У Алексея Николаевича Варламова два безусловных достоинства.
Во-первых, он не булгаковед. Это очень сильно развязывает ему руки. Булгаковед обязан Булгакова любить или хотя бы демонстрировать такую любовь (а то читатели не поймут). Варламов Булгакова ценит, но не любит безоглядно. Это позволяет ему делать очевидные, но не всегда одобряемые выводы.
Например, когда рассуждают о том, почему не состоялась беседа Булгакова и Сталина, обычно ссылаются на мнение Е.С. Булгаковой — разговор пошёл бы не о деньгах, а о свободе творчества. Сталин говорить на эту тему был не готов. Увы и ах — после звонка Сталина, когда Булгаков уже работал в ТРАМе и МХАТе, он писал Сталину и… именно о деньгах. Это письмо часто цитируют, но выводы не делают. А ведь очевидно, что письмо дошло и составило плохое впечатление — работу человеку дали, а он всё равно недоволен…
А к булгаковедению как явлению автор относится с подозрением, и даже роняет загадочную фразу: «Булгаковедение как наука и булгаковеды как персонажи ещё ждут своего Лукулла» (не имеем представления, что он имеет в виду — мы знаем только «лукулловы пиры» и братьев Марка и Лициния Лукуллов — полководцев времен поздней республики, современников Суллы, Помпея и Красса). Особенно же потряс воображение Варламова «литературовед Е.А. Яблоков, который знает всё» (доктор филологических наук Евгений Александрович Яблоков — автор, если не ошибаемся, шести монографий о Булгакове, а также сопроводительных статей и комментариев к его произведениям).
Во-вторых, у него обширные знания и широкий взгляд на литературу. Он с легкостью проводит параллели между Булгаковым, Буниным, Тэффи, Толстым, Пришвиным и многими другими. Что даёт обширный материал для анализа.
Уже в начале книги нас ждет серия выводов, над которыми многие читатели никогда не задумывались (просто из-за недостаточности информации для сравнения):
Во-первых, Булгаков — единственный крупный писатель своего времени из полной и счастливой семьи (в некоторой конкуренции к нему только Иван Шмелёв, и то…).
Во-вторых, Булгаков — единственный крупный писатель своего времени из семьи священников, причем — по обеим линиям (писателями-врачами нас, чай, не удивишь).
В-третьих, Булгаков — редкий человек, у которого от школы осталось больше впечатлений, чем от университета.
В университете, кстати, Булгаков учился 7 лет, задержавшись на втором курсе из-за романа с Татьяной Лаппой и неопределенности будущего — думал стать то ли актером, то ли писателем, то ли певцом. Кстати, один из первых своих рассказов, «Огненный змей», М.А. написал в студенческие годы — примерно в 1912-13 году. Закончить обучение его, видимо, подтолкнула свадьба — надо было обеспечивать семью.
Варламов пытается анализировать и такие неоднозначные моменты, как отношения между Булгаковым и его первой женой. Он приходит к выводу, что разлад был предопределён отсутствием у Т.Н. Лаппы духовного развития. Будучи идеальной парой для Булгакова-врача, она стала неинтересной Булгакову-писателю. Критической точкой отношений он считает момент, когда Татьяна Николаевна не поняла сцены молитвы Елены в «Белой гвардии». В этот момент посвящение ей из книги исчезло (его сёстры, Надежда и Елена, это посвящение видели)…
Справедливости ради надо отметить, что сам Булгаков духовным развитием жены вовсе не занимался и вообще — был противником женского образования (по словам Надежды Земской). К сожалению, автор не вернулся к этому вопросу позже, когда в жизни Булгакова появились разносторонне развитые и образованные Любовь Евгеньевна Белозерская и Елена Сергеевна Шиловская (Нюренберг).
Есть и совершенно чудесные фактологические замечания.
Например, Варламов указывает, что герой рассказа «Морфий» Сергей Поляков кончает жизнь 13 февраля 1918 года, в то время как этой даты просто не существовало! В связи с переменой календаря за 1-м февраля сразу же пошло 14-е… И тут вспоминается Максудов из «Театрального романа», который бросился в Днепр с Цепного моста, уничтоженного поляками в 1920 году (на самом деле мост был уничтожен не полностью, и что-что, а броситься с него в реку было можно).
Или то, что 11 января 1929 года был убит Яков Александрович Слащёв, а 30 января — запрещен «Бег», в котором Слащёв был выведен как генерал Хлудов.
Или то, что второе разрешение «Дней Турбиных» вполне могло быть связано с публикацией в Париже критического отзыва Ходасевича, о котором Сталину сообщил Горький…
Или вот, довольно неожиданная трактовка фразы «народ не с нами, он против нас» из «Дней Турбиных». Варламов делает логичный вывод, что это отнюдь не признание неминуемости победы большевиков, а всего лишь констатация того, что «против интеллигенции восстал тёмный и дикий народ, который не может быть солидарен с интеллигенцией, олицетворяемой Турбиными». После этого, кстати, можно обратиться к «Собачьему сердцу», где наглядно показано, как именно эта самая интеллигенция создаёт «народ», который тут же начинает её притеснять…
Булгаков как писатель был «крещён» на Кавказской войне, подобно Толстому и Лермонтову. Именно кавказский период его творчества был чуть ли не самым продуктивным в драматургическом отношении — в 1920-21 годах во Владикавказе было поставлено целых четыре пьесы Булгакова! За последующие 20 лет — три (если не считать дошедших до генеральной репетиции).
Кстати, первым опубликованным рассказом Булгакова были не «Грядущие перспективы» (это, кстати, вообще не рассказ, да и не стал бы Булгаков привлекать к нему внимание даже в «Записках на манжетах»). Скорее это «Дань восхищения», сохранившийся фрагментарно и посвященный событиям октября 1917 года в Киеве.
Интересно анализируется тема «сменовеховства». По мнению Варламова, Булгаков «сменовеховцем» не был, поскольку не верил в возможность примирения старой и новой России. Особенно чётко это выражено в рассказе «Ханский огонь».
Но «сменовеховцы» сыграли огромную роль в судьбе Булгакова — они (вернее — А.Н. Толстой) сделали Булгакова известным. Дружбы между ними, правда, не получилось. Хотя Толстой к ней стремился, а его старшая дочь впоследствии вышла замуж за Е.А. Шиловского — бывшего мужа Е.С. Булгаковой.
По поводу «Кабалы святош» Варламов, удивительным образом, становится на сторону критиков пьесы. По его мнению, сам Мольер не одобрил бы копания в его грязном белье, раскрытия сложных отношений с женщинами и королем. Собственно, Булгакова именно за это и критиковали — подменил, дескать, реалии классовой борьбы разной пошлятиной.
Честно говоря, автор этой статьи не знает, что сказать по этому поводу. Персонально для него «Кабала» остаётся вершиной драматургического мастерства Булгакова.
С другой стороны, если бы Булгакова стали пинать не за рассказ о кровосмесительстве, а за борьбу с цензурой, то ему точно было бы хуже. Словосочетание «Булгаков рассчитал» в употреблении Варламова может не нравиться, но в данном случае вдруг он действительно — «рассчитал»?
А вот относительно «Театрального романа» Варламовым, напротив, написано много хорошего. Но именно тут ему внезапно изменяет чувство меры: в «Театральном романе» «Булгаков-писатель как нигде превзошёл Булгакова-человека, победил его злость, обиду, раздражительность». И тут же признаёт — литературный мир Булгаков описал с полным использованием всех этих своих качеств. В смысле — очень зло и хлёстко. А его «доброта» по отношению к театру и людям театра… Может, замысел как раз и был в том, чтобы попытаться воздействовать на театр изнутри ярким и смешным памфлетом? Рукопись ведь не была предназначена для печати и «звучала» только при чтении в конкретной аудитории, знающей, о чём идет речь… И, понятно, был бы памфлет написан иначе, «терапевтический эффект» не получился бы. Фрагментами, связанными с писателями, Булгаков показал, как он на самом деле зол на МХАТ. Может, конечно, всё было и не так, но отрицать возможность такого расчета было бы неправильно.
О «Мастере и Маргарите» автор пишет мало и объясняет это… самим форматом серии «Жизнь замечательных людей»: «Если говорить о биографии нашего героя (…), то надо признать (…), что в прижизненной судьбе своего создателя (…) роман "Мастер и Маргарита" практически никакой роли не сыграл».
В отличие от большинства булгаковедов, Варламов отнюдь не считает Булгакова ничего не боящимся рыцарем без страха и упрёка. Он признаёт, что звучащие как анахронизм слова о крахе белого движения в «Днях Турбиных» были уступкой политической остроте момента. «Александр Пушкин» в точности соответствовал текущей концепции и, при прочих равных условиях, должен был пойти. Не говоря уже о либретто оперы Сергея Потоцкого «Чёрное море». Мало того, что музыка, по отзыву Е.С. Булгаковой, была так себе, так и тема революционная — о разгроме Врангеля. А именно писать революционные тексты Булгаков отказывался и в лучшие времена. Кстати, автор правильно отмечает, что во МХАТе Булгакову ничего такого не предложили бы, а ГАБТ и не подумал учитывать тонкую душевную организацию нового автора. Само же либретто, по сути, стало пародией на собственный булгаковский «Бег»… (опера не пошла, но либретто сыграло свою роль позже — им «разбавили» сценарий фильма, что позволило протащить его через идеологические инстанции).
Ну и, конечно, автор весьма критично расценивает «Батум», полагая, что пьеса слабая, а сама работа над ней, независимо от субъективных намерений автора, должна была быть воспринята как попытка наладить диалог с властью. При таком подходе к делу остаётся вопрос — за что же Булгаков так не любил Алексея Толстого и Валентина Катаева, которые действовали ровно в той же парадигме, только более последовательно?
Варламов довольно много внимания уделяет версии Мариэтты Чудаковой, которую она позаимствовала в воспоминаниях невестки Е.С. Булгаковой Дзидры Тубельской о том, что Е.С. была осведомительницей НКВД. Версия слабенькая хотя бы потому, что у Тубельской отношения с Е.С. Булгаковой не сложились, а членом семьи она была недолго. Да и вообще, сразу вспоминается замечание крайне ревнивой (но уже поэтому — чрезвычайно наблюдательной) Лидии Яновской, что Мариэтта Оскаровна имела влиятельных покровителей (не уточняя, правда, географически, была ли это площадь Ногина или Дзержинского).
К сожалению, отдельные разделы книги плохо отредактированы. Например, Святополк-Мирский (известная в Российской империи фамилия) чудесным образом превращается в Святослав-Мирского. По всему тексту разбросаны цитаты, которые именно как цитаты плохо атрибутированы — понять, где кончается цитата (с которой автор зачастую не согласен) и начинается собственно авторский текст, бывает трудно. Тем более, что Варламов злоупотребляет сложносочинёнными предложениями и обширными цитатами не только из булгаковедческой литературы, но и из самого Булгакова. Хотя книга-то, в общем, адресована любителям Булгакова, которые тексты его знают и в цитировании не очень нуждаются…
Встречаются характерные идеологизмы, вроде цитаты Г. Свиридова: «дьявольское овладело людьми настолько, что сам дьявол удивлен этим». И вывод: «вот цена советскому периоду нашей истории, которую теперь так стараются обелить». Хотя, казалось бы, автору надо не об обелении или очернении периода заботиться, а анализировать жизнь писателя, творившего именно в этот период.
Впрочем, с этими недостатками можно примириться — книга-то действительно прекрасная…
