Они встретились в июле 1945 года в коридорах ВГИКА. Владимир был тогда 18-летним выпускником школы, таких в шутку остальные студенты называли «статскими рябчиками». Почему «статскими»? Потому что они были штатскими.
Другие студенты, такие как второй участник их будущего дуэта — харьковчанин Александр Алов — пришли прямо из окопов только что закончившейся войны. «Фронтовики» не смотрели на вчерашних школьников свысока, но намного лучше и глубже их разбирались в жизни. Тот же Алов, например, прошёл всю войну от первого года до последнего, он был из так называемого «выбитого поколения» мальчишек, родившихся в 1923 году. Это они, выпускники 41-го, сразу со школьной скамьи шли на фронт и погибали там — из каждых ста человек вернулись только трое.
Так они и учились бок о бок — «фронтовики» и «статские рябчики». Спорили о жизни, о творчестве, одни, опираясь на свой глубокий жизненный опыт, другие, подогреваясь молодостью и юношеским максимализмом. Именно из этого выпуска вышли такие будущие знаковые величины советской режиссуры, как Озеров, Хуциев, Параджанов, Аронов, Миронер, Рязанов.
Алов и Наумов попали в мастерскую известного киевского режиссёра Игоря Андреевича Савченко. Это он снял до сих пор пользующийся популярностью фильм «Богдан Хмельницкий», хотя в то время был известен и такими своими довоенными и военными лентами, как «Дума про казака Голоту», «Всадники», «Партизаны в степях Украины», «Иван Никулин — русский матрос».
В самом начале учёбы режиссёр сказал своим ученикам: «Я не хочу делать из вас савченят. Каждый должен стать самим собой. Побольше спорьте, не соглашайтесь, даже ошибайтесь, только, ради бога, размышляйте, и, хотя криво, да сами». Савченко сам любил принимать в горячих творческих спорах самое активное участие, при этом вёл себя со своими студентами, как с равными. Он называл их «конгломератом безумствующих индивидуальностей».
Савченко считал, что учить режиссуре надо так, как в деревнях учат плавать: бросать «в воду», и взял весь свой курс на практику к себе, на картину «Третий удар». Юному Володе Наумову он даже доверил сыграть в ленте роль советского лейтенанта. Студенты-фронтовики выступили консультантами. Это самым лучшим образом отразилось на качестве материала, что отметил потом даже такой корифей советского кинематографа, как Михаил Ромм.
«Третий удар» рассказывал об одном из так называемых «10 сталинских ударов» 1944 года, когда Красная Армия освободила Крым. Съёмки проходили на Турецком валу и Сиваше — в тех местах, где совсем недавно шли бои.
Группа жила в Армянске в крошечных саманных домиках, спали по несколько человек на одной кровати. Наумов скооперировался с фронтовиком Юрием Озеровым и своим сверстником Марленом Хуциевым. Спали они на уложенным на железную кровать огромном листе фанеры, которые был значительно шире своего основания, а потому конструкция получилась шаткой, хоть лист и подпирали деревянные бруски.
Технология была такая: сначала в центр ложился большой почти 100-килораммовый Озеров, будущий автор знаменитых военных советских киноэпопей. Затем по бокам пристраивались Хуциев, будущий автор культового «оттепельного» кино и, наконец, Наумов. Если кто-то ночью неосторожно поворачивался, вся конструкция рушилась. Первым, как правило, вопреки закону тяготения, на землю летел Хуциев, следом — Наумов, а за ним — Озеров.
Одновременно со съёмками фильма Савченко вёл обучение. Его студенты на площадке выполняли абсолютно все функции, начиная от работы реквизиторами, костюмерами, крановщиками и заканчивая исполнением крошечных ролей. Иногда режиссёр давал очередному своему ученику кинокамеру, оператора, полсотни метров плёнки и тему крошечного эпизода. Поставить его нужно было тут же на месте. Если эпизод оказывался удачным, Савченко вставлял его в свой фильм. Для его студентов это было лучше любой похвалы.
В самый разгар съёмок Алов заболел и слёг в больницу. Владимир ещё не знал, что эта, давшая о себе в очередной раз знать военная контузия его друга, со временем сведёт его в могилу. Но тогда, как только ему полегчало, Алов вернулся обратно на площадку, и забыл о болезни. Забыл о ней и Наумов.
В 1950 году Игорь Савченко приступил на Киевской студии к съёмке нового фильма — «Тарас Шевченко». Как раз 17 декабря этого года исполняется 70-лет премьере этой знаковой украинской картины, посвящённой жизни самого важного для украинской словесности поэта.
В этот раз Савченко решил дать своим студентам более сложное режиссерское задание — сделать разработку большого эпизода, в котором происходила казнь шпицрутенами солдата Скобелева. На режиссёра излился просто водопад творческих предложений. Чтобы хоть как-то его уменьшить, Игорь Андреевич пошёл на хитрость, загрузил молодёжь работой — назначил её ответственной за реквизит: Алову достались шпицрутены, Файзиеву — саженцы, Хуциеву — пистолеты, Параджанову — гроб, Миронеру — иконы, Наумову ещё что-то и т.д.
Сцену снимали где-то под Киевом, для этого нашли обширный песчаный участок, который изображал засушливую казахскую степь. Тут поднялся ветер, настоящий ураган, поднявший просто тучи песка. Он хлестал по глазам, скрипел на зубах, все бросились прятаться кто куда. Большая часть группы, включая и Наумова, забилась в хлипкую декорацию церкви. Ураган бушевал минут 20, после чего стал постепенно стихать. Появился Савченко с неизменной тростью в руке и распорядился начинать съёмки.
Стали выяснять, кто ответственный за гроб. Оказалось — Параджанов. Стали искать Параджанова, но его нигде не было. Кроме церкви спрятаться можно было бы ещё только во временном фанерном туалете, но его унесло ветром. Куда делся будущий выдающийся украинский режиссёр, было непонятно. «Ладно», — хмуро сказал Савченко, — «Алов, Наумов, тащите сюда гроб». Так впервые прозвучали рядом фамилии, которым впоследствии ещё предстояло много раз прозвучать рядом и именно в таком порядке.
Когда они взялись за гроб, оказалось, что он слишком тяжёлый. Сдвинули крышку, под ней обнаружился мирно спавший Параджанов. «Алов, Наумов, вышвырните его из гроба!» Это было первое выполненное будущими режиссёрами вместе «творческое» задание…
Вскоре Савченко умер. «Тараса Шевченко» он снять успел, но на просмотре Сталин сделал к фильму двенадцать замечаний.
Министр Большаков не рискнул ему сказать, что режиссер ушёл из жизни. Возник вопрос, кто будет доснимать картину, выполнять установки Самого. Именитые мастера браться за такую работу не хотели, и вот тогда, по совету режиссёров Ромма и Пырьева завершить работу над фильмом доверили Алову и Наумову. Большаков вызвал их к себе.
Ту встречу Наумов запомнил на всю жизнь, как и замечания Сталина, которые министр кинематографии запретил им записывать, а сказал запомнить.
Сам он обладал феноменальной памятью, и всё, что ему надиктовали в Кремле, воспроизвёл вплоть до запятых и интонаций. Одно из двенадцати замечаний требовало снять в ленте русского философа и писателя Чернышевского не молодым литератором, каковым он, если следовать исторической правде, был в те годы на самом деле, а в годах, равным по возрасту Шевченко, который ходил уже с усами и лысый. Сталин объяснил это своё требование так:
«Не гонитесь за маленькой правдёнкой, гонитесь за большой исторической правдой. Нехорошо, когда молодой человек поучает старого поэта, лысого, прошедшего ссылку. Уравняйте их в возрасте, снимите Чернышевского с усами и бородой, пусть не таким, каким он был в действительности в то время, но таким, каким он остался в памяти народа. Дело, в конце концов, не в усах и лысине, а в соотношении русской и украинской демократии».
Алов и Наумов приступили к работе, которая сопровождалась напряжённой дневной деятельностью и продолжительными ночными спорами.
Каждый день начинался с того, что они отправлялись к Большакову в министерство. В присутствии министра и его помощников отснятый накануне материал просматривался два раза подряд. Сидел Большаков всегда в последнем ряду и, когда зажигался свет, каждый раз говорил что-то одобрительное, жал руки, повторяя: «Персимфанс, персимфанс», и уходил улыбаясь. Так было всё время, и режиссёры уже даже привыкли к этому, пока не грянул «гром».
Вопреки обыкновению очередной эпизод Большаков потребовал показать третий раз, затем встал и, не дожидаясь конца просмотра отчаянно скрипя ботинками, вышел вон из зала. Следом выскользнули все его помощники. Когда зажегся свет, Алов и Наумов с удивлением обнаружили, что в зале они остались одни.
Большаков тут же вызвал к себе Ромма и Пырьева. В их присутствии министр озвучил суть своей претензии:
«Вы знаете, чем отличается кино от театра? Динамикой. Вы видели, как товарищ Чиаурели снимает товарища Сталина? Товарищ Сталин все время движется… а у вас Чернышевский стоит за конторкой как столб и никуда не движется».
Для молодых режиссёров это замечание прозвучало дико, они растерялись.
Их выручил Ромм. Он поднялся и сказал министру: «Мне стыдно, Иван Григорьевич, но, честно говоря, этот эпизод снимал я. Все остальное — они, а этот — я».
Большаков оказался в сложной ситуации. Он не мог наказать народного артиста СССР Ромма, поставившего «Ленина в Октябре» и «Ленина в 1918 году», лауреата четырёх Сталинских премии, и кавалера ордена Ленина за небрежное выполнение работы, которую ему даже не доверяли, и поэтому просто спустил ситуацию «на тормозах».
Конечно, Ромм ничего не снимал. Он даже ни разу не был на съёмочной площадке, просто маститый режиссёр «прикрыл» собой своих начинающих талантливых коллег, за что они ему были благодарны всю оставшуюся жизнь. Через три дня работа продолжилась.
Сокурсники Алова и Наумова, зная, что им постоянно звонят из министерства, и зная, в каком напряжении находятся их товарищи, затеяли подшучивать над ними. Утром или ночью раздавался звонок, и чей-то голос (как правило, звонили Хуциев или Параджанов) важно им сообщал: «Алло, вас вызывают из секретариата, с вами будут говорить…», — после чего трубка вешалась.
Однажды Наумов не выдержал, послал звонившего куда подальше и швырнул трубку на рычаги. Раздался повторный звонок. На противоположном конце раздался растерянный голос Большакова: «Владимир Наумович, у нас тут, видимо, какое-то недоразумение…». Министр попросил режиссёров приехать к нему. В министерстве он пожал им руки и поздравил — картина была принята.
Через несколько дней глубокой ночью часа в три-четыре Большаков снова их вызвал к себе в министерство. Там выяснилось, что Алов и Наумов отправляются работать на Киевскую киностудию художественных фильмов.
Конец 40-х и начало 50-х было временем послевоенного безденежья советского кинематографа. У выпускников кинематографических ВУЗов не было возможности приобрести необходимый опыт. Владимир Наумович однажды даже вспоминал, как на одном из совещаний Большаков смешно оговорился: «В следующем году наша советская кинематография выпустит сто картин…», — затем подумал и добавил, — «И обе хорошие». Поездка в Киев была большой удачей, потому что вероятность получить там финансирование на дебютную работу была выше, чем в Москве.
Однако на месте всё оказалось не таким безоблачным.
Жить обоим режиссёрам в Киеве было негде — Алов — харьковчанин, Наумов — ленинградец. Их поселили в ведомственном доме киностудии в квартире над столовой. Мебель в ней стояла из реквизита к фильму «Третий удар», который три года назад они помогали снимать в Крыму своему учителю Игорю Савченко.
Жили впроголодь, питаясь яблоками из знаменитого довженковского сада вприкуску с запахами из столовой. Периодически их подкармливали старожилы студии. Вскоре Алов и Наумов приступили к подготовке первой картины, но её закрыли. Со второй история повторилась. Третий фильм — «Сталевары» — закрыли на стадии начала съёмок, уже даже были подобраны актёры. К Алову и Наумову прилипло шуточное прозвище «мастера подготовительного периода». Но они не унывали. Их любимой поговоркой стала фраза «пробьёмся штыками».
Наконец после трёх лет мытарств в 1954 году дали финансирование на экранизацию популярного в то время романа Владимира Беляева «Старая крепость», события которого происходил на Украине. Алов и Наумов с жаром принялись за работу.
На студии их любили за неординарность мышления и творческий подход. Администрация шла навстречу, разрешая траты на такой реквизит, который другим режиссёрам могли и не одобрить. Среди актёрского состава оказались звёзды всесоюзной величины: Николай Крючков («Небесный тихоход»), Борис Бабочкин («Чапаев»). Получила в этой ленте и свою первую настоящую роль будущая звезда советского экрана Николай Рыбников («Высота», «Девчата»). Премьера состоялась в апреле 1955 года, фильм собрал 24,4 миллиона зрителей.
В том же году на Киевскую киностудию из Министерства культуры СССР поступил заказ на новую экранизацию романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Снимать новую ленту, благодаря предыдущему их успеху, снова доверили Алову и Наумову. Называлась она «Павел Корчагин», так как такое же, как роман, название носила первая экранизация, снятая ещё во время войны в 1942 году.
Молодые режиссёры прониклись словами известного французского писателя Андре Жида, который сказал в 1934 году после встречи с автором романа Николаем Островским: «Это ваш коммунистический Иисус Христос». Они и решили показать героя романа — Павку — святым, который готов всё отдать ради счастливого будущего всего человечества. После проб остановились на исполнителе главной роли, им стал молодой московский актёр Василий Лановой. Ему пришлось три месяца практически каждый день летать из Москвы в Киев и обратно.
Алов и Наумов добивались от актёров максимального вживания в роль. В зимнюю стужу им по-настоящему приходилось работать лопатами и кирками, забивать в землю липнувшие на морозе к пальцам стальные костыли, укладывать тяжёлые рельсы. Руки актёров покрыли незаживающие язвы и мозоли, но они не унывали. Алов и Наумов нередко останавливали съёмки, и требовали от Ланового меньше улыбаться, чтобы тот максимально походил на Христа.
Премьера состоялась в январе 1957 года. Фильм собрал 25,3 миллионов зрителей и навсегда вошёл в классику советского кино. Он до сих пор пользуется огромной популярностью за рубежом, особенно в Китае.
После этого Алова и Наумова перевели работать из Киева на «Мосфильм».
Впереди их ждали большие работы: «Ветер» (1958) — первая большая роль «Шурика» — Александра Демьяненко, «Мир входящему» (1961), «Монета» (1962), «Скверный анекдот» (1966), первая экранизация Михаила Булгакова «Бег» (1970), «Легенда о Тиле» (1976), «Тегеран-43» (1980).
Последний фильм пользовался и пользуется у отечественного зрителя огромной популярностью, и не удивительно — помимо того, что в нём собран звёздный состав советских актёров, в съёмках приняла участие культовая французская звезда того времени Ален Делон. Знаменитый французский шансонье Шарль Азнавур специально для этой ленты написал свой бессмертный шедевр «Вечная любовь».
В 1983 году Алов и Наумов приступили к созданию своего последнего совместного проекта «Берег». Во время съёмок в Риге напомнила о себе старая контузия Алова — он умер от разрыва сердца. Доснимать фильм Владимиру Наумовичу пришлось уже без своего друга и соратника.
Оставшись один, Наумов уже не смог создать ничего похожего на свои совместные с Аловым предыдущие работы. До распада СССР он успел снять три картины, при чём фильм «Закон» (1989) снимался по сценарию, написанному покойным Аловым после переработки сценариста Леонида Зорина.
Девяностые ударили по Владимиру Наумовичу так же, как и по всему отечественному кинематографу. Он снял только одну ленту «Белый праздник» (1994), которая особо зрителю не запомнилась. Были ещё две работы в нулевые также не особенно удачные.
Заслуженный мастер больше был востребован в театре, на административной и педагогической работе, на телевидении. Он стал первым президентом Национальной академии кинематографических наук и искусств, являлся членом Европейской киноакадемии, секретарём Союза кинематографистов России, и вот через 38 лет после смерти своего друга ушёл вслед за ним в лучший мир.
С каждым годом всё меньше и меньше становится выдающихся кинематографических деятелей прошлого, и достойная замена им не появляется. Остаётся только раз за разом пересматривать старые шедевры и надеяться, что со временем всё-таки появятся у нас и новые Аловы и Наумовы, и зритель, которому нужны будут не современные одноразовые поделки про надуманных супергероев, а настоящие вдумчивые, снятые со вкусом ленты, подобные «Бегу», «Тегерану-43» или «Легенде о Тиле». К сожалению надежда — это пока единственное, на что остаётся рассчитывать.
