Об этом в интервью изданию Украина.ру рассказал редактор отдела политики журнала "Монокль" Петр Скоробогатый.
- Петр, журнал Spiegel сообщил о том, что на форуме по безопасности в Таллине представители Польши и стран Прибалтики выразили готовность ввести войска на Украину, когда ВС РФ прорвут фронт. У нас принято скептически оценивать военный потенциал "прибалтийских тигров", но в чем заключается опасность такого сценария?
- Есть несколько моментов, которые нужно учитывать в общей повестке. Прежде всего необходимо сфокусироваться на самом статусе прибалтийских государств и пояса восточноевропейских государств, которые примыкают к Украине и Белоруссии в большой зоне обороны России.
Что касается прибалтийских государств, то они за последние два года получили серьезное усиление политического веса. Фактически мир узнал, что они существуют. Это смысл существования этих территорий, которые продолжают жить в условиях деиндустриализации и постепенного идеологического и экономического переформатирования. При этом надо понимать, что элиты прибалтийских государств получают не только усиление своего политического веса, но и значительные экономические преференции, поскольку эти страны выступают бенефициарами многочисленных военных программ, которые реализуются на этом направлении блоком НАТО.
А чиновники и политики, которые являются проводниками этих программ, безусловно, получают свой гешефт. Но их зарплата напрямую зависит от того, насколько интенсивно раскручивается военное противостояние между Западом и Россией. В этом смысле их агрессивный тон, при всей ничтожности, казалось бы, их заявлений, имеет прагматичный для них результат. При этом они выступают застрельщиками ястребиной политики НАТО.
При этом я уверен, что центральные страны западного блока и Альянс НАТО не в восторге от таких резких заявлений. Но вынуждены это учитывать в рамках атлантической солидарности. Всегда есть риски того, что такая радикальная программа рано или поздно будет приведена в жизнь при изменении определенной конфигурации украинского фронта.
Украина находится в ситуации, когда есть довольно большая вероятность того, что ее остатки придется спасать, а фронт придется каким-то образом подпирать, не допуская значительного продвижения российских войск, потому что западные страны очень много вложили в украинскую политическую повестку. Сам по себе факт поражения может привести к крушению гигантского количества карьер политических и чиновничьих.
На Украине и до СВО находилось большое количество военных из западных стран, как непосредственно на поле боя, так и специалистов, которые обслуживают западную технику, обеспечивают логистику и коммуникации с регулирующими структурами НАТО, с разведкой и так далее. И в этом смысле возникал некий ценностный и юридический тупик, поскольку было не очень понятно, как относиться к собственным гражданам, которые воюют на Украине, фактически выступая наемниками.
Поэтому в последнее время они пытаются легитимировать нахождения своих специалистов, чтобы не считать себя страной, которая на незаконных основаниях участвует в военных действиях против российской армии.
- Как сообщил глава Погранслужбы ФСБ, НАТО у российской границы отрабатывает нанесение ядерных ударов по территории России. Когда будет перейден рубикон, за которым ядерное оружие станет обычным конвенциональным видом вооружения?
- Все риски этой ситуации заключаются в том, что не существует какой-то конкретной точки, когда мы сможем сказать, что стороны перешли некие красные линии и теперь готовы к нанесению ядерных ударов. Это и страшно, что мы можем не заметить того момента, когда перейдем к очень серьезной ядерной эскалации.
В последние месяцы мы наблюдали серьезный торг, по всей видимости, закулисный, о том, каким образом будут использованы F-16 на Украине. Будут ли они использовать западные аэродромы в качестве пунктов базирования для перелета на Украину, используя аэродромы подскока. Это будет серьезный тест для пятой статьи НАТО.
F-16 уже или находятся на Украине, или будут перегнаны туда в ближайшее время. Западный противник ищет возможности их использовать так, чтобы не вызвать резкую реакцию России на это. Но этот вопрос, который связан со стратегической безопасностью России, и любой переход красной линии вполне может привести и к такой лестнице эскалации. Это не значит, что мы сразу увидим большой ядерный удар, но сможем наблюдать очень резко эскалирующую динамику, которая в конце концов может привести к очень тяжелому и неприятному сценарию. Сейчас мы видим удары по объектам РЛС в России, самолеты-разведчики над Азовско-черноморским бассейном, которые наводят украинские ракеты.
Пока есть набор условных правил игры, которые стороны соблюдают, потому что нет никаких юридических обязательств. То есть Россия, вроде как, прекрасно понимает, что с помощью этих самолетов-разведчиков наводятся удары, но считает, что пока что она не готова пойти на следующий уровень эскалации и сбивать эти самолеты, поскольку они находятся в нейтральных зонах, либо в зонах других стран вообще.
В этом отношении идет постепенное увеличение провокационных мер со стороны противника, на которые в конечном итоге мы просто не сможем ответить конвенциональными методами. То есть эта продолжающаяся история, которая может длиться довольно долго и ни к чему не привести, либо уже завтра, например, резко инициировать лестницу эскалации.
- Создается впечатление, что Россия особенно уязвима на крайних точках восточного фланга НАТО, в Балтийском и Черном морях. В черноморской акватории наш флот понес потери от атак безэкипажных морских катеров. Если будет заблокирован Калининград, нам придется пробивать сухопутный коридор. И направление этого удара очевидно для стратегов нашего вероятного противника, так что сухопутная операция будет долгой и тяжелой. Можно ли избежать этого сценария?
- Я бы пока не оперировал терминами возможной сухопутной операции или прямыми, пусть даже локальными, столкновениями российских войск с какими-либо западными государствами. Запад, очевидно, реализует большую стратегию на удушение России на западном направлении. Мы серьезно ослабли на Балтийском и серьезнейшим образом ослабли на Крымском направлениях. И какими-то быстрыми оперативными методами восстановить нашу боеспособность, наш потенциал в этих зонах не получится.
То есть должны пройти года, а то и десятилетия, чтобы мы восстановили, например, потенциал нашего Черноморского флота. Или попытались каким-то образом перевернуть доску в Балтийском регионе. Но если мы придем к сценарию разрешения украинского кризиса именно так, как это видится российским руководством, то придем и к договоренностям, которые будут включать не только экспозицию на украинском направлении, но и все отношения с западными партнерами, в кавычках, на евразийском пространстве. И это позволит учесть и наши уязвимые точки.
Именно поэтому мы не ведем разговоры о какой-то оккупации Украины, о том, что Украина вообще не будет существовать. Поэтому Владимир Путин постоянно в каждом своем заявлении оставляет пространство для дальнейшего функционирования украинского государства уже в новых границах. В том смысле, чтобы это был субъект, который останется в рамках неких договоренностей, вокруг которых можно строить еще большие договоренности по стратегической безопасности Европы. Тогда мы получим время на купирование тех проблем, о которых вы говорите, и на Балтийском, и на Крымском направлениях.
Противник это прекрасно понимает. И значительная часть западного истеблишмента ставит на продолжение этой тягомотной войны, чтобы на другие направления у России не было времени и наши ресурсы истощались.
В этом смысле довольно большой вопрос, кто получает выгоды от стратегического истощения, то есть от продолжения этой кампании. Совершенно неоднозначно можно ответить на вопрос, действительно ли России выгодно долго продолжать компанию, действительно ли она себе может это позволить, именно исходя из вот этих вот больших стратегических соображений.
Потому что, усиливая наш потенциал на украинском направлении довольно долго, в перспективе нескольких лет например, у нас не хватает ресурсов, в том числе для того, чтобы подкрепить выпадающие блоки, связанные с нашей безопасностью, на северном направлении, на южном, не говоря уже о других направлениях, которые тоже требуют внимания.
- После несколько неуспешного наступления в наших войсках на севере Харьковской области кажется, что ВСУ смогли навязать нашим частям своего рода клинч, и уже несколько дней идут упорные уличные бои в Волчанске и в районе Липцев. Нам неизвестны резервы ВСУ, но есть ли вероятность того, что они не столь малы и не столь ущербны, как нам порой видится, и у них есть возможность перейти в какой-то момент в контрнаступление?
- Во-первых, я бы до сих пор не спешил давать какую-либо оценку задумке российского командования на Харьковском направлении, и это большое благо. Задумывалась ли большая операция, или эта вязкая борьба на приграничных территориях и была целью российского командования. Тем более продолжаются разговоры и, видимо, небеспочвенные, что мы можем открыть новые участки фронта на Сумском направлении.
Довольно сложно оценивать, насколько ожидаемой была реакция противника, потому что действительно на эти направления были выделены значительные резервы, стянутые с других участков фронта.
С точки зрения результирующего продвижения российских войск, важно не то, каким количеством резервов располагает противник, а какое количество войск есть у нас. А пока очевидно, что это количество небольшое, которое не позволяет развивать значимые участки прорыва. Полагаю, что российское командование осознает, какими резервами располагает, и продолжает играть в давление, а не в большие операции на оперативную глубину, не говоря уже о стратегической.
Пока можно сказать, что Волчанская операция позволила связать большое количество фронтовых резервов, которые противник имеет возможность перебрасывать с Донецкого направления. Это позволяет нам более-менее продвигаться вперед. И если мы посчитаем за последние три недели, пока длится Харьковская операция, то мы получили довольно значительные территориальные приобретения, учитывая характер всей СВО. Противник связан маневрами своих резервов, которые стянуты к Харькову, и не имеет возможности подпирать проваливающиеся участки фронта.
Так ли было задумано изначально, бог его знает. Как мне кажется, всё-таки мы рассчитывали на то, что Волчанск мы возьмём и с опорой на эту базу сможем более гибко проводить наши операции на этом направлении, создавая серьёзные риски для всей обороны противника как на Купянском, так и на Харьковском направлении. И тем более если мы найдём дополнительные войска на открытие новых фронтов, то вот уже это может создать довольно серьёзные проблемы для ВСУ.
Второй момент, всё-таки важно обеспечение войск противника. На мой взгляд, это еще важнее, чем количество личного состава. Для купирования Харьковского прорыва или Волчанского прорыва противник вынужден был использовать довольно значительное количество тяжёлого вооружения, которое наши войска успешно продолжают выбивать.
И мне кажется, что это была одна из главных задач этой операции, которые мы наблюдали, потому что если мы посмотрим на номенклатуру средств, которые сейчас передаёт Запад, то там с техникой большие проблемы. В основном там дорогие системы РСЗО и ПВО, а не фронтовая артиллерия, танки и БМП. Но именно эта номенклатура вооружений нужна для купирования таких прорывов, которые мы увидели в Харьковской области.
Одно дело вести бои в районах с плотной застройкой, где все пристреляно и даже два-три пехотинца могут обороняться против тяжелой техники, тем более ВСУ освоили прекрасно технику обороны дронами. Когда вы выходите на оперативный простор, где нет таких оборонительных сооружений, как в Донбассе, по-другому приходится использовать бронетехнику, артиллерию, применять огневой вал. Мы получаем больше возможностей для работы именно такой номенклатурой вооружений, видимо, именно это планировалось российским Генштабом.
О том, как на Западе разгоняется ядерная истерия по поводу якобы русских планов использования ядерного тактического оборудования - в материале Александра Сокуренко Завтра война? Где надеется отсидеться западная элита, разжигая ядерный конфликт с Россией.