Лягушку варят постепенно и с каждым годом празднующим 9 Мая разрешают все меньше и меньше, а репрессии к ним применяют все более жесткие.
Как нас лишают памяти
Мы однажды уже говорили, что для нас СССР — то же, что для западноевропейцев — Древний Рим. Одни его любят, другие ненавидят, но все вышли из него, и его культура непосредственно или в снятом виде живет в каждом из нас. Так и праздник Дня Победы стал частью народной души, народной культуры. А культура — штука крайне консервативная, и меняется она очень медленно. Но тем не менее меняется.
Американская школа социальной психологии (Фестингер, Аронсон, Миллгрэм, Зимбардо и др.) в рамках изучения феномена «зла», в частности холокоста и фашистского террора как такового, выявила последовательность реакций на социальное влияние.
Первая — это подчинение. Мотивацией для подчинения является желание получить поощрение или избежать наказания. Так, моментально после госпереворота 2014 года на Украине запретили праздничные парады в честь Дня Победы. Одно это дало колоссальный эффект. Раз соответствующее государственное массовое мероприятие не проводится, абсолютное большинство их тех, кто раньше выходил на улицы с гвардейскими лентами, красными флагами, шариками, транспарантами и т.д., больше не выходят. 9 Мая для них остается важным днем, но у этих людей больше нет привычной возможности праздновать его вместе.
Однако кто-то способен на самоорганизацию — например, собраться на митинг у какого-нибудь мемориала. Для них принимают т.н. закон о декоммунизации и запрещают символику Победы. Полиция и агрессивные группировки неонацистов действуют вместе (фашисты и полиция — одна коалиция), и часть людей: а) не хочет нарушать новый закон, б) боится его нарушить. Да и на «стихийно» организованные собрания у памятников просто опасно ходить из-за курсирующих по периметру вместе с правоохранителями камуфляжных боевиков с рунами на шевронах.
А чтобы у минимума граждан возникало желание идти на «народные» митинги, местные чиновники и бизнесмены в разных точках города (лишь бы не дать людям собраться в одном месте) проводят выхолощенные официальные мероприятия, где можно поесть, выпить и послушать казенные речи о том, как хорошо, что победили Гитлера. Вместо Знамени Победы там будут «жовто-блакитные» флаги, а цветы недоумевающим ветеранам подарит какой-то атошник со словами: «Вы боролись против фашизма, а мы боремся против рашизма». Народ не слушает ни камуфляжного атошника, ни пиджачного чиновника, а просто гуляет и ест шашлык.
Постоянная угроза вырабатывает в людях привычку. Это второй тип реакции на социальное влияние. Кто-то возмущается, но, если традиционный способ празднования опасен, а такой — не опасен, большинство склоняется ко второму варианту и привыкает к нему. Но возникает когнитивный диссонанс (термин, введенный социальным психологом Леоном Фестингером) — действия расходятся с желаниями. Поэтому свои действия нужно рационализировать, доказав самому себе, что поступать именно так — единственно правильный вариант.
Вот и возникает третий тип реакции — идентификация. Мы ведем себя определенным образом не потому, что нам так нравится, а потому, что это обеспечивает хорошие отношения с теми, с кем мы себя идентифицируем. Поясним на примере. Тотальная официальная пропаганда говорит, что Украина воюет с Россией, «страна-агрессор» приватизирует Победу, празднует 9 Мая так-то и так-то, поэтому украинцы должны праздновать иначе. Человек одновременно и хочет праздновать, и идентифицирует себя с украинской нацией. Он хочет оказаться правым, хочет снять мешающий жить когнитивный диссонанс.
Что он в таком случае делает? Идет на выхолощенное официальное мероприятие с шашлыками и атошниками со вполне сформировавшимся и рационально объясненным самому себе убеждением, что это единственный здравый и адекватный вариант. В этот момент происходит интернализация — внутреннее принятие. Для меньшинства, которое все еще готово рискнуть, всенародный праздник, как метко заметил журналист Юрий Ткачев, превращается в Песах в Варшавском гетто.
Для моего родного Запорожья это самая точная характеристика.
Сначала намечались торжества, потом аресты; потом решили совместить
Начнем с автопробега общественной организации «Полк Победы». В прошлом году у руководства «Полка» в ночь с 8 на 9 мая проводили обыски, а затем задерживали чуть ли не на сутки, чтобы народ без организаторов растерялся и не смог провести мероприятие. Когда автоколонна все-таки двинулась, ее остановила полиция и стала требовать убрать красные флаги с утвержденной Минюстом символикой организации. После того как флаги были убраны, автоколонна, естественно, превратилась просто в пару десятков обычных машин, затерявшихся в городском трафике.
На этот раз, в 2021 году, власти попытались повторить удачно отработанную схему. Сначала руководителя «Полка» Андрея Иванова задержали, чтобы выяснить вопрос об угнанной у него машине, которую никто не угонял. Затем решили отвезти его в отделение, чтобы проверить на наркотики. Пока Иванов разбирался с этими глупостями, автоколонну остановили с теми же требованиями, что и в прошлом году.
— Почему бандерам разрешили в Киеве проводить их годовщину, а нам не дают? Меня вчера приглашали на ленинградский телемост, так там были представители 54 стран. Весь мир отмечает День Победы, а эта несчастная Украина — пшик на общем фоне. Они, видите ли, День Победы нам не разрешают, — возмущалась 99-летняя ветеран Сталинградской битвы Александра Семеновна Скрипнюк, но у полиции был приказ.
Только что-то пошло не так. Участники автопробега точно знали, что на их флагах нет запрещенной символики, и отказались их убирать. Тогда полицейские заявили, что граждане могут быть инфицированы коронавирусом, поэтому их всех надо переписать и прогнать информацию через базу данных — проверить, не нарушает ли кто-нибудь режим самоизоляции.
«Перепись населения» длилась часа полтора. Известный писатель и блогер-антифашист Мирослава Бердник приводит свой разговор с полицейским во время переписывания данных.
— Ведь вы знаете, что этот флаг зарегистрирован в Минюсте, т.е. разрешен?— спрашиваю я.
— Да, знаю.
— Т.е. мы имеем право его использовать?
— Да, имеете. Но… это может не понравиться другим людям. Понимаете, он красного цвета, а есть люди, у которых красный цвет может вызвать ассоциацию с коммунизмом.
— Но это проблема этих людей. А вы обязаны защитить наши права ехать с этими флагами.
— Но эти люди тоже имеют право не любить коммунизм!
— Вот пусть и не любят. Но ваш долг — защитить нас от антиобщественных проявлений этих людей.
— Но вы же понимаете, в каком обществе мы живем, мы сейчас уходим от советского к…
Договаривать полицай не стал, видимо сообразив, что может под запись сболтнуть лишнего. Но мы договорим вместо него: от советского к фашистскому. Автоколонну отпустили, поскольку люди знали свои права и были готовы за них бороться.
Иная ситуация с теми, кто собрался на Аллее Славы у мемориала комбату Еременко. Вместе с горожанами на митинг неизбежно пришли и праворадикалы. Но на этот раз не для драк. Совершенно не скрываясь, они высматривали людей с символикой, казавшейся им запрещенной, и докладывали полиции. Так, представившийся «гражданином Вадимом» тип в футболке с тризубом привел целую толпу правоохранителей к пожилой женщине, которая держала в руках портрет своего отца-фронтовика и изображение его наград — ордена Славы и медали «За взятие Берлина». Молодая лейтенант полиции потребовала от нее убрать изображение наград, ссылаясь на т.н. закон о декоммунизации.
— Девушка, — обратилась к ней пожилая женщина с портретом ветерана.
— Я вам не девушка, я лейтенант полиции!
— Хорошо, товарищ полицейский, мне что, нельзя почтить героическую память моего отца?
Подошли люди, стали объяснять, что закон о декоммунизации не распространяется на награды. Но у фройляйн полицай в руках были распечатанные инструкции.
— Это не награды, это фотошоп. Вот если бы вы принесли настоящие медали, к вам не было бы претензий.
— Ну да, конечно. Я вам не доверяю, чтобы брать сюда настоящие.
— Это сувенирная продукция, — поставленная в тупик лейтенант начала нести откровенную чушь, — в законе прописана административная ответственность.
Чушь в том, что изображение ордена Славы вообще никаким боком не сувенирная продукция, а административная ответственность наступает в результате публичного ношения гвардейской ленты. Если речь идет о символике «тоталитарного режима», то закон о декоммунизации предполагает уголовную ответственность и реальный тюремный срок. Фройляйн полицай перепутала все, что можно было перепутать. В это время нацик с тризубом на футболке попивал кофе и требовал составления админпротокола. На каком, спрашивается, основании? За женщину решил заступиться 72-летний секретарь одной из районных ячеек бывшей КПУ Валерий Москвин.
— Что вы ее трогаете? Она что, бандит? Тогда и я бандит — хватайте меня! — воскликнул он.
И да, их обоих схватили. Десяток лбов в форме потащили куда-то двух пожилых людей. Люди начали возмущаться, полицаи агрессивно хамили. В итоге они без составления протокола о задержании, без понятных — просто запихали 72-летнего Москвина в автозак, а за ним еще одного мужчину, который возмущался громче всех. Женщину с портретом ветерана оставили на улице, а вечером отчитались о заведении трех уголовных производств по закону о декоммунизации. Но повторим: запрещенной законом символики у людей не было.
Лягушку будут варить до готовности
«Москвин вел себя неадекватно, провоцировал», — люди стали объяснять по сути сами себе в рамках рационализации своей относительной пассивности, которая находится между идентификацией и внутренним принятием (интернализацией). Кого и на что мог спровоцировать пожилой человек, все смыслы жизни которого были попраны и растоптаны в пыли?
Можно ли обвинять в излишней эмоциональности того, кто в своих глазах находится на передовой борьбы с фашизмом? Да, он в силах лишь препираться с полицией, больше он не может ничего. Для обывателя это может даже выглядеть слегка комичным, но на что способен сам обыватель? Ведь для защиты своей культурной идентичности он не готов сделать даже то, что сделал Москвин. Малейшая угроза — и миллионы обывателей забиваются в норку, тихонько включая московский парад Победы на своих ноутбуках, а через время — уже и не включая.
Вырабатываемая угрозой привычка переходит в идентификацию, а затем и во внутреннее принятие. Ситуация с Москвиным трагична прежде всего из-за его бессилия. Бессилие одиночки без денег, организации, охраны, юристов, СМИ, которые имеются у некоторых провозглашающих свою приверженность антифашистским ценностям депутатов и бизнесменов, не делающих ничего, чтобы помочь таким вот Москвиным. У них совсем другие задачи. А глядя на бессилие самых активных, безнаказанное государство методично реализует описанную американскими социальными психологами схему, каждый раз добавляя что-то, чего не было раньше.
Новость сегодняшнего дня заключается в том, что года 4 назад гвардейские ленты срывали нацики, а полиция лишь вежливо просила их снять, вступала в препирательства с горожанами, стыдливо поясняла, что все понимает, но есть приказ, и в самом худшем случае составляла админпротокол. Года 3 назад заставляли (даже силой) убирать Знамя Победы, но на красные флаги без символики или с символикой общественных организаций внимания не обращали.
Два года назад (и даже в прошлом году) все спокойно ходили с портретами ветеранов, где были изображены советские награды. И вот в 2021 году полицаи уже откровенно по-хамски требуют убрать или заклеить изображение орденов и медалей. Придворные же СМИ все как один разминают тему того, что красные флаги, оказывается, запрещены, хоть это и не так. Если кто-то думает, что новшества в поведении полиции и медиафейки случайно совпали, он сильно ошибается. Лягушку варят медленно, чтобы она вовремя не сообразила выпрыгнуть из кастрюли.
И очень важно, чтобы оставшиеся смельчаки выглядели как городские сумасшедшие. За сумасшедших никто из уважаемых людей не заступится, слишком велики издержки для репутации. На такую картинку также работают СМИ, но и объективная ситуация им откровенно помогает. Ведь «нормальные» люди либо дома делают шашлыки, либо слушают выступления чиновников и атошников на официальных мероприятиях и тоже делают шашлыки. А выходить драться с нациками, пререкаться с полицией и уезжать в участок в автозаке из года в год могут только ненормальные.
Для «сумасшедших» создают отдельный от остального населения мир, «пузырь» с металлическими рамками вокруг советских памятников, где им словно в загоне выделяется место для всенародного празднования Песаха в Варшавском гетто. Среди них — нацики-провокаторы, а по периметру загона — полицаи, ожидающие доноса от своих праворадикальных агентов.
Гетто — еще не концлагерь, в гетто можно собраться на Песах и на 9 Мая. Но вся штука в том, что после собрания некоторые таки поедут в концлагерь. На следующий год снова собрание, и снова самых активных — в автозак. И так сколько нужно до самого конца, пока Древний Рим окончательно не сотрется из памяти новых варваров. А кто помешает?
