Такое вот кино. Здравствуй, старость… - 25.11.2022 Украина.ру
Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Такое вот кино. Здравствуй, старость…

© CC0, Freepik
Читать в
…Все, кто любит кино, однажды понимают, что киностудии не зря называют "фабрикой иллюзий" или "фабрикой грез". Так или иначе они иногда предлагают образы, может быть, маркеры, которые нередко влияют и даже определяют жизнь, меняют ее.
В юности — давая кумира, которому хочет подражать и в чем-то лепить с него жизнь. В зрелости — напоминая о былом и определяя, что удалось, а что прошло мимо.
Со мной тоже так было, когда я услышал, что он умер 7 августа 2010 года, на 81-м году жизни в больнице в Париже. То есть там, где обычно и умирают великие французские актеры, которые специально не готовятся к смерти в нажитых за долгую и плодотворную жизнь имениях, с третьими-четвертыми по счету молодыми женами, собаками и хобби-виноградниками, дарующими алкогольное вдохновение вкупе с возрастной ностальгией. О причинах его смерти ничего конкретного не сообщалось, но мне показалось, что он мог просто умереть и от… жизни. В таком возрасте она иногда заканчивается…
Я лично не знал этого человека. Не видел его на сцене или на съемочной площадке. Не читал его книгу «Мемуары». Не брал интервью. И даже не знаю, был ли он когда-нибудь в Москве. Не говоря уже о Киеве, где я тогда жил и работал, и где сейчас словосочетание «украинское кино» вызывает слезы жалости по зрительской неутоленности, презрение к творческой амбициозно-бесплодной импотентности украинских «киномытцив» и глубокое уныние по тому, что «из всех искусств наиважнейшее — кино» теперь не принадлежит никому. Ни народу, ни стране, ни даже напыщенным глянцевым бездарям, мнящим себя режиссерами и прозябающим в съемках гламурно-идиотических сериалов о пустоте. О том, как «он ее не хотел, потому что у него на нее не стояло по душевно-психологическим мотивам», и модно отвлекали от «цели» другие — мужики, кактусы, пальмы, коровы. Или великая смерековая титульная нация, которая «понад усэ» (прежде всего), и ей нужно безоглядно служить, ломая все вокруг…
То, что сейчас снимается в Украине ее нынешними режиссерами, назвать «кино» могут только они сами. У них просто нет другого выхода. Смотреть же ЭТО неподготовленному господину или госпоже не рекомендуется строжайше. Чтобы не получить духовно-культурную травму навсегда. Впрочем, а что с прилагательным «украинский» (кроме, увы, жлобства, конечно) — за последние годы вызывает восхищение или хотя бы уважение?..
Владимир Скачко - РИА Новости, 1920, 05.03.2019
Владимир Скачко: кто онИзвестный украинский журналист, публицист, политический аналитик
Но не об этом речь. Звали этого человека Бруно Кремер (ударение в обоих словах, ясное дело, на последнем слоге). И я даже, кажется, не помню его в самом знаменитом и прославившем его навсегда сериале «Мегрэ», в котором он за 14 лет сыграл в 54 сериях, чем поставил мировой рекорд по длительности съемок кино об одном герое.
Но тем не менее для меня Кремер — культовый человек, памятный. Он, вернее сыгранные им герои, с одной стороны, окончательно убедили меня стать журналистом. С другой — кино с его участием определило линию поведения, которой хотелось следовать, образ жизни, тот визуальный вид покоя и тот мир, где хотелось бы жить. Или хотя бы пожить. Хоть немножко, хоть в отпуске. Хотя главным героем в одном из кино был и персонаж еще одной «иконы» — Жана-Поля Бельмондо.
Впервые Бруно Кремера я, как и многие советские кинозрители, увидел в 1976−1977 годах, когда на экраны СССР вышел французский фильм «Частный детектив». Сюжет банален: маньяк-авиастюард в исполнении Кремера грабит богатеньких и магазины с банками, привлекая к этом делу случайных молодых людей, с которыми потом безжалостно расправляется. Но один из несчастных чудом выживает, и к нему в тюрягу подсаживают частного детектива в исполнении Бельмондо (полиция, как всегда, бессильна найти убийцу и потому призывает на помощь циничного и не выбирающего методы работы одиночку). Между пареньком, запутавшимся в жизни, и детективом, уставшим от нее, возникают простые человечески отношения. И герой Бельмондо, мечтательно снизив голос до хрипотцы, рисует молодому кинотоварищу свое представление об островном рае земном, который он хотел бы заиметь и куда хотел бы отправиться и обрести покой: «Голубое небо, золотой песок, голубая вода — картинка». И надо видеть в этот момент Бельмондо!
Не знаю почему, но вот эти голубые вода и небо, переложенные золотистым песком, до сих пор определяют выбор места отдыха. Порождают щемящую бытовую и, как обязательно скажет критик-читатель, обывательскую досаду, что так и не заимел себе если и не остров, то хотя бы дом, где можно было бы коротать дни под шорох волн, ярко бликующих на солнце или гоняющих туда-сюда лунную дорожку…
  - РИА Новости, 1920, 15.09.2022
Прах над Пенсильванией. Смерть мифа о возможности уехать куда-то за счастьем...
…А противостоял парочке новых друзей и разрушил идиллию убийца с чем-то неистребимо ястребиным в облике, необъяснимо привлекательным, как всякий порок. И кличка у него в этом фильме была – Ястреб. Уйти от Бельмондо ему не удалось, но шарм какой-то остался. И от кино, и от героев, и от разрушенной мечты, смерть которой не компенсирует никакое геройское наказание. Такой вот был «букет». Хотелось подражать всему по ситуации, если рядом были умная книга, много портвейна, понимающие твои переживания друзья и подружки и не нуждающееся в объяснениях и дефинициях счастье молодого бытия…
А через два года, в 1978-м, экранами Союза как-то невзначай и нешироко прошел еще один фильм — «Гибель мадам Леман». Так он назывался в советском прокате, а оригинальное его название «Порядок и безопасность мира» (L'оrdre et la sécurité du monde).
Сюжет его так же банален, но лихо закручен, как и в «Частном детективе». Разочаровавшемуся в смысле жизни журналисту Люка Рихтеру (Кремер) передают материалы-компромат на американскую фирму, которую французские капиталисты из конкурентных соображений хотят вышвырнуть из Африки. Люка в поезде по пути из Парижа в Цюрих случайно меняется паспортами с такой же случайной попутчицей Элен Леман (неизвестно куда канувшая французская актриса Лор Дешанель, известная всего лишь по трем фильмам), едущей на встречу с любовником, с которым она устало собралась раз и навсегда выяснить отношения, оборвав вериги тягостной, уносящей жизненные силы неопределенности.
Мадам Леман любовника не встречает, но обнаруживает чужой паспорт, понимает, что может не вернуться вовремя домой, к мужу, и пишет записку Люка со словами: «…Ваши документы у меня». Это был приговор: за журналистом следили американцы, хотели изъять компромат любой ценой, но его не очень боялись, так как были уверены, что смогут договориться.
А вот мадам Леман им была неизвестна, поэтому таила опасность и была обречена. Когда конкуренты договорились, мадам и убили. Прямо на глазах Люка, который пытался объяснить заказчикам, что женщина ни при чем, и что она ничего не знает и просто неправильно написала слова — «документы» вместо «паспорт»…
Но какая была игра актеров! Какие диалоги! Из другой жизни, чисто французские и потому неизъяснимо экзистенциальные — на полутонах и полунамеках реальности, которую лучше не называть своими словами, чтобы не разрушить очарование новых страстей, зарождающейся любви, если хотите, тайны новой неизвестности, волнующей кровь и воображение. «Вы замужем?» — «Да. Еще как замужем». — «У вас много денег?» — «…Моему мужу по карману содержать такую женщину». — «Ну, я не потяну…» — «…Не беда. Можно в рассрочку…» — «Со мной так вопрос не стоит, я не тороплюсь…» Она обиделась. Но уже было видно, что и он торопится, и она хочет, чтобы он ей позвонил.
И он обязательно бы позвонил, если бы ее не убили. Прямо на вокзале. Ножом. Мадам Леман так и не поняла, что произошло. А какая-то сердобольная прохожая накрыла тело газетой, и кровавое пятно просачивается на названии статьи «Французский атом. Сегодня великий день». Конкуренты договорились, но теперь — против Люка Рихтера. Журналист на тропе войны. И фильм заканчивается…
…Я тогда учился на историческом факультете Киевского госуниверситета, из меня готовили не историка, а «бойца партии», о чем не стеснялись говорить открыто. Особенно на первых курсах. Маразм в стране тогда крепчал не по дням, а, казалось, по часам, и воняло страшно от всего, что тогдашние власти предпринимали. Достаточно вспомнить, что университет и тогда носил имя Тараса Шевченко, а этот поэт был знаменем и тех большевиков-коммунистов 70-х годов (типа тоже боролся за счастье народное).
Но вот положить цветы к его огромному памятнику напротив универа в неустановленные партией дни было нельзя. Могли запросто записать в «украинские буржуазные националисты» и вволю покуражиться, борясь с «мировой заразой» в твоем лице. После допроса в КГБ на втором курсе я год вообще молчал, не рассказывал даже невинные анекдоты о Вовочке. Следователи сказали, что они опросили обо мне многих, и практически все вспомнили, какой я «антисоветчик».
Но тогда, к моему счастью, следователи КГБ были умнее, они во мне «врага государства» не увидели и дали доучиться, отказавшись от вербовки, а просто сделав невыездным даже на Сахалин в стройотряд, где, видите ли, было близко к Японии…
…А тут появился фильм «Гибель мадам Леман». И я понял две вещи. Первая: как важно все же правильно и точно употреблять слова. Мы все это когда-то понимаем впервые и отчетливо, но пытаемся шутить и играть словами.
Первые проблески подобного «озарения» появились на лекциях по истории КПСС, которую нам читал профессор Бородин, старый партиец, помнивший Сталина и, кажется, страшно ностальгирующий по его временам. Вот он нам рассказывал о подвиге студентов и преподавателей универа при защите Киева от немцев. Особенно трогательно ему удалось оповестить о профессоре, который ценой собственной жизни спас раненую студентку, вынеся ее из окопов. «Профессор тянул-тянул студентку, пока не помер…», — трагически-пафосным голосом изрекал профессор Бородин, а мы… Мы смеялись — не теми словами должен был говорить профессор. Но он не понимал, злился, и мы замолкали — нам ему еще надо было сдавать экзамен.
Вторая: в той затхлой обыденности я страшно завидовал журналисту — герою Бруно Кремера. Он такие задачи решал: боролся за демократию, вершил судьбы корпораций, спасал своей работой целые африканские страны, свободно ездил из страны в страну, то да се. А я?..
…С тех пор прошло много времени. Я вот уже более 30 лет работаю политическим журналистом и с горечью убеждаюсь, как с каждым годом все дальше и дальше становятся те романтические представления о профессии от суровых реалий. И от кино. И дело тут не в старческом брюзжании о молодости, когда и дни были длиннее и деревья выше, и трава зеленее, и девушки моложе, и портвейн не такой паленый.
За прошедшее время я многое успел и многое попробовал в профессии. И когда буквально на днях пересматривал фильм о мадам Леман и Люка Рихтере, то обнаружил удивительно приятное и еще 30 лет назад практически невозможное. В 70-е годы в титрах фильма, подчеркивая глобальность проблемы, показывали время на часах разных городов — Париж, Цюрих, Нью-Йорк, Вашингтон, Франкфурт, Лондон, Токио. И сердце тогда щемило от безысходности — те города казались далекими и навсегда недоступными — КГБ не дремлет.
А вот сейчас я выяснил — во все эти столицы и крупные мегаполисы меня заносила журналистская судьба. Но нигде я, увы, не спас ни демократию, ни какую-никакую африканскую страну. Изменился характер журналистской работы. Практически ушли в небытие, затертое нынешним звездным гламуром, одиночки, совершающие подвиги во имя прогресса, демократии и свободы слова. А, может, их не было никогда, а ситуация так складывалась, что журналисты просто оказывались в нужное время в нужном месте. И делали дела.
Нет, рецидивы безумства, которому хочется спеть песню, в журналистике возможны. Но они бесплодны — всевозможные конкуренты, политические и экономические, под покровом глобализации и единых стандартов демократии и общечеловеческих ценностей, лицензированных и препарированных под единый стандарт в одном центре, все равно договорятся обо всем по-своему. И купят, затрут, запугают, утопят в «поющих трусах» и рассказах о «счастье потребления» всех. По крайней мере, и на худой конец, пристрелят неудобного, но мир он не перевернет. Нигде!
А, опять же, об украинской журналистике я и говорить не хочу. Одновременное желание «пристроить» родную страну по дешевке заезжим купцам под видом «борьбы за свободу слова и демократию» и прослыть при этом «патриотом» — это нынешний модный и престижный украинский журналистский мейнстрим. Остальные разгребают информационные завалы, как рабы на копях царя Соломона, но отбраковывают «нужное» не менее «нужные» люди. Проплаченные и правильно ориентированные на заказчика, на хозяина, на политическую ситуацию в стране, на собственный карман, в конце концов.
Но разве это журналистика!? От нее безысходность еще тягостнее. Хотя гламур — еще гламурнее…
И вот Бруно Кремер, сыгравший в 120 фильмах и сериалах, тоже ушел. За пару месяцев до этого не стало американца Денниса Хоппера, который сыграл в том фильме злодея, пытающегося пришить главных героев, но убитого журналистом. Не мелькает и не отсвечивает режиссер этого фильма Клод д’Анна. Неизвестно где, повторяю, Лор Дешанель. Уходит, практически ушло в историю старое добротное, жизнеутверждающее, перебивающее этим все прелести и возможности Голливуда, французское кино.
Гагарина - РИА Новости, 1920, 18.09.2022
Две любви Маши Мериль. В жизни одесской княжны Гагариной смешались кровь, политика и страсть
Но и Голливуд уже не рождает «Полет над гнездом кукушки». Наверное, не научились еще монтировать на компьютере тягу к свободе Рэндла Патрика Мерфи (Джека Николсона), человеческую мудрость Вождя Бромдена (Уилла Сэмпсона) и противостоящую ей диктаторскую холодность садизма сестры Рэтчед (Луизы Флетчер, тоже ушедшей буквально в сентябре 2022-го).
В своей точно последней роли старика, научившись после инсульта заново говорить, выступил блистательный, но уже 77-летний Бельмондо. «Я не хочу быть летающим дедушкой французского кино», — сказал он, отвечая на вопрос о своем участии в боевиках. И снялся в картине «Человек и его собака». Отзывы о фильме самые разные, об игре не до конца инсульт победившего Бельмондо — тоже. От восторгов до жалости к падению с лошади некогда мощного императора. Я не знаю, как я себя заставлю посмотреть это кино еще раз.
И когда Бельмондо умер, нужно было видеть, какими к нему пришли проститься Пьер Ришар и Ален Делон, которые тоже во многом тогда определили эпоху, ее вкус, запах, цвет. Ее неповторимость.
И я точно знаю, что это и ко мне приближается, если хотите, уже подобралась старость. Я говорю ей: «Здравствуй. Ты пока повремени пару лет, я еще попрыгаю. И может быть, встречу тебя достойно». Скажу: «Приходи, туда, где есть: голубое небо, золотой песок, голубая вода — картинка. Но меня там нет». Зато до сих пор живет такая мечта невозвышенная.
Хотя в родном Киеве меня тоже хотели то ли убить, то ли надолго упрятать в тюрьму. Чтобы не умничал и не мешал дерибанить страну. Иллюзией, что говоря правду, можно что-то изменить. Иллюзии остаются иллюзиями. Такое вот кино…
 
 
Лента новостей
0
Сначала новыеСначала старые
loader
Онлайн
Заголовок открываемого материала