Ранее Палата представителей США приняла закон, позволяющий конфисковывать активы иностранцев, если средства получены за счет поддержки руководства РФ или незаконных действий. Арестованные активы, согласно проекту, могут быть направлены на восстановление Украины и гуманитарную помощь гражданам страны.
— Олег, имеет ли это значение в условиях, когда Запад и так ведет против нас тотальную экономическую и информационную войну?
— Это не увеличит общую сумму финансовой помощи Запада Украине, но Западу будет проще найти ресурсы для выделения такой помощи. Если бы Запад не мог найти эти деньги в конфискованных у России активах, он бы нашел их в другом месте. Для Украины это не имеет большого значения, потому что разговоров о передаче ей всех 300 млрд долларов российских активов не идет. Вопрос только в том, из каких источников Западу брать деньги для помощи Украине.
— Николай Патрушев заявил, что итогом политики Запада и подконтрольного ему киевского режима может стать только распад Украины на несколько частей. Почему мы решили ужесточить риторику, которая ранее звучала более сдержано и абстрактно?
— Во-первых, смысла сдерживать риторику уже нет, так как Запад все время повышает ставки. Во-вторых, постепенно происходит осознание российским политикумом сложностей решения украинской проблемы и значимости для России украинского вопроса. В связи с этим приходит и понимание, что возвращаться к концепции единой дружественной «братско-славянской» Украины не только невозможно, но и опасно. Нужны новые подходы, которые в Кремле, к сожалению, ранее не звучали.
— Наше предупреждение о нанесении ударов по центру принятия решений в Киеве осложняется тем, что даже если мы применим высокоточное оружие, это приведет к жертвам среди мирного населения. Мы действительно готовы на это пойти?
— Я не знаю настроения наших властей, но нужно учитывать, что Россия сейчас воюет не столько с Украиной, сколько с объединением 40 западных государств, пусть и на территории Украины. Причем украинские граждане сами согласились на то, чтобы их страна стала этой территорией, а они стали солдатами этой войны.
— Я иногда сталкиваюсь с таким упреком: «Зачем вы напали на Украину, не Москву же она бомбить собиралась». Как скоро к нашему обществу придет осознание, что такое Украина на самом деле?
— Это уже во-многом произошло. Я даже удивлен, насколько спокойно наше общество отнеслось к началу спецоперации. С 2014 года российское общество пересмотрело все свое отношение к Украине и украинцам. Современные россияне готовы видеть в свидомых украинцах не братьев, а врагов, в чем те очень долго пытались их убедить. Судя по статистическим данным, у них получилось убедить россиян в своей враждебности. Как, кстати, и в том, что они нацисты. Может, поначалу вся эта стилизация под Третий рейх и была «троллингом ваты», но постепенно она стала неотделима от самой украинской идентичности, причем как для русских, так и для украинцев. А то, что победа над нацизмом является важнейшей составляющей русской идентичности, на Украине прекрасно знали. Так что они добились своего. Хорошо ли это? В той степени, в какой это делает восприятие ситуации более адекватным — да. Хотя в целом не стоит забывать о том, что все происходящее — огромная трагедия для всей русской истории. Я, признаться, до последнего надеялся, что этого не произойдет. Было много других способов работы с украинским обществом, которыми, к сожалению, так и не захотели воспользоваться.
— Судя по всему, и Польша, и Румыния не отказываются от планов вмешаться в украинский кризис. При каких условиях это может произойти?
— Вмешательство возможно. Хотя Польша открыто не заявляла о планах войти на Западную Украину. Да, кулуарно обсуждается проект миротворческой операции, но пока до нее еще далеко. В любом случае это будет формат миротворческих сил, вводимых с согласия Киева и имеющих целью сохранить подконтрольную Западу украинскую государственность хотя бы на части территории бывшей УССР.
Я сомневаюсь, что в воде своих войск на Украину заинтересована Румыния. Скорее, у нее может произойти активизация политики по Молдавии в связи с ситуацией в Приднестровье. В то же время Румыния давно является близким военным союзником Польши в рамках «Бухарестской девятки» и политики усиления восточного фланга НАТО. Если Польше удастся собрать альянс центральноевропейских стран для военной операции на территории Украины, то Румыния может к нему присоединиться.
Но пока что у Польши с этими планами большие проблемы. Ее готова поддержать только Прибалтика, что не очень значимо с точки зрения военной составляющей. Формирование такой коалиции — очень непростая задача. Очевидно, именно из-за этого сейчас идут переговоры Варшавы с Вашингтоном по ее будущему составу, так как именно в Вашингтоне будут решать, какие страны региона заставить в ней поучаствовать.
— К слову о Приднестровье. Многие пророссийски настроенные граждане разозлились на Россию за то, что, начав спецоперацию, она разрушила остатки их стабильной жизни. Не получится ли так, что в случае нападения на Приднестровье Украины или молдавско-румынских сил приднестровцы тоже будут роптать?
— Несомненно! И не роптать, а деятельно сопротивляться. Приднестровцы — большие патриоты своей республики и так просто ее сдавать не захотят. Если же говорить в целом о настроении пророссийского населения в зоне боевых действий, то, конечно, проведение активных боевых действий никого не радует, и обвинения в сторону России тоже будут звучать все громче. Вопрос в том, насколько Россия оперативно и грамотно может объяснять, что основная ответственность за эту операцию лежит не на ней, а на других силах, а Россия только пытается спасти русское общество от полного уничтожения. Ну, и в том, насколько успешна будет сама военная кампания.
— Также звучит много упреков на тему, что прежде чем начинать противостояние с Западом, нужно было навести порядок у нас в стране, потому что «нам нечего предложить Украине и Донбассу». Справедливы ли они?
— Да, хорошо бы, конечно, только наши западные «партнеры» не захотели ждать, пока мы все у себя приведем в порядок. А теперь, когда идет драка, поздно рассуждать о том, чего мы могли бы или не могли. Конечно, Россия могла бы воспользоваться многими шансами, которые у нее были. Она могла бы пойти на многие преобразования, на которые не решилась, но которые составили бы ее гораздо большую силу и сформировали бы более привлекательный образ. Теперь на некоторые их них она идет уже в другой и гораздо более сложной ситуации. Но, что есть, то есть.
Россия действительно в очень сложном положении. Основные ее внешнеполитические стратегии оказались ошибочными: и стратегия интеграции с Западом провалилась, и стратегия интеграции на постсоветском пространстве в части полноценного создания нового Евразийского союза не удалась. Так что сейчас Россия вступила в военные действия не на волне успешной внешнеполитической стратегии, а, скорее, наоборот, в ситуации, когда ее загнали в угол.
Это, конечно, не очень хорошо, но и не безнадежно. Может, в результате всех этих трагедий наше общество обретет себя и избавится от многих губительных иллюзий. Это уже станет большим завоеванием.
