Украина второй Францией не стала. Более того, в 2021 году Украина уже и по основным характеристикам не подходит. Площадь — менее 560 тыс. кв. км (Украина, правда, этого не признаёт), а население — немногим более 32 млн человек. Катастрофа. Что же произошло?
Очевидно, Украина стала жертвой завышенных ожиданий.
Потенциал
Начнём с того, что восприятие Украины в качестве самой перспективной постсоветской страны исходило из неправильного представления о том, как она будет развиваться. Высокие предреформенные показатели Украины относились не к ней самой, а к части единого народнохозяйственного комплекса СССР, находившегося на её территории. Это привело к трём последствиям, которые в первоначальных прогнозах принципиально не учитывались.
Во-первых, развал упомянутого народнохозяйственного комплекса сделал значительную часть украинских мощностей невостребованными. Тот же Луганский завод имени Октябрьской революции был рассчитан на производство магистральных тепловозов для всего СССР в условиях планового роста перевозок.
Во-вторых, значительная часть промышленного комплекса Украины была ориентирована на производство военной техники для такого безотказного потребителя, как Советская Армия. В рамках гонки вооружений.
В-третьих, значительная часть промышленных мощностей была ориентирована на военную и прочую помощь чуть ли не четверти стран мира. Мировая система социализма рухнула, а вместе с ней рассосался и огромный рынок (рынок так себе, если честно, он в значительной части финансировался из бюджета СССР, но он был).
Украина, что характерно, до последнего времени оставалась одним из мировых лидеров по торговле оружием, но речь шла не о новой технике, а о запасах на складах… Хотя были и крупные заказы, вроде пакистанского танкового.
Но эти моменты присутствовали у всех постсоветских стран, а чего было индивидуально особенного именно у Украины?
Реформа
Другой важный момент касался проведения экономических реформ. Первая программа, «500 дней» львовянина Григория Явлинского, была ориентирована на реформирование экономики СССР. И умеренная программа Леонида Абалкина тоже была ориентирована на реформирование экономики СССР.
Никто из экономистов, ни советских, ни западных, не собирался решать одновременно две задачи — перехода от плановой к рыночной экономике и восстановления (а не изменения характера) экономических связей между союзными республиками. Каждая из этих задач сама по себе была, мягко говоря, трудно решаемой, а обе вместе в принципе неалгоритмизируемы.
Три славянские республики СССР пошли разными путями, пожалуй, в наибольшей степени соответствующими психологическим установкам населения. То есть это не был сознательный выбор, и нельзя говорить, что одна страна избрала «правильный», а другая «неправильный» путь реформирования (с точки зрения американских господ и китайских товарищей, неправильными были все три пути).
Россия пошла путём «шоковой терапии» — быстрого проведения рыночных реформ, которое позволило быстро изменить и экономику, и общество. Правда, тут надо учитывать два момента.
Во-первых, последствия такой политики в краткосрочной перспективе изрядно напугали и собственное население, и соседей. Одним из последствий стал кровавый государственный переворот и гражданская война (к счастью, сосредоточенная только в одном регионе).
Во-вторых, в среднесрочной перспективе справиться с последствия «шоковой терапии» могла именно Россия с её огромными ресурсами.
Белоруссия пошла путём «терапии без шока», насколько возможно приспособив государственную экономику к рыночным реалиям. Собственно, получилось это только потому, что такую возможность предоставила Россия.
Белоруссию за такую модель критикуют и, видимо, не напрасно. Например, одним из последствий такой модели стало отсутствие у людей боязни последствий за свои действия, ведь те сотни тысяч (если не миллионы) людей, которые выходили протестовать против Лукашенко, не отдавали себе отчёта, что после «победы демократии» кормить их никто не будет…
Третий вариант выбрала Украина — шок без терапии. Шок был, а вот терапии не было. До последнего времени Украина оставалась социальным государством с непуганым населением (хотя, надо сказать, 90-е годы на Украине были ничуть не проще, чем 90-е в России). В экономике же была сделала ставка на сохранение той части промышленного комплекса, которая опиралась на связи с Россией, но если Белоруссия сохранила высокотехнологичные мощности, то Украина — низкотехнологичные. Вроде бы тот же путь, но другой результат.
Элита и общество
Третья особенность — самая трудноуловимая. Это принципиальная готовность национальной элиты управлять государством.
Тут ситуация довольно странная.
Из трёх славянских постсоветских республик именно у Украины была элита, имевшая наибольший управленческий опыт.
Российская элита в последние десятилетия существования СССР была оттеснена от управленческих высот пресловутым «днепропетровским кланом». Собственно, то, что именно РСФСР первой объявила о суверенитете, было следствием в том числе недооценённости российской элиты.
Белорусская элита на многое не претендовала и многого не умела. Впрочем, опыта и способностей председателя колхоза для управления (отметим — необычайно эффективного управления!) десятимиллионной страной оказалось вполне достаточно.
А вот именно украинская элита оказалась не на месте.
Разумеется, свою роль сыграла пресловутая «демократическая сменяемость власти» (которая работает на практике только в однопартийных или фактически однопартийных режимах) и не менее демократическое наличие сильной оппозиции… Но эти-то демократические извращения не сами по себе появились?
Не сами. Дело не в элите, а в обществе, которое не дозрело до своего государства, воспринимает любую власть как оккупационную. В порядке диалектической логики это общество воспринимает в качестве подлинной только иностранную, может быть, даже оккупационную власть.
Как слышал некогда автор этих строк в Черниговской области: «Какой же Кучма президент, если я с ним вместе гусей пас?» Ну вот нужен, например, Лукашенко, с которым конкретный избиратель гусей не пас и, более того, который как председатель колхоза сам раздавал указания гусиным пастухам.
Национальное единство
Опять же стартовые условия у трёх республик были разные.
Белорусское общество было наиболее цельным, потому вопрос о его интеграции по сути-то и не стоял. Постепенно скорее происходила дезинтеграция — на белорусов и «литвинов».
Российское общество, напротив, было очень сильно дефрагментировано — настолько, что никакого другого варианта, кроме объединения, в общем-то и не было. Впрочем, вариант был, но то самое чувство государства, которого не хватает украинскому обществу, этот вариант исключило.
Украина изначально была расколота на три части: европейскую западную, российскую юго-восточную и собственно украинскую центральную. Центральная Украина в каждом частном случае могла сделать ставку на Запад и на Юго-Восток.
Украинская элита решила, что для простоты управления страной лучше иметь цельное в национальном отношении общество (на самом деле нет, но элите это не объяснишь), а потому надо объединить Запад и Центр. Именно потому в качестве примера бралась Франция — там ведь произошло объединение нации «железом и кровью» ещё в Средние века… И с придыханием рассказывалось о том, как во Франции борются с англицизмами в речи, на минуточку забывая, что английский во Франции и русский на Украине — явления принципиально разные. Точнее не забывая, а намеренно их смешивая (заявления Данилова о втором государственном языке английском только выглядят шизофренией).
Рано или поздно эта тема должна была рвануть, она и рванула.
Территориальная целостность
Тема культурной самоидентификации в условиях территориального раскола не могла не привести к реализации этого самого раскола. Собственно, оно, может, и прошло бы без последствий, как без последствий прошли сепаратистские выходки Крыма, Донбасса и Закарпатья в первой половине 90-х, но… Времена изменились.
С одной стороны, соседние страны, порешав в первом приближении свои внутренние проблемы, начали обращать внимание на окружающий мир. Точнее — обнаружили, что их внутренние проблемы имеют продолжение вовне.
С другой стороны, оказалось, что международное право в плане сохранения территориальной целостности не работает.
Собственно, неясно, откуда вообще взялся миф о том, что оно работает, — страна достаточно сильная брала то, что ей было нужно (как Великобритания Фолкленды). Иногда, правда, цена сохранения чего-то нужного оказывается слишком высокой, и тогда та же Великобритания отдаёт Гонконг. Но в любом случае о «международном праве» вспоминает только слабая сторона и только в качестве утешения, но на самом-то деле я прав… Хотя у сильного всегда бессильный виноват, о том в истории мы тьму примеров слышим, но мы истории не пишем, а фантазируем на темы «международного права».
Сигналов того, что время изменилось и верить в международное право несколько неправильно, было предостаточно. Собственно, хватило бы одного Косово. Но украинская элита выводов из окружающей действительности не делала, продолжая пребывать в фантазиях…
Резюме
У победы много отцов, а поражение всегда сирота — в том, что Украина не достигла целей, поставленных на заре независимости (не важно — хорошие цели или дурные), не виноват никто. А значит — виноваты все.
Украина — классическое несостоявшееся государство, существующее только попущением соседей. И только потому, что соседям удобнее иметь в соседях несостоявшееся, пусть и враждебное, государство, чем выжженное дикое поле.
Ну а пока существует консенсус соседей, государство такое может существовать почти бесконечно — всё население не сбежит, вся экономика не улетучится, элита будет худо-бедно управлять, а население — худо-бедно подчиняться.
На каких-то этапах возможны даже локальные перемоги, когда одному из крупных игроков будет удаваться нанесение какого-то ущерба конкурентам при помощи несостоявшегося государства.
Проблема только в том, что у других игроков свои циклы развития, и некоторые из них деградируют так быстро, что даже несостоявшееся государство оказывается для них сильным игроком. Сейчас, например, в таком состоянии находятся США…
