Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
- Дмитрий, вам довелось поучаствовать в мариупольской части кампании. Расскажите о ваших впечатлениях, ощущениях от ситуации в Мариуполе?
— Самое первое впечатление — это внезапность происходящего. Все произошло настолько быстро, я бы даже сказал, неестественно быстро. Многие были к этому не подготовлены даже в Донецке, где восемь лет идет война. Но та стремительность, с которой начали развиваться события, изменившие жизнь десятков тысяч, если не сотен тысяч людей, дала о себе знать.
То, насколько быстро пришла война… Все-таки, если вспомнить наши восемь лет, то эти восемь лет — это такой «тянитолкай» был. Мы их, они нас, мы их по краешку, они нас по краешку… А тут — внезапно началась самая настоящая война XXI века. Очень быстро. И самое главное то, что я в газете нашей неоднократно писал, в нее было вовлечено достаточно большое количество гражданских, которые и по своей воле, и, может быть, не сказать, что по своей воле, такие случаи я тоже видел — так или иначе, стали причастны к тем событиям, которые сейчас происходят.
Вы сказали, что я попал в Мариуполь. На самом деле я попал туда не как военный, а как журналист. И первый раз, когда я приехал туда, конечно, уже в самом городе были основные события, — приехал в ту часть (города — Ред.), которую можно было попадать, это было недель около двух назад… Меня сразу поразила масштабность событий, именно сам город — все грохочет.
В Донецке я живу в восточной части города, Пролетарский район, он не сильно пострадал, можно сказать, даже совсем не пострадал, он практически целенький. Это отдаленная от фронта часть, сюда крайне редко что-то залетало за эти восемь лет. Слышно, конечно, хорошо, бухает где-то, гремит — то на западе, то внизу на юге, но это как раскаты далекого грома. А когда приезжаешь в Мариуполь — грохает прямо у тебя над головой. Это совершенно другие ощущения и чувства, совершенно другое понимание событий, то, что происходит.
Я на войне уже бывал как журналист, с 2014 года попадал в достаточно горячие места. В этот раз, когда мы приехали (в Мариуполь — Ред.) — нас провели на улицу Куинджи. Если посмотреть на карту — это центральная часть города, там автовокзал рядышком. И там бои шли достаточно суровые, настоящие городские бои.
Девятиэтажки, их там много… Улица Куинджи — это небольшой частный сектор и большая группа девятиэтажных домов. Там, на самом деле, настолько тяжело было. Если сравнить с частью города на въезде, то там достаточно много уцелевших домов. Стекол, конечно, нет, но сама конструкция целая. Квартиры там не пострадали, наверное, даже обстановка. Есть выгоревшие дома, но их небольшое количество. А то, что находится на улице Куинджи и дальше, в сторону моря — там от домов остались одни выгоревшие кости. Девятиэтажки — коробка осталась, а все, что внутри — провалилось. Это сильно впечатляет. Потому что, в первую очередь, думаешь о людях, как они дальше будут жить.
Какой-то ведь был период, когда людям предлагали выезжать, куда-то переехать, эвакуироваться… И я все-таки не ожидал, что в Мариуполе так много людей. Буквально пару дней назад новый мэр Константин Иващенко сказал, что там тысяч триста человек — это очень много, огромное количество людей. У нас в Донецке такого нет… гораздо все спокойнее. А там действительно ходят толпы людей по улицам в Мариуполе.
Грохочет, бомбы — они не обращают внимания, настолько привыкли. Человек идет, ведет большую собаку, на цепочке выгуливает — над ними бахает, но ни человек, ни собака ухом не ведут, совершенно спокойно проходят. Это очень потрясает — то, насколько люди адаптируются. Любая система стремится к стабилизации, и можно видеть, как это происходит в Мариуполе.
- Хотелось бы услышать общую оценку спецоперации. Как я помню, в 5 утра 24 февраля, это было, мягко говоря, внезапно, я находился в Донецке в этот момент. С того момента прошло уже много времени. Как бы вы оценили текущую спецоперацию, насколько выполняются цели? Очень частый вопрос — почему до сих пор обстреливают Донецк, почему нельзя прекратить обстрелы города, остановить силами ВКС или как-либо еще?
— Общаясь с нашими небратьями, противниками в интернете, обсуждали не забытые еще Минские договоренности. И всегда, с ними общаясь, я говорю: ну как же… Они говорят: «А, сейчас началась война, разрушения, войска продвигаются, вот он какой, русский мир». Говорю им: «Русский мир вам предлагали восемь лет, подносиком подносили — возьмите, пожалуйста, вот русский мир, давайте дружить, давайте что-то делать, у нас есть соглашения, давайте их выполнять. Все могло быть нормально, по-человечески».
Понятное дело, трудно, кто-то должен идти на компромисс. Мы пришли к такому состоянию, когда русский мир закончился, дальше терпеть уже нельзя. Мы предлагаем русский мир, а они, со своей стороны — готовят плацдарм. Я был неоднократно (на линии разграничения — Ред.): террикончик, не нужен ни бинокль, ни очки — расстояние в четыреста метров, и видно, как флаг «Правого сектора» (запрещён в РФ) над домами висит, прямо над нами. А рядом, за домами — они готовят плацдарм для того, чтобы нас задушить, подавить. И потом они удивляются: «а что же это за русский мир у вас такой»?
С началом спецоперации… Такое огромное количество вооружения, военных — да, это тоже потрясает. Я пробыл на сборах некоторое количество дней, выезжал вместе с нашими резервистами. Это было 1 марта.
Что я могу сказать про резервистов? Во-первых, резервисты — это особая вещь, это сага на тысячу лет. Ее еще не раскрыли, что у нас, что у луганских. Это удивительная вещь, которая произошла, на самом деле запоминается в народе очень надолго, будут и стихи, и песни по этому поводу слагать, потому что в бой пошли обычные соседи наши. Это простые люди, которых никогда и не заподозришь, что они военные. Вчера в Луганске говорили, что все мужчины филармонии в Мариуполе воюют, стопроцентно уверен — так и есть.
Первые дни, когда мы там были, говорили, что — вы, ребята, резервисты, вам в бою делать нечего, вы будете там патроны подавать, защищать, где-то копать, разгружать, и т.д. В бой идут штурмовики. Но на самом деле достаточно быстро изменилась ситуация. И среди самих резервистов было полно людей-добровольцев, которые хотели идти сами на передовую. И другие за ними сейчас подтянулись.
Последний раз я ездил несколько дней назад на пересечение улицы Строителей и проспекта Мира, это недалеко уже от моря. Там еще бегают наши враги с автоматами, постреливают. Там, понятное дело, стоят впереди штурмовые батальоны — «Сомали», «Спарта» работают, россияне тоже, чеченцы. Но буквально от них в десяти метрах, чуть-чуть за ними — за один дом — уже стоят резервисты, прикрывают им спины и фланги. Это я видел своими глазами.
Это уже совсем не те ребята, которые были месяц назад. Уже видно — такие подтянутые, глаза у них уже острые, они прислушиваются, приглядываются, стоят правильно, аккуратно оружие держат, действительно, не как балалайку, в руках. Я не верил в это, когда мне говорили, что «война учит быстро»… Да, действительно, на самом деле можно сказать, что учит. И наши ребята действительно молодцы. И тогда, в марте, людей буквально из кровати некоторых вытащили — такое тоже было, не будем скрывать. Людей брали прямо на улицах, на рабочие места приезжали, забирали.
Полк — больше тысячи человек, и из тысячи человек, я готов под присягой сказать, что всего лишь один был человек, который сказал: «Нет, я не хочу воевать, оружие в руки брать не буду, мне это не надо». Все остальные его не поняли, сказали: «Как так? Что же ты, дружок? Пойдем, давай, либо — уходи от нас, потому что мы реально пойдем воевать». Это ребята, которые вчера только на шахтах работали, в офисах, в филармонии. Донецкая филармония воюет, Драмтеатр тоже воюет — все на войне. Ушел весь Донецк.
Именно это коллективное желание воевать, закончить, поставить точку в этом противостоянии, победить — до сих пор очень высокое. Несмотря на то, что уже и потери там были достаточно серьезные, и погибших, и раненых много. Но Донецк, он такой, крепенький парень оказался.
- Нельзя не затронуть гуманитарный аспект ситуации. Помимо гуманитарной помощи, которую мы видим, слышим очень много о том, что нужна гуманитарка по разным направлениям. Есть проблемы с границей, причем проблемы бюрократического характера. Но, помимо этого, есть проблема с организацией всего этого процесса. По каким основным гуманитарным направлениям сейчас требуется помощь, и какие проблемы существуют с доставкой гуманитарной помощи?
— Людей надо накормить. В Мариуполе очень много реально голодных людей. Те, кто живет ближе к окраине, ближе к гуманитарным точкам выдачи — там более-менее все нормально. Люди приходят, получают. Буквально подальше, километр отойти — уже людям тяжело ходить за гуманитаркой. Знаю, что второй пункт открылся в центре города, но их должно быть 10, 20, 30. Есть места, где люди из подвалов практически не вылезают. Тот же Проспект Мира, где девятиэтажки рядами стоят, там люди в подвалах, и они боятся выходить, потому что наверху — стрельба, бахают. И можно легко очень погибнуть.
Люди голодные, нужно везти еду, воду — подвозить поближе. Там стоят в городе точки, где-то воду наливают, стоит цистерна, подъезжает, где-то хлеб раздают. Приезжают волонтеры российские, религиозные приезжают, верующие, еще какие-то организации, народные депутаты донецкие — тоже, знаю, что найдут, то везут. Каждый день возят, абсолютно точно знаю.
Это все, на самом деле, капля в море, потому что туда реально нужно эшелонами завозить тот же самый хлеб. Рядом под Мариуполем ставить мобильные хлебозаводы, прямо там печь. Рабочих рук — триста тысяч человек — хватит на всех. Нужно просто-напросто делать еду и завозить ее туда, потому что пока с обеспечением там тяжело. Прямо умирающие от голода не попадалось, но я видел людей, которые плакали. Берет буханку женщина, говорит: «Я тридцать дней не видела хлеба», стоит, не может надышаться хлебом. Человек подошел, попросил воды. У нас баклажка, бутылка пластиковая, я ему говорю: подожди, это техническая вода, не пей. А он говорит: «Мне все равно, я из лужи пил, и не такую выпью».
Надо в первую очередь этот вопрос решить. Второй вопрос — дать электричество. Решается понемножку вопрос со связью, я с нашими связистами говорил, они тянут, где-то уже есть точки, где интернет есть, на гуманитарных пунктах раздача. Видимо, будут расширять, ставить станции дальше.
Связь, электричество, вода, хлеб — вот, что сейчас нужно Мариуполю. Потом надо начинать разгребать, расчищать дороги. Какие-то дороги я уже видел, более-менее почистили, сгоревшие машины оттянули, проехать уже можно. Но реально, все-таки, с окончанием операции в Мариуполе, нужно действительно, в первую очередь, заниматься коммуникациями, потому что люди из удаленных районов никак не могут поехать, попасть в пункты выдачи гуманитарной помощи, нет вариантов — надо подвозить (помощь — Ред.) поближе.
- Какие еще есть проблемы с доставкой гуманитарной помощи в Донбасс?
— Как таковую — гуманитарку привозят, приходят большие фуры, они приезжают на большие точки раздачи, там действительно огромные собираются очереди. Позавчера я там был, на том же самом «Метро», это большая площадка, там большие были раньше торговые центры. Если там десять дней назад было пусто…
Мы туда заходили, я расскажу, что было — рядочки, там, где кассовые аппараты, — и ничего нет, только сами аппараты остались в проходике, дальше — пустота. Стоит такой длинный стол, привезли ребята два электрогенератора бензиновых, поставили, вытащили из них розеточки, и человек тридцать-сорок одномоментно с удлинителей подзаряжают телефоны.
Сейчас там, внутри, по сути, целый город — там и столовая, и медицинская служба, там раздают людям бесплатно телефонные карточки нашего оператора «Феникс», тут же регистрируют. Раздают на пятьдесят рублей бесплатных звонков, чтобы люди могли родственникам позвонить. А внутри хорошая, большая, структурированная система по выдаче гуманитарки. Но все равно — медленно. Посмотрел, к примеру, стоит очередь — человек триста, двигается потихоньку. Нужно, видимо, больше окошек, больше привлекать людей, может быть, самих мариупольцев привлекать к этому, чтобы все это раздавалось, как можно быстрее.
Не могу сказать, что есть жалобы. Больше проблем заключается в распределении внутри самого города, а не в самой доставке тех же самых продуктов питания. Наборы доставляют хорошие. Я видел там и питание, и средства гигиены, мыло, шампунь… Какое-то время людям пережить с этим — уже, более-менее, получится.
Очень много людей, видимо все, кто хотел уехать — уже практически уехали, потому что сейчас поток небольшой, даже на наших ПВР, пунктах временного размещения в Донецке — людей уже совсем не так много, как в первые дни. Если в первые дни в каждой школе сидели сотни людей, то сейчас, когда я в последний раз туда пришел — там десятка два-три ждут, когда их отвезут в Россию. То есть, видимо, поток уже спал. Все остальные хотят остаться там, восстанавливать город. Их мечта — восстановить город, поэтому никуда они уезжать не собираются, и соответственно, структуру нужно восстанавливать именно там.
- А каким вы сейчас, через полтора месяца после начала спецоперации, видите будущее региона? И каким видите дальнейший ход спецоперации?
— Самое главное — нужно победить. Для этого нужно действительно всем сконцентрироваться сейчас, всем подняться. Мы хорошо понимаем, с кем нам придется воевать. Я всегда знал, что эта война случится, что все, что происходит на Украине — это не случайно, это одна большая игра, подготовка, и, рано или поздно, они по нам ударят, если мы по ним раньше не ударим. Так и оказалось.
Я вижу то, что мы должны победить, после этого мы должны привести все в порядок. Люди в Мариуполе достаточно долго были оторваны от любых новостей. Интернета, понятное дело, нет, связи не было никакой. Не было ни газет, ничего. Я, когда туда первый раз привез свою газету («Новороссия» — Ред.), люди чуть ли не дрались за нее.
Когда-то мы освобождали Дебальцево, в 2015 году, и я тогда тоже привез газету, это было 1 апреля 2015 года. Площадь, люди стоят, раздают гуманитарку от Стрелкова, от Донецка. Столовая. Стоит машина, раздают хлеб. Очередь, человек пятьдесят-семьдесят. Подхожу к ним, говорю: «кому газету»? Не ожидал реакции, вся очередь поворачивается — и ко мне.
Точно так же и здесь сейчас происходит. Люди в очереди стоят, там, где наливают воду, увидели газету — бросили очередь, бегут за газетами. Обступают, приходится даже с ними поругиваться, чтобы не рвали газеты — прямо из рук вырывают. Всем очень нужны новости, информация очень нужна.
Там реально слухов очень много ходят. Но они меня первым делом спрашивают: «Скажите, будут восстанавливать наш город, да»? Я говорю: «Конечно, будут». И губернатор ростовский сказал, что будет участвовать, и в Кремле тоже, не один человек на высокой должности сказал, что Россия сделает все для того, чтобы город расцвел.
Обычно приводят в пример Грозный, который тоже был основательно разрушен, а сейчас это прекрасный, красивый город. Россия напрягалась, восстановила. Думаю, мы тоже все вместе, Донбасс весь поднимается, это священное дело — восстановить город, чтобы он был такой же красивый, даже, может быть, лучше, чем раньше.
