.
Но сами эти улицы почти совершенно безлюдны даже днём, и от этого как-то неуютно. Учреждения, частные фирмы и почти все магазины закрыты. На дорогах редко-редко проедет легковая машина или маршрутка. В асфальте немало воронок от снарядов, и если поднять глаза, заметишь и бреши в стенах или выщербленный кирпич и выбитые взрывной волной стекла. На одном из пешеходных переходов кроме этого видны разложенные по асфальту уже подсохшие восемь букетов и венков, по числу погибших.
Туда, где ещё недавно находился онкоцентр и окормлявшая его женская монашеская община, меня не пропустил патруль. Но узнала, что, слава Богу, сестры успели спуститься в подвал в самом начале бомбёжки, и взрыв только повредил здание снаружи. Могло быть хуже, ведь там было полно лежачих раковых больных. Теперь все эвакуированы.
В этом городе я не знаю ни одного человека. Денег на гостиницу нет. Расспрашиваю дорогу у местных — которые, кстати, очень приветливы — к кафедральному собору, и уже через два часа у меня в кармане ключ от находящейся в двух шагах однокомнатной квартиры. Обстановка спартанская, но перекантоваться, по летнему времени, можно. Жив Господь!
В первую ночь было непривычно: я как-то наивно полагала, что в темноте стрелять невозможно. Какое! Пальба стояла — хуже, чем днём, но я так устала с дороги, что только один глаз приоткрою, перевернусь поудобней да и сплю себе дальше. Только один раз все же подскочила, уж больно сильное впечатление произвёл рёв очень низко летящего самолёта и вой сирен. У нас, насмотревшихся в детстве советских фильмов о войне, в сознание прочно впечатан штамп: сирены! воздух! фашисты!
Несколько раз за эти дни слышала «Град» — тоже не для слабонервных. Такое впечатление, что асфальт с большой высоты посыпают пятью тоннами щебёнки.
Разговоры в очередях, на остановках, в маршрутках только об одном: там попал снаряд, здесь повредило здание, столько-то за день убитых, раненых. Вечером вернулась с работы моя соседка-медработник, рассказывает: только встала со своего места в кабинете, отошла в угол, как взрывной волной выбило стекла, вышибло дверь — ей ничего, а стоявших на крыльце сотрудников искалечило, молодому парню оторвало руку.
Разговоры эти происходят в каком-то спокойном тоне, без истерик. Ещё: ранним утром почти всегда наступает затишье, а ровно в полдесятого начинается обстрел. Все дружно смотрят на часы: «О, проснулись, чайку попили и начали нас бомбить».
Только закончила это писать, как другая соседка сообщает: сегодня-таки попал снаряд в маршрутку, убит водитель, есть раненые. Ещё зачем-то разбомбили дом престарелых на окраине города, тоже есть убитые и раненые.
Луганчане не сомневаются, что от них решили освободить территорию. Смотрят на это в большинстве своём философски — ну не могут же все уехать, ведь с дончанами их близко к семи миллионам.
Украинцам, живущим в безопасной — пока ещё — зоне, удобно думать, что Юго-Восток бомбит сам себя, тем более, что СМИ всегда готовы подтвердить эту точку зрения «неопровержимыми фактами». Ну, сошёл народ с ума, разрушает собственные инфраструктуры, обстреливает случайные скопления людей, среди которых могут оказаться родные и близкие — что ж тут поделаешь, это их выбор. Нас это не касается, мы можем спать спокойно.
Ну, а мне не спится. Каждому встреченному мной человеку задаю сразу один и тот же вопрос: «скажите, Вы видели СВОИМИ ГЛАЗАМИ, чтобы город бомбили именно с самолёта?» И каждый из них, удивляясь вопросу, отвечает: «Конечно, видел(а)!»
Милая девушка за свечным ящиком обучает меня премудростям артиллерийской науки: «Вот слушайте, орудийный залп… считаем до шести… взрыв! Это наши. А вот залп послабее… считаем до шести, и сильный взрыв! Это по нам».
***
Я очень не люблю двойные стандарты, а они сегодня применяются вовсю. Не признаю и демократию по Орвеллу: все граждане равны, но некоторые равнее, чем другие. Что касается ЛНР, то просто прилетел самолёт ВВС Украины и отбомбился в центре Луганска. В результате — полномасштабная гражданская война, и счёт убитым только МИРНЫМ жителям давно перевалил за тысячу, а раненым и оставшимся без крова несть числа. Ау-у, киевляне! Поставим памятник и нашей Небесной тысяче?
Что бросается в глаза, так это отсутствие в городе детей. Лето, но ни на улицах, ни во дворах их почти не увидишь. После авиаудара по станице Луганская и гибели пятилетнего «сепаратиста» Ванечки все, кто мог, своих детей вывезли.
И вот пусть только кто-то попробует мне процитировать украинские СМИ, заявившие, что не было никакого воздушного налёта! Не меньше сотни людей видели этот самолёт своими глазами, и с некоторыми из оставшихся в живых я говорила лично.
Луганск — южный город, но и сюда придёт зима. Уже сейчас в городе перебои с водой и электричеством, нет подвоза продуктов. Соль-сахар-спички, хозяйственное мыло и туалетная бумага давно исчезли из магазинов, да и сами магазины закрываются один за другим. Хлеб ещё выпекается, запас круп пока не иссяк, но насколько его хватит?
Из разговоров луганчан: «Помнишь, это было еще до войны…», «Вышла утром на улицу, поливалка едет, цветы везде — как будто и нет войны…», (Местный батюшка) «Мы здесь на своей земле, и не надо нас бомбить…!»
Русская тема (русофобы могут не читать)
В средней Украине устала выслушивать, какая Россия плохая, потому что воюет на Юго-Востоке. Приехав сюда, с изумлением обнаружила, что Россия плохая, потому что НЕ воюет на Юго-Востоке! И что мы за народ такой — веками никому не можем угодить!
***
Примерно на третий день моего пребывания в Луганске я вдруг поняла, что НИ РАЗУ не слышала украинской речи. По официальным данным, 70 % жителей здесь — русскоязычные. Не знаю, где прячутся остальные 30, но и теперь, на 10-й день, у меня полное ощущение, что я в России. В такой ситуации легко понять их недовольство языковой украинизацией, которая особенно сильно стала насаждаться во время правления президента Ющенко.
Нет-нет, дорогие друзья, слышала я все эти возмущённые комментарии по поводу того, что никто не запрещает говорить по-русски. Явно может и не запрещает, но делопроизводство и обучение — державной мовой, будь ласка. А если на момент отделения Украины тебе было 40, да даже и 30, то толком ты уже новый язык не выучишь. Ну ладно я, «клята москалиха», каждый раз цепенею, когда обнаруживаю, что инструкция или описание к лекарству написаны только по-украински. Так мне и надо, геть в свою Москалию. Ну а дончан с луганчанами за что так?
Вот вы теперь Эвропа, так я вам расскажу, как это ТАМ делается — ну, например, в Швейцарии. Швейцария по численности сопоставима как раз с юго-востоком Украины — 7,6 миллионов. При этом в ней четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский, причём на двух последних говорят соответственно 6,5% и 0,5% (!) населения. Вы только вдумайтесь — полпроцента населения, и его никто не считает вторым сортом, но в кантоне, где эти полпроцента проживают, делопроизводство ведётся и на ретороманском. А уж инструкции и прочая бытовая ерунда — везде на четырех языках.
***
Один очень длинный день. 9-е августа, память Вмч. Пантелеимона.
Ровно неделю нет связи, электричества и воды, но воду все-таки привозят, и выжить можно.
Вчера заняла очередь в полпятого утра и была девятой! Сегодня пообещала соседкам занять и на них, поэтому не сомкнула глаз, боясь подвести. (Друзья, обзаводитесь классическими будильниками, обзаводитесь всем, что не зависит от электроэнергии!) В четыре выскочила во двор, надеясь быть первой, но, увы, оказалась шестой.
Решаю пойти в храм Серафима Саровского. Маршрутки теперь ходят только до полудня — в городе проблемы с топливом. Пешком — час по самому пеклу. Вокруг опять ужасно свистит и грохочет.
Уже знаю, что если свистит, значит, я на линии миномётного огня. При каждом взрыве привычно крещусь и проговариваю: «Господи, пусть никого не убьёт, не ранит, не лишит крова». Мимо проходит бабушка и мне, назидательно так: «И нечего бояться, читать нужно Живый в помощи…»
В храме удаётся и помолиться, и в первый раз за эти недели неформально поисповедаться. Становится поздно (7-й час!), и немножко переживаю насчёт обратной дороги. Специально дожидаюсь последнего благословения — с миром изыдем — и бреду домой. Всё ещё томительно жарко. Только бы дотащиться, поесть и — спать, спать…
Дома только успеваю переодеться, как слышу громкий стук в дверь. «Кто там?» — «Военная комендатура. Открывайте, а то стреляем в дверь».
Открываю. Двое в камуфляже, у одного в руках автомат. «Ваши документы». — «А ваши?» Подаёт удостоверение. Пока рассматриваю, они без церемоний проходят. Протягиваю свой паспорт, а дальше — всё по Маяковскому, только наоборот. Начинаются бесконечные расспросы, кто я, и как и зачем здесь оказалась.
Главный спрашивает, есть ли у меня чётки. Упоминает, что жил в монастыре на послушании. Показываю. Моя афонская трёхсотница, без традиционной здесь кисточки, его, видимо, не убеждает. Берет со стола Евангелие, листает, спрашивает, знаю ли я церковно-славянский. «Конечно». Тот, что с автоматом, не унимается: «Давай в комендатуру её!» — «Ладно, — соглашается главный, — поехали. Собирайтесь».
Выводят меня во двор, а там — все жители наших четырёх домов по лавочкам. Телевизоры не работают, а часов в восемь в квартирах становится темновато, ну и выходят подышать да посудачить. Вот уж не зря сегодня вышли, такое зрелище и по телевизору не каждый день покажут.
Сажают меня в кузов пикапчика, главный — за руль, а автоматчик рядом со мной на корточках присаживается. Едем. По-прежнему не страшно, но очень жалко, что не удалось поесть, и уже явно не удастся поспать. Вдруг главный спрашивает, не оборачиваясь: «Ну, если Вы такая набожная… Нагорную проповедь знаете?» — «Да». — «А ну?» Начинаю: блаженни нищие духом, яко тех есть Царство небесное, блаженни плачущие, яко тии утешатся…»
Визг тормозов, крутой разворот на 180, и мы мчимся в обратную сторону. Автоматчик вопит:
— Ты что! Ты куда! Пусть в комендатуре проверяют!
— Ты не понимаешь. Есть нюансы. Мы ошиблись.
Выгружает меня опять пред изумлённые очи жителей дома, вручает паспорт и извиняется:
— Это её величество война сделала нас подозрительными. Мы такими не были.
Слава Богу, можно поесть, поспать, и утром поспеть на Литургию.
(Для справки: для подозрительности есть основания. В Луганске постоянно действуют диверсионные группы, которые ездят по городу в микроавтобусах — была даже одна на скорой помощи — и стихийно стреляют из миномёта. Просто открываются задние дверцы, выпускается несколько мин, и микроавтобус уезжает.)
***
Эпизоды
Невестка моей квартирной хозяйки живёт в станице, на подножном корму — зарплат-пенсий сейчас ни у кого нет. Пару дней назад зарезали бычка и повезли продать, но на блокпосту его реквизировали днепропетровские хлопцы в форме, «на нужды освободительной украинской армии». Голову и копыта, впрочем, отдали. Остались от козлика рожки да ножки… раз-два… раз-два… интересно, Луганск будут «освобождать» по сценарию Славянска? Освободят от зданий… освободят от жителей…
Прошлой ночью несколько снарядов попало в «Эпицентр» (гипермаркет стройматериалов) на восточной окраине города. От него мало что осталось, но узнала, что как раз рядом с ним можно, если повезёт, поймать сигнал мобильной связи. За неделю без электричества весёлые экранчики почти у всех погасли, но у меня в дополнительном телефоне ещё есть зарядка на донышке. Мысль о том, что близкие беспокоятся, не понимая, почему со мной пропала связь, мучает больше всего.
Отправляюсь на окраину города и, добравшись, наблюдаю картину как будто из фильма о гибели цивилизации: на фоне обугленных останков гипермаркета бродят, словно лунатики, десятки людей и безнадёжно кричат в трубку — алё, алё…
Счастливым обладателям самой дешёвой «Нокии» иногда удаётся дозвониться, ну а мой смартфон умеет делать всё, кроме как ловить слабый сигнал, и за час попыток удаётся отправить только смс-ку. И то слава Богу, хоть будут знать, что я жива.
***
Две недели без воды, 10 дней без электричества. Наконец сегодня пропал и газ. Жители наших домов тут же высыпали во двор, кто-то рубит сухие ветки, кто-то тащит большую кастрюлю, продукты… какой-нибудь час — и готова похлёбка на всех. Куда за нами той Европе! К вечеру появился и газ, а мы думали — уже всё.
Нам, пожилым, ещё советский кинематограф объяснил, что «без воды и не туды, и не сюды», но это было чисто теоретическое знание. Теперь многие узнали это и на опыте. Очередь за водой приходилось занимать всё раньше, отодвигаясь в ней всё дальше: пришла в два ночи и оказалось 26-й, на следующую ночь спустилась во двор в полвторого, и была 93-й! Бред какой-то — не спать же во дворе!
И тогда ушлый наш народ нашёл решение — расписали всех по домам и подъездам, установили постоянную очерёдность, и придумали разливать воду одновременно и из крана, и из люка наверху бочки. Дело сразу пошло веселее.
***
13 дней без электричества (а, следовательно, и без всего остального). Городские власти время от времени подают надежду на его восстановление, но она гаснет так же быстро, как и загорается — с электриками, которые пытаются починить линии передачи, успешно работают украинские снайперы. По конечностям они не стреляют.
***
Первый день Успенского поста решили отметить усиленными обстрелами. В жилом квартале недалеко от нас разрывается снаряд, а когда собираются люди на помощь и подъезжает скорая — подбрасывают ещё один, 18 человек погибает на месте, множество раненых.
(Помнится, один знакомый возмущался, что резиновые пули Беркута могли даже пробить кожный покров… так вот — просто для справки — ранение здесь часто означает оторванные руки и ноги.) В тот же день на остановке погибают ещё 11 человек.
***
Пятница вечер, второй день поста. Вожусь возле окошка на кухне, там ещё хоть что-то видно. Вдруг начинается обстрел прямо по нашей улице. Так страшно свистит… впечатление, что мина сейчас залетит в окно. Забыв, что я храбрая, бегу в прихожую — а раньше всё посмеивалась над соседкой, которая там и ночует. Мина разрывается за несколько домов от нас, другая — в соседнем дворе — настигает мужа и жену, вышедших подышать. Настигает насмерть.
На этом фоне особенно трогательно звучит сегодняшнее заявление Порошенко иностранным журналистам о том, что главной заботой правительства является безопасность жителей Донбасса.
На остановке женщина рассказывает мне местный анекдот: «Странные люди эти донбассцы: ходят на работу, по магазинам, гуляют… но стоит близко подойти украинской армии, как они тут же начинают бомбить сами себя».
***
Три недели без связи, электричества, воды. А если в вашем доме плиты не газовые, а электрические? (Таких многоэтажек — целые кварталы) А если вы живете на девятом, лифт не работает, по многу раз в день нужно бежать в подвал, потому что начинается обстрел, а потом как-то ещё и обратно забираться? А если при всем при этом вам 70+?
Прибавьте ещё невыносимую жару и отсутствие холодильника, и вы легко догадаетесь, что смертность среди стариков резко возросла. Умирают и просто от стресса. «В детстве войну пережила, и вот в старости опять…», — плачет моя соседка. Город не успевает их хоронить… Господа романтики майдана, на чей счёт запишем этих стариков?
