- Олег, какая сейчас ситуация в Мариуполе, что сейчас происходит?
— Город взят под контроль, остались очаги сопротивления на «Азовстали», продолжается зачистка на заводе им. Ильича и в некоторых районах. Город приходит в себя, налаживается мирная жизнь. Мариуполь разрушен, там жить негде, людей оттуда вывозят. И бомбят «Азовсталь».
- Вы приняли активное участие в боях за Мариуполь, были ранены. Как это произошло?
— Ранение я получил 3 апреля. В этом была и моя вина, в том плане, что я потерял бдительность и осторожность, долгое время находился на открытой местности и попал под беспокоящий огонь противника. Прилетел ВОГ (гранатометный выстрел. — Ред.), короткая очередь из АГС. Двое раненых — я и еще один парень.
- Как вы оцениваете украинскую армию? Хорошо они воюют?
— Да, они хорошо воюют, они хорошо подготовлены и научены. Когда началась операция Z и мы заходили в Мариуполь, то имели превосходство в воздухе и в артиллерии. Украинцы не имели артиллерии в нужном количестве и боеприпасов, чтобы их артиллерия отвечала нам много и хорошо.
Но, обладая меньшим числом и меньшим техническим оснащением, они действительно воевали очень хорошо, потому что они все это время готовились. Их готовили натовские инструкторы, а нас российские инструкторы, к сожалению, не так хорошо готовили. Готовили, конечно, но не в той степени, которая позволила бы нам продвигаться с меньшими потерями в городской застройке.
Девятый полк, где я служу, находился на мариупольском направлении. Наша основная территория, где мы держали нашу линию фронта, — это поля и посадки, а Мариуполь — это все-таки город, и к штурму городов нас не подготовили должным образом. Это мое мнение. А украинцев готовили именно к обороне Мариуполя. Поэтому воевали они достаточно хорошо.
- Какая у них был тактика, как они действовали?
— У них были подготовлены огневые позиции, опорные пункты и прочее. Когда мы продвигались вперед, они нас просто подпускали максимально близко, будучи в замаскированных огневых точках, которые выявить не было возможности методами разведки с беспилотника.
То, что выявляли наши беспилотники, то подавлялось сразу. Если не выявляли, то мы продвигались и попадали под их огонь. Все по классике. Стрелки отсекают пехоту, а гранатометчики и системы ПТУР отрабатывают по броне.
- Говорят, что в Мариуполе, наоборот, было больше украинцев, а мы начали заход в город меньшими силами. Это так или нет?
— На самом деле, когда ты обладаешь преимуществом в воздухе и артиллерии, численное превосходство перестает играть решающее значение просто потому, что мы их нормально перемалывали — и авиацией, и артиллерией. Если кто-то сохранял боеспособность, то он откатывался на следующие позиции, которые были подготовлены на случай планомерного отхода. Ходаковский писал о том, что мы заходили меньшим числом.
- Как понимали, кто сидит в подвалах — мирные или ВСУ?
— Как-то мы занимали школу, школа была на перекрестке улицы Орджоникидзе с какой-то другой улицей, уже не вспомню какой. Это не доходя до «Азовстали», мы со стороны Калинова заходили.
Танки подъехали, отработали по школе, по всем точкам огневым, где украинцы могли находиться. Потом уже пошла пехота, то есть мы. Когда мы зашли, противника уже не было, но там были подвалы, и мы знали, что в этой школе подвал большой, полноценное убежище, и там было написано «Дети», и стрелочка в сторону подвала.
Я подошел к двери, кричу: гражданские есть? Молчат. Еще раз покричал — молчат. Я подумал, что они могут просто бояться. Я взял камешек, приоткрыл дверь и крикнул: «Граната»! И камешек бросил. Услышал визги и крики.
Сразу понял, что там гражданские, и начал кричать, чтобы мужики выходили первыми, с поднятыми руками. И так всех вытащили. Никто из гражданских не пострадал, пока мы занимали школу. Потом эвакуировали их. Всех, кто там был, грамотно, аккуратненько увезли дальше на эвакуацию.
- А с пленными общался?
— Если пленный достается, естественно, никто их не мучит, не пытает, не бьет. Может быть, прикладом в грудину кто-нибудь ударит, но дальше этого никто ничего себе не позволял. Дальше их сдавали вэвэшникам, комендатуре, кто там уже идет второй линией. Мы же, как штурмовики, получается, первыми идем.
- А вы с ними разговаривали?
— Кричишь им: лежать! Проверяешь карманы, есть у них гранаты или нет, потом передаешь дальше по инстанциям. Разговаривать с пленными особого желания нет. Если видят наколки нацистские, то подходят к нему, скажут несколько грубых слов, ну что, нацик, попался, отвоевался, вот теперь посмотрим. В комендатуру отдавали, тем, кто идет вторым эшелоном — военная полиция, комендатура, вэвэшники.
- А чеченцы хорошо воюют?
— Они заходили чуть позже, чем мы. Да, вполне достойно, осторожно и в то же время достаточно хорошо воюют. Экипированные заехали. Самое интересное, что у них было много молодежи, которая не принимала участие ни в каких боевых действиях до этого.
Я с ними общался. Очень хорошие ребята. У меня был момент, форма порвалась. Чеченцы это увидели, просто подарили с себя форму. Это не на самом передке было, а уже на отбитой территории, которую мы занимали.
Когда меня ранило, и чеченцев раненых привозили тоже. Чеченцы не те, кто прячется далеко позади. Поначалу да, когда мы еще подходили к Мариуполю — было такое ощущение, что они немножко менжуются. Чеченцы абсолютно достойно, хорошо воюют.
Осетины мне попадались, из Северной и Южной Осетии. Среди них много мужиков было, которые потом командирами нашими становились. Очень многие погибли. Хотел отдельно отметить одного осетина, у него позывной «Амиго». Он как командир шел впереди. Одним из первых погиб. Очень жалко, хороший дядька был.
- Вы воюете с какого года?
— Приехал на Донбасс в 2017 году, сначала служил в батальоне Прилепина. Потом в "Пятнашке" послужил недолго, а затем пошел в 9-й полк служить. В нем служу с 2019 года. Сам я родом из Коми.
- Моротола, по-моему, тоже из Коми?
— Он родом из Коми, но, по-моему, из Сыктывкара, а я из Инты.
- Почему приехали на Донбасс?
— Родину защищать надо. По материнской линии я из ЛНР, у меня бабушка и дядя там и сейчас живут, в Стаханове. То есть это и личная моя история, я же не мог оставить свою родину по материнской линии без защиты. И я как национал-большевик, как русский патриот считал, что необходимо защищать родину, по крайней мере, остаться в стороне тогда, когда беда пришла на нашу землю, я не мог.
- А сколько вам лет?
— 35.
- Кто вы по специальности, у вас какая военная специальность или нет?
— Я работал промышленным альпинистом в Петербурге одно время. Непосредственно до 2014 года, до ситуации с Андреем Макаревичем, я работал электромонтажником на котельной.
- А это вы в 2014 году что-то распылили на концерте Макаревича и вас за это посадили? Расскажите об этом, еще раз напомните эту историю?
— Да, я распылил перцовый баллон на концерте Андрея Макаревича. После того как наши оставили Славянск, туда зашли ВСУ и нацбаты. У них постоянная дислокация была где-то в Славяногорске, рядом со Славянском. Макаревич туда ездил концерты давать.
По информации из интернета, ему принесли акустическую гитару, он на ней автограф маркером оставил. После этого эту гитару продали с интернет-аукциона за 100 тысяч гривен (сумма озвучивалась), а деньги пустили на поддержку националистических добровольных батальонов.
После этого он приехал в Россию, в Москву, у него концертная программа была, «Идиш-джаз». Я тогда находился в Москве, взял отпуск на работе, помогал с гуманитаркой нашим ребятам, нацболам, интербригадам Новороссии.
И подумал, что вот, наверное, нельзя позволить Макаревичу выступать в Москве после того, как он открыто, безапелляционно, так активно и деятельно поддержал наших противников, наших врагов. Ну и распылил на концерте перцовый баллон.
- Сколько вам дали лет?
— Когда планировал все это совершить, думал, ну дадут 15 суток, может, охрана бока намнет, это ерунда. Но в итоге сначала это было воспринято как антисемитская акция, вроде как перцовый баллон — это намек на газенваген, концерт-то «Идиш-джаз» назывался, и уголовное дело возбуждено по инициативе Российского еврейского конгресса.
А потом, когда уже стало понятно, что это никакого отношения к антисемитизму не имеет, туда уже подключился Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха Москвы». Он в дружеских отношениях с Макаревичем был. Он использовал свои связи для того, чтобы меня посадили на как можно больший срок.
Сначала мне дали три года. Мое последнее слово достаточно громко в интернете прозвучало, и на апелляции мне полгода скинули. После этого был запрос из аппарата Уполномоченного по правам человека при президенте Российской Федерации, когда Элла Памфилова занимала эту должность, и по ее запросу дело отправили на пересмотр.
Пока суд да дело, Эллу Памфилову перевели в ЦИК, и ее место заняла Москалькова. По этому пересмотру дела, который был по запросу из аппарата Уполномоченного по правам человека при президенте Российской Федерации, мне прибавили к сроку еще один месяц. Итого получается, я отсидел два года и семь месяцев. В 2017 году освободился и поехал служить в ДНР.
- А вас после этих событий не хотят случайно реабилитировать?
— Я не знаю, без понятия, я то на службе, то раненый. Если хотят, был бы очень рад.
- Кстати, а какой у вас был позывной?
— (смеется) «Макаревич». Просто я в 2017-м, когда приехал в Донбасс, рассказываю свою историю, мужики смеются, на фронте солдаты смеются — ну вот, говорят, будешь у нас «Макаревичем». Вот с тех пор такой у меня позывной.
