«Одарен от природы способностями, выходящими из ряда»
Родился будущий террорист в заштатном городе Коропе Кролевецкого уезда Черниговской губернии (ныне райцентр и посёлок городского типа Черниговской области). Когда-то это местечко принадлежало сначала брату гетмана Демьяна Многогрешному Василию, затем гетману Ивану Скоропадскому.
Там и жило семейство священника Ивана Кибальчича. Один из прадедов бомбиста исповедовал и отпевал самого фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Особый след в жизни Николая оставил дед по матери, Максим Петрович Иванитский, служивший в казачьем ополчении 1812 года, а затем игравший в спектаклях полтавского театра, которые ставил Иван Котляревский.
Так что семья была не простым провинциальным поповским питомником, но неотъемлемой частью не только провинциальной, но и общерусской истории.
И конфликта отцов и детей в семье не было. Даже дальнейшая революционная деятельность Николая Кибальчича не вытравила в нём патриархального отношения к семье и противоположному полу.
«Ни Гомеров, ни Шекспиров, ни Микеланджело, ни Рафаэлей, ни Моцартов из женщин никогда не выйдет. А вот отравить человеку жизнь, разбить ему сердце, сделать его несчастным — женщины на это очень способны, доходят в этом до виртуозности», — вспоминал слова Кибальчича его друг детства Дмитрий Сильчевский в 1919 году.
Ещё тогда, в детстве, Николай выделялся среди сверстников способностями к точным наукам. Начальное образование он получил дома от матушки. Затем по желанию отца поступил в Черниговскую духовную семинарию, где, впрочем, не задержался. Отец Кибальчича взялся подготовить своего сына, а заодно и его друга к поступлению в гимназию.
Как вспоминал Сильчевский, Николай Кибальчич демонстрировал выдающиеся способности, особенно к арифметике и языкам. Успех сопутствовал ему и в Новгород-Северской гимназии. Математические способности Кибальчича поражали одноклассников и учителей, а стремление к самообразованию помогло изучить не входивший в программу английский язык и свободно читать книги на нём.
Гимназию Николай блестяще оканчивает и восемнадцатилетним юношей поступает казённокоштным студентом в Петербургский институт инженеров путей сообщения. Проучившись там два года, он переходит в Медико-хирургическую академию, чтобы затем работать земским врачом.
На суде над цареубийцами адвокат Владимир Николаевич Герард, перечисляя вехи биографии своего подзащитного, подчеркивал его способности к учебе:
«17 лет, он окончил курс в Новгород-Северской гимназии. Если он кончил курс 17 лет, то это уже указывает на человека, который был одарен от природы прилежанием и способностями, выходящими из ряда. В этом возрасте редко оканчивают курс.
Итак, в 1871 году он окончил курс гимназии с медалью и явился в Петербург для получения высшего образования. Мы видим, что до 1873 года он воспитывается в Институте путей сообщения, но затем, в 1873 году, он переходит в Медико-хирургическую академию. До 1875 года, когда, помимо его воли, течение учения прекратилось, он не бездействовал в академии.
В 1875 году он был на 3-м курсе, следовательно, он в течение этого времени аккуратно переходил из курса в курс. Занятия шли успешно, но в октябре 1875 года были прерваны его арестом».
Бес попутал
И учился бы себе дальше способный поповский сын, два года спустя пошел бы на фронт и лечил раненых где-нибудь под Плевной или в крепости Баязет, как многие его коллеги, но, как говорят в его родных краях, «не судилося».
Среди книг, которые он читал, были не только анатомические атласы и труды профессоров о разных болезнях. Как и многие его сверстники, он подсел на нелегальную литературу с народническим уклоном, и ему очень захотелось нести её в крестьянские массы.
Летом 1875 года Кибальчич уехал на каникулы к своему дяде-священнику в Киевскую губернию. При себе у него была запрещённая брошюра «Хитрая механика», которую он дал почитать некоему крестьянину-грамотею по фамилии Притула. У того книгу заметил священник и сообщил о племяннике не сестре, а прямиком в полицию. Когда Кибальчич вернулся в столицу, он был арестован по обвинению в революционной пропаганде и хранении нелегальной литературы.
Приговор суда по тем временам весьма мягкий — всего один месяц лишения свободы. Но, дожидаясь этого решения, Кибальчич провел в питерских «Крестах» и Лукьяновской тюрьме Киева два года и восемь месяцев!
Из тюрьмы, по словам Сильчевского, он вышел с твердым убеждением, что «никакая деятельность на пользу и благо народа, кроме одной революционной, невозможна».
На процессе по цареубийству адвокат Кибальчича строил на этом всю линию защиты.
«В начале июня 1878 г. он вышел из тюрьмы почти после трехлетнего заключения до суда и одномесячного заключения по приговору суда. Выйдя таким образом на свободу, Кибальчич подал прошение в Медико-хирургическую академию о поступлении в нее вновь и стал хлопотать об этом, но, к сожалению, в это время революционная партия вступила уже на террористический путь…» — говорил на суде в 1881 году защитник В. Герард.
В августе 1878 года террористами был убит начальник «Третьего отделения» — высшего органа политической полиции. Среди ответных мер правительства была высылка из столицы всех, кто когда-либо привлекался по политическим мотивам, в т.ч. и тех, кто был оправдан в суде. Естественно, что в такой ситуации шансов на обучении в Академии у Кибальчича не осталось. Его адвокат считал это «роковым обстоятельством» не оставившим Кибальчичу шанса избежать скатывания к терроризму.
Кибальчич вошёл в группу «Свобода или смерть», образовавшуюся внутри «Земли и воли». Затем бывший студент стал агентом исполкома «Народной воли». Кибальчич работает в подпольных типографиях, и в так называемых «адских лабораториях», где изготавливали взрывчатку и оружие для террористических актов. Николай научился в домашних условиях делать нитроглицерин и динамит. Более того — он улучшил их качество и, по мнению экспертов, его разработки превосходили динамит Нобеля. Кроме того, он создал собственный рецепт краски для подпольных типографий.
Преступление и наказание
Самыми главными трудами рук Кибальчича стали две бомбы, которые были использованы Рысаковым и Гриневицким для убийства Александра II на Екатерининском канале. Их создатель прекрасно сознавал, для чего он их изготовил.
«Я предлагал несколько типов метательных снарядов, отличавшихся между собой по приспособлению для получения огня, сообщающего взрыв динамиту, и только в последнее время придумал данную форму снаряда…. Огонь по стопину передаётся моментально и, следовательно, взрыв должен произойти в то мгновение, как только снаряд ударится о препятствие», — показывал на суде сам Кибальчич.
За четыре дня до покушения на Александра II Сильчевский случайно столкнулся с Кибальчичем на улице, и тот пригласил друга пообедать в ресторане. Во время встречи к ним подошел изящно одетый молодой человек, обменялся несколькими фразами с Кибальчичем и, бросив на Сильчевского пронзительный взгляд, удалился. «Кто это такой, с таким неприятным взглядом?» — «Один хороший человечек, некто Желябов». Это был организатор цареубийства.
В результате двух взрывов было ранено в общей сложности 20 человек — члены свиты и конвоя, полицейские, случайные прохожие.
При первом взрыве смертельные ранения получили Александр Малеичев, казак лейб-гвардии Терского эскадрона собственного Его Величества конвоя (умер спустя десять минут по доставлении в Придворно-конюшенный госпиталь) и крестьянин Григорий Захаров, 14-летний мальчик из мясной лавки (умер 3 марта в 12 часов пополудни); при втором взрыве — Александр II и непосредственный исполнитель теракта шляхтич из Минской губернии Гриневицкий.
Арестованный Рысаков начал давать показания и выдал своих подельников, включая Кибальчича.
С судом затягивать не стали. Дело о цареубийстве рассматривалось в Особом присутствии Правительствующего сената в течение четырёх дней. Подсудимыми помимо Кибальчича были уроженец Таврической губернии Андрей Желябов, праправнучка последнего украинского гетмана Софья Перовская, Тимофей Михайлов, Николай Рысаков и Геся Гельфман, дочка состоятельного лесоторговца из белорусского местечка Мозырь.
Кибальчич в своём последнем слове сказал: «Теперь, пользуясь правом голоса, мне предоставленным, я скажу о своем нравственном отношении к происходящему, о том логическом пути, по которому я шел к известным выводам. Я в числе других социалистов признаю право каждого человека на жизнь, свободу, благосостояние и развитие всех нравственных и умственных сил человеческой природы. С этой точки зрения лишение человека жизни, и не только с этой, но вообще с человеческой точки зрения, является вещью ужасной…»
Кибальчич и его защитник Герард, надеялись смягчить приговор и избежать виселицы. Вот отсюда и такие фразы, которые могли бы разжалобить судебную коллегию. Но ее члены прекрасно знали, кто перед ними.
Подлинное отношение к ценности жизни у террористов позднее выразила народоволка Вера Фигнер: «Если берешь чужую жизнь — отдавай и свою легко и свободно… Мы о ценности жизни не рассуждали, никогда не говорили о ней, а шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать».
Суд приговорил всех обвиняемых к смертной казни через повешение. Гесе Гельфман, ввиду её беременности, казнь отсрочили до рождения ребёнка, а затем заменили вечной (бессрочной) каторгой, но она вскоре умерла. О смягчении приговора ей Александра III просил Виктор Гюго.
За день до казни Кибальчич направил письмо новому императору. Не было в нём ни раскаяния, ни соболезнований сыну, чей отец погиб от его изобретения. Не было даже намёков на уважение к чужой жизни, ведь приговор уже вынесен н надеяться на высочайшее снисхождение бессмысленно.
Вместо этого — агитация, например, такая: «Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая является лучшим средством против насилия.
Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополнялись свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы. История показывает, что самые крайние по своим идеям партии, прибегавшие к насилию и убийству, когда их преследовали, делались вполне мирными и даже более умеренными в своих задачах, когда им дозволяли свободу исповедования и распространения своих идей. Очень часто даже преследование какой-нибудь идеи не подавляет ее, а содействует ее распространению.
Я убежден, что если бы всем лицам нашего образованного общества было предоставлено высказать свободно свои мнения, то большинство ответов вполне сходились бы с высказанной мною мыслью».
Опыт следующего столетия показал, что, партия, открыто практиковавшая и исповедующая политическое насилие при «свободе высказывания своего мнения» пришла к власти используя «путь свободы» и установила самую чудовищную диктатуру в истории человечества.
Александр III так отреагировал на письмо Кибальчича: «Нового ничего нет — фантазия больного воображения и видна во всем фальшивая точка зрения, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».
15 апреля 1881 года на Семёновском плацу свершилось возмездие.
Из террористов в криптокосмонавты
Посмертная судьба Кибальчича была удивительной. Из соучастника массового убийства недоучившийся студент был произведён в великие учёные. Жаль, до такой метаморфозы не дожил Достоевский, иначе он непременно написал бы продолжение своего романа под заглавием «Бесы в космосе».
Адвокат Герард свидетельствовал:
«Когда я явился к Кибальчичу как назначенный ему защитник, меня, прежде всего, поразило, что он был занят совершенно иными делами, ничуть не касающимися настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое делал о воздухоплавательном аппарате, он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Вот с каким человеком вы имеете дело».
Просьба Кибальчича о передаче рукописи в Академию наук следственной комиссией удовлетворена не была, проект был впервые опубликован лишь в 1918 году в журнале «Былое», № 4-5. Тогда же большевики стали присваивать имена Кибальчича и его подельников улицам в городах бывшей Российской Империи, которые до сих пор существуют как в России, так к и на Украине. Кстати, в Харькове она доходит почти до того места, где Борис Акунин взорвал своего героя Эраста Фандорина.
Новый виток культа Кибальчича пришелся на послевоенное время, когда сначала прошла сталинская кампания против «низкопоклонства перед Западом». А потом началось и хрущевское освоение космоса. Тогда и стал востребован проект летательного аппарата, придуманный в камере-одиночке.
Мемориальный музей Кибальчича в Коропе был открыт 20 января 1960 года в родительском доме террориста. Экспозиция рассказывает о его жизни и деятельности, а также о достижениях в области космонавтики. В экспозиции представлены фотографии девяти летчиков-космонавтов, которые учились в Черниговском военном училище.
Кибальчич рассмотрел устройство порохового ракетного двигателя, управление полётом путём изменения угла наклона двигателя, режим горения, обеспечение устойчивости аппарата и многие другие аспекты. Он также рассчитывал габариты пороховых шашек и камеры сгорания ракетного двигателя, размышлял над проблемами управления полётом летательного аппарата и обеспечения его устойчивости с помощью крыльев-стабилизаторов, кроме того, анализировал способы торможения аппарата в атмосфере при спуске.
Однако, по мнению исследователей, это изобретение Кибальчича было не способно достичь ни первой космической скорости, ни даже сверхзвуковой, а находящийся на открытой платформе воздухоплаватель был никак не защищён от воздействия высокой скорости и условий в верхних слоях атмосферы. Пилотируемый полёт на такой ракете закончится бы почти гарантированной смертью членов экипажа.
Но дело даже не в понятных технических недостатках проекта. Если уж есть такая необходимость «состарить» отечественную космонавтику, то не сложно найти изобретателей, которыми нет крови ни государя, ни тем более мальчика из мясной лавки. Было бы только желание.
Ещё до предсмертных писаний Кибальчича, 27 августа 1867 года отставной капитан артиллерии Николай Телешов (1828-1895) запатентовал во Франции проект самолёта «Дельта» и спроектированный для него воздушно-реактивный пульсирующий двигатель, который был назван «теплородный духомёт».
Но он, видимо, анкетой не вышел. Матерью изобретателя была Екатерина Телешова — балерина императорских театров и бывшая любовница убитого на Сенатской площади генерала Милорадовича, а отцом — богатый коннозаводчик Афанасий Шишмарёв. И ни родители, ни их бастард не вписываются в «три этапа революционного движения».
Морской офицер Павел Кузьминский (1840-1900), изобретший газовую турбину почти тогда же, когда Кибальчич делал свои бомбы, на роль «фундатора» не подходил. Да и был уже в советском пантеоне первооткрывателей его друг и сослуживец Александр Можайский, которого записали изобретателем самолёта, хотя чертежи аэроплана Кузьминского были ровно тогда же, когда Можайский делал воздушных змеев с кроличьими шкурками.
В общем можно сказать, что многие пытливые умы в России той эпохи интересовались реактивным движением, но только один из них был террористом — тот, имя которого сегодня широко известно. Прочие же имена преданы забвению.
Коммунисты прославляют Кибальчича и его подельников до сих пор, хотя, народовольцы были предшественниками не большевиков, а их заклятых идейных оппонентов эсеров. Вот что можно увидеть на сайте КПРФ:
«Герои «Народной воли» не имели ничего общего с современными фанатиками-террористами, которых обманули исламистские и прочие «вожди». Желябов, Перовская, Кибальчич, Александр Ульянов были высокообразованными и развитыми натурами, они сознательно жертвовали собой, не только следуя некой политической программе, но и разрабатывая её. И в этой программе неверными были лишь средства, а цель была верной, высокой. Эта цель не оправдывала средства, но она оправдывала смерти тех, кто жил этой целью».
Как быть со смертями тех, кто просто случайно оказался в том месте, где высокообразованные и развитые натуры решили сознательно собой пожертвовать не уточняется.
На первый взгляд удивительно, но в этом вопросе современные украинские исследователи верны своим советским дипломам. Так, например, некий Виктор Шпак на страницах органа украинского правительства «Урядовий кур'єр» доказывает правомерность цареубийства:
«Именно Александр II одобрил пресловутые Валуевский циркуляр и Эмский указ и запретил в Российской империи деятельность воскресных школ, где взрослых учили грамоте. Чисто просветительскую деятельность так называемых народников, которые по собственной инициативе взялись за образование простых людей, царь самодержавной волей приравнял к уголовным преступлениям…»
Историк Анна Черкасская сообщает: «Буря не обошла и земляков Кибальчича: указом сына убитого царя местечку Короп было запрещено развиваться, а самим коропчанам приказано построить церковь и всю жизнь замаливать грех земляка».
Вообще-то у указа должны быть номер и дата, но их Черкасская не приводит. Зато есть справочные издания. Так, Энциклопедия Брокгауза — Ефрона в статье о Коропе констатировала: «Две церковно-приходские школы; начальная школа. Значительная торговля, благодаря пристани на р. Десне. Гончарное производство. Выделка овчин, сбываемых в Гомеле и др. местах». Так что с развитием у городка всё было в порядке.
Факт лишь в том, что в год цареубийства в городе была возведена каменная церковь св. Феодосия, в которой и поныне находится историко-археологический музей, филиалом которого является родительский дом террориста и изобретателя Николая Кибальчича.
