«Кто остается? Кто не хочет работать, может уйти, чтобы мы не теряли времени. Заниматься будете исключительно своим делом», — во дворе пожарной части Волновахи заместитель министра по чрезвычайным ситуациям Донецкой народной республики (ДНР) Николай Чубучный стоит перед строем. В линию встали мужчины и одна женщина, на многих бушлаты с надписью «рятувальник» — спасатель на украинском. Один человек выходит из строя и уходит в сторону.
Чубучный идет глазами по списку: «Командир отделения? Старший прапорщик… Дальше…»
Шеренга, пока сверяют список, рассказывает на несколько голосов, что спасатели делали, пока в городе шли бои. «Здесь, на месте, в части, было трое сотрудников, работали под огнем… Выносили пострадавших, забивали чопы в газовые трубы, которые свистели, по-разному приходилось… Сейчас работы будет — дааа…» — спасатели говорят вполголоса, не поворачивая головы, чтобы не нарушать строя.
Первый замминистра строительства и жилищно-коммунального хозяйства ДНР Владимир Ярошевский, оглядывая дорогу, по которой пытались откатиться украинские силовики — путь забит раздавленной, подожженной и брошенной техникой — со спасателями, еще недавно бывшими украинскими, согласен — работы будет очень много. Он осторожно говорит, что на полное восстановление могут уйти и не месяцы. Военные предупреждают, что даже во дворах и среди щебня могут быть растяжки, саперы выносят из здания больницы противотанковые мины, в подвалах здания лежат патроны, тело погибшего украинского солдата — ВСУ заняли его как опорный пункт. «Ховались тут, нами прикрываясь, захисники», — бросает кто-то из проходящих медиков. Слово «захисники» — «защитники» вызывает заметное раздражение у жителей.
Люди подходят к больнице, стараясь разглядеть в разбитых окнах, принимают ли сегодня врачи. Они остались и работали всё время боев. Главврач Виктор Саранов, стоя во дворе поликлиники, расхваливает своих коллег: «Больница, конечно, работает, операции проводили, готовим роддом, где будет рожать женщина. Вот акушер-гинеколог, вот заведующий хирургией, вот… С первой ночи, как пришел на смену 24 февраля, так через 18 дней вернулись домой… Вернулся домой…»
— «А дом цел?» — главврач отрицательно качает головой.
«Спасибо коллективу — молодцы! Наши медсестры готовили еду, манипуляции делали, за внешний вид простите», — Виктор Саранов разводит руками, показывая, что в таком виде — в подвальной пыли — приходится принимать у себя министра здравоохранения ДНР Александра Оприщенко. Тот стоит также во дворе и рассматривает разрушения.
Полицейский начальник в Волновахе на вопрос, остались ли украинские коллеги в городе, удивленно поднимает брови: «Конечно, остались. Начальство сбежало само собой, а люди тут — будут работать. Куда же они побегут? Они же местные, работали для своих».
В центре города военные ДНР фотографируются на фоне «имперки» — черно-желто-белого знамени на бронетранспортере.
«Среди украинских пленных из ВСУ много пожилых, дедушки уже практически. А молодежь где — кто ж ее знает, где она. Может, на Запад все убежали», — боец, старательно поправляя балаклаву, чтобы не показать лица — отцы-командиры свирепствуют — на секунду задумывается, почему среди сдавшихся столько возрастных. «Никого больше мобилизовать не удалось», — предполагает он.
В Волновахе в плен угодили те, кто не успел убежать от штурмовавших город военных ДНР. «Попался на улице Карла Маркса, получил задание — поджечь разбитый дом, чтобы освещал улицу. При подходе к дому попал в плен», — младший сержант Вячеслав Тригуб, командир боевой машины первого батальона 53-й бригады Вооруженных сил Украины (ВСУ), земляк президента республики Владимира Зеленского — уроженец Кривого Рога, как будто выталкивает слова. Как и все пленные, он понур, отрешен и безразличен.
Про обстоятельства, при которых он покинул досрочно ряды ВСУ, Тригуб говорит безыскусно, простыми рублеными фразами, делая паузы, после которых повисает жутковатая тишина. «Шел, сказали стоять. Я увидел, что не наши ребята. Направил ствол автомата себе в горло, — младший сержант нервно глотает, так как будто ощущает обод ствола на коже горла и сейчас. — Но меня убедил один шахтер, сказал, что все будет нормально. Обращались со мной хорошо, не то что хорошо, кормили постоянно, никто не бил, не издевался. Даже теплые вещи давали».
До начала спецоперации Тригуб служил под Зайцево, где вел стрельбу с закрытых позиций. На вопрос, знает ли, что прилетало и по домам: «Я видел, это там все происходило, но нас уверяли, что… что…»
«И здесь, и там один и тот же народ», — соглашается младший сержант с тем, что увидел в Донбассе.
Вячеслав Омельченко попал в плен банально — получил ранение, товарищи оставили его в городе. «Занесли в дом до діда, переодели в гражданское, — говорит он, мешая русские и украинские слова. — Когда взяли в плен, сначала отнеслись погано, ну это понятно, а потом хорошо, и воды дали, и исти дали, а я попал в больницу, и дуже быстро зробили все», — он показывает гипс на стопе — посекло осколками.
Боец ВСУ признает, что в больнице Волновахи были украинские военные: «Наши ребята заняли больницу, это погано, там много было мирных и военных людей, мне медик рассказала, что багато (много. — Ред.) гражданских просто помирали».
Омельченко в плену оказался закономерно — он и раньше не хотел воевать в Донбассе, в свое время он поджег блиндаж в отместку за плохое обращение в части и действия сослуживцев против местного населения.
«Отношение было [ко мне] поганое. И видно было, что мы не допомогаем людям [в Донбассе], а наоборот. В 93-й бригаде видел, что они смотрят в бинокль — и бац, стреляют в дома. Люди же строили, гроши тратили», — жалеет он жителей.
«Позывной у меня был «Квiточка» (цветочек — Ред.), думаю, это ненормально, — обижается Омельченко на бывших сослуживцев. — Я бачив, что попадали в мирных людей, решил подпалити блиндаж и поихати до дома». За это он попал под суд, но с началом спецоперации его вновь мобилизовали в ВСУ — нужны были даже такие бойцы.
Омельченко улыбается и делится мечтой — переехать в Донецк, до того он видел только один большой город — Днепропетровск, рядом с которым родился. На вопрос, насколько пленный искренен, военные неопределенно морщат лицо — дескать, как тут разберешь.
А по центру Донецка, города, в котором мечтает жить боец ВСУ Омельченко, утром 14 марта ударили ракетой «Точка У» — осколки из кассет убили 20 человек. Сметавшая осколки стекла женщина вполоборота, тихо, ответила даже не на вопрос, а на взгляд: «Что вы хотите знать? Что мне повезло? Мне повезло, я пришла сюда поздно, иначе лежала бы там», — и показала туда, где кто-то кричал в голос, в «Газель» с надписью «ритуальные услуги» грузили тела из салона автобуса с залитым кровью полом, а следователи осматривали выщербины на асфальте и на стенах. В этот день прошли очередные мирные переговоры делегаций России и Украины.
