Комсомолец
Само место рождения будущего генерала уникально. Рядом берег Азовского моря, население смешанное, село Борисовка менее чем за полвека до рождения там Петра возникло на месте ногайских аулов Булютмек и Курумбаш, а ближайшим заштатным городом был Ногайск (ныне — Приморск). Там и работал агрономом его отец из местных крестьян.
Когда мальчику было три года, он остался без матери. Отца призвали на Первую мировую войну, где он попал в австро-венгерский плен. Петро находился на попечении дяди.
К моменту возвращения родителя Петя уже закончил сельскую школу и начал учиться в ногайском реальном училище. Таким образом, семья предполагала, что когда-нибудь он станет инженером и навсегда потеряет связь с сельской жизнью. Но проучился он там недолго — революция и гражданская война привели к закрытию таких учебных заведений. И, тем не менее, образование он получил.
Но прежде, чем продолжить учёбу, ему пришлось выбрать сторону в гражданском противостоянии. И это были большевики. Так он стал первым комсомольцем в родном селе, а затем членом бюро местной ячейки «молодёжки». С тех пор стала отчётливо видна главная особенность личности будущего генерала и диссидента — увлечённость тем, что составляет его деятельность на данный момент, граничащая с фанатизмом.
В пятнадцать лет Петро переезжает в Юзовку и заканчивает там фабрично-заводское училище (ФЗУ) по слесарному делу. И вот он уже не крестьянин, а пролетарий — слесарь, сцепщик вагонов кочегар, машинист на паровозе.
Но прежде всего его увлекает общественная работа — юный Петя успевает побыть политруком в трудовой школе и детгородке для несовершеннолетних правонарушителей, а также секретарём Селидовского райкома комсомола. В двадцать лет он вступает в ВКП(б). Тогда же он женится в первый раз.
Комсомольская карьера идёт в гору — секретарь комитета ЛКСМУ транспортного комбината, член ЦК ЛКСМУ. Параллельно — учёба на рабфаке и поступление в один из осколков харьковского технологического института — инженерно-строительный. Но и там он задерживается ненадолго — его переводят в Ленинград, в военно-техническую академию, которая вскоре переезжает в Москву и переименовывается в военно-инженерную. Там Григоренко и получает диплом инженера, о котором так мечтали его отец и дядя.
Военный инженер
Инженер и при этом военный. Первое место службы — Белоруссия. Помимо основной военной деятельности — помощь местным властям в деле сноса храмов. Ведь взрывчатка в тех краях водилась только у людей в петлицах. Много лет спустя Петру Григорьевичу стало стыдно:
«Человеческий труд, ум, нервы вкладывались в эти чудесные творения, а я превращал их в кирпичи. И я решил: буду только строить. Пусть простенькие мостики, но разрушать… Нет, я не восстал против разрушения. Я подумал: «Но разрушать — пусть разрушают другие». Тем и отмечены мои два витебские года: я разрушил три исторических памятника архитектуры, три храма — три святыни наших трудящихся — и построил несколько десятков простеньких деревянных мостов».
Когда товарищ Ежов взялся за уничтожение армейских кадров, многие сослуживцы Григоренко были репрессированы, а он сам — оправился учиться в академию Генштаба. И там он активничает, как же без этого.
На втором курсе академии красный командир Григоренко написал письмо в ЦК, в котором, требуя повысить качество, обвинял преподавателей в восхвалении врагов народа и преуменьшении роли товарища Сталина в Гражданской войне. Там же содержались предложения перестроить учебный план и программы академии и создать марксистский учебник военной истории.
Был бы Григоренко простым карьеристом, то и вспоминать это письмо, попавшее в руки секретаря ЦК Андреева, не стоило бы, но в какой-то момент он понял, что репрессии носят хаотичный характер и надо защищать невинно пострадавших, попавших под каток. Например, членов его семьи, проживавших в Запорожье. И он напрашивается на приём к генпрокурору Андрею Вышинскому. Григоренко встречается с самим Андреем Януарьевичем и…
И не просто спасает родных, но и добивается наказания виновных в беззаконии. Григоренко потом понял, что тут сыграла не просто аргументированная позиция самого заявителя, но и смена наркома внутренних дел. Лаврентий Берия начал с того, что допустил пересмотр многих дел времён ежовщины.
«Только много лет спустя я понял, что дело кончилось к моему полному удовлетворению только благодаря тому, что моё заявление по времени совпало со сменой верховной власти в НКВД. Это уже действовала бериевская метла. И мела она в первую очередь тех, кто «нечисто» работал, кто допустил разглашение внутренних тайн НКВД. Я не понимал также того, что сам ходил в это время по острию ножа», — писал он.
Фронтовик
По окончании учёбы Григоренко направляется в Дальневосточный военный округ, который был преобразован в Дальневосточный фронт. Там он участвует в боевых действиях на Халхин-Голе и получает первое ранение. Там же на Дальнем Востоке он оформляет развод с первой женой и женится на Зинаиде Егоровой, с которой проживёт 44 года.
Однако его военная карьера не ладится, продвижения по службе нет. И не только потому, что критиковал тактику вышестоящего командования, но и потому, что начальство видело не только высокую образованность офицера.
Вот лишь некоторые отрывки из служебных характеристик Григоренко. Командующий фронтом генерал армии Апанасенко замечал:
«Предан партии Ленина-Сталина и социалистической Родине. Окончил инженерную академию в 1934 г. и Академию Генерального штаба в 1939 г. Учился много, но ничему не научился. Командного опыта почти не имеет, вял, неповоротлив, в работе имеет много недостатков. Сам дисциплинирован, смел, к подчинённым мало требователен, нуждается в повседневном контроле и руководстве».
Тот самый Апанасенко, который в 1920 году допустил еврейские погромы со стороны красноармейцев. Тогда его воинское соединение было расформировано, а сам он чудом избежал «высшей меры социальной защиты», а затем дослужился до небывалых высот и погиб при освобождении Белгорода в августе 1943 года.
Сменивший Апанасенко генерал-полковник Матвей Пуркаев так характеризует своего подчинённого Григоренко: «…Страдает чрезмерным зазнайством, переоценкой своих знаний и способностей, а на деле их не оправдывает. По своему складу характера на командной должности использовать нельзя. Лучше использовать на оперативно-штабной работе.
За неорганизованность, отсутствие должной дисциплины в бригаде и слабое воспитание личного состава, вследствие чего в начале ноября с. г. было массовое отравление личного состава бригады, от должности командира бригады отстранён.
ВЫВОД: Командовать соединением не может, на командную должность можно назначить не выше командира полка. Лучше использовать на оперативно-штабной работе в крупном штабе или начштаба бригады, дивизии».
Вот с такой характеристикой подполковник Григоренко отправляется на фронт. Воевал он сначала на 2-м Прибалтийском, а после тяжёлого ранения — на 4-м Украинском фронте. И пройдя всю войну лишь в феврале 1945 года получил Пётр Григорьевич полковничьи погоны.
Личное мужество Григоренко отмечено орденами Красного Знамени и Отечественной Войны 1-й степени. Были и другие боевые и трудовые награды. Знавший его хорошо генерал-майор Сидельников так характеризовал своего подчинённого:
«Опыта штабной работы в боевых условиях не имеет. По причине излишнего самолюбия авторитетом у товарищей и подчинённых не пользуется. К вопросу организации управления войсками относится поверхностно. Инициативы не проявляет. В военном отношении подготовлен достаточно. Смел и решителен».
После окончания боевых действий полковник Григоренко переводится на преподавательскую работу в академию им. Фрунзе. Там он защищает кандидатскую и пищет докторскую диссертацию, публикует учебники и научные труды и организует кафедру военной кибернетики, начальником которой становится. У него появляется хорошая московская квартира на Комсомольском проспекте.
Только в 1959 году кандидат военных наук Пётр Григоренко наконец-то получает звание «генерал-майор». Однако в 1961 году его военная карьера обрывается.
Жертва карательной психиатрии
В отличие от многих своих сослуживцев, сталинские репрессии Пётра Григоренко лично не затронули, а своих родственников он вытащил из карательной системы. В куда более травоядные хрущёвские времена в жернова попал сам генерал.
7 сентября 1961 года он выступил на партийной конференции Ленинского района Москвы в рамках обсуждения проекта новой программы КПСС, которую приняли в следующем месяце на XXII съезде партии.
«Мы одобряем проект программы, в которой осуждён культ личности, но возникает вопрос: всё ли делается, чтобы культ личности не повторился», сказал он, а также предложил «усилить демократизацию выборов и широкую сменяемость, ответственность перед избирателями. Изжить все условия, порождающие нарушение ленинских принципов и норм, в частности высокие оклады, несменяемость. Бороться за чистоту рядов партии».
За этим последовало рассмотрение персонального дела коммуниста Григоренко в партийных инстанциях. А затем пришли и оргвыводы — вынесение строгого выговора и освобождение от должности заведующего кафедрой с зачислением в резерв Главкома сухопутных войск.
Затем Григоренко написал открытое письмо к московским избирателям, в котором критиковал «неразумную и часто вредную деятельность Хрущёва и его окружения», за что был незамедлительно уволен из академии и через полгода переведён в начальники оперативного отдела штаба 5-й армии Дальневосточного военного округа.
Так бы и дослужил генерал до почётной отставки по выслуге лет, но тут он предпринял те шаги, за которые уже взысканием по партийной линии и понижением в должности не отделаешься.
Осенью 1963 года, будучи в отпуске в Москве, Григоренко организовал подпольный «Союз борьбы за возрождение ленинизма», в который вошли сыновья генерала и несколько их друзей. Составил он семь листовок, распространявшихся в Москве, Владимире, Калуге, а также в войсках двух округов. Некоторые из них были размножены тиражом до ста экземпляров.
В них говорилось о перерождении советского государства, его карательной политике по отношению к рабочим (вдогонку трагедии в Новочеркасске), причинах продовольственного кризиса в стране. Григоренко выступал «за возврат к ленинским принципам», «за отстранение от власти бюрократов и держиморд, за свободные выборы, за контроль народа над властями и за сменяемость всех должностных лиц, до высших включительно».
И тут в дело вступают уже не военное начальство и ГлавПУр, а КГБ. 1 февраля Григоренко был задержан в аэропорту Хабаровска и препровожден в Москву, Совмин СССР даёт разрешение на арест генерала. Председатель КГБ Владимир Семичастный предлагает Петру Григорьевичу покаяться, но тот отказывается.
Неудобная ситуация получается: ведь на дворе не сталинские времена, и приходится судить генерала по той же статье, ставшей 70 из 58 в новом УК РСФСР, по которой во времена Ежова и Берии расправлялись с его тогдашними начальниками и сослуживцами.
А оставлять его на свободе никак нельзя — не угомонится. Значит, нужно его проучить без суда. Тихо «ликвидировать» — тоже не вариант: это же придётся в «Красной звезде» давать некролог, и на Новодевичье кладбище придут митинговать всякие там. Что же делать?
И выход был найден.
Психиатры признали генерала Григоренко невменяемым и назначена группа инвалидности. В заключении экспертизы значилось: «паранойальное (бредовое) развитие личности с присоединением явлений начального атеросклероза головного мозга. Невменяем. В спецпсихбольницу на принудительное лечение», а суд уже после этого разжаловал его в рядовые. Из Лефортовского СИЗО он был этапирован в ленинградскую психбольницу. Но и там пока его не пичкали таблетками и инъекциями.
Диссидент
Пока уже бывший генерал находился в психушке, власть сменилась.
Вместо Хрущёва первым секретарём ЦК КПСС стал Леонид Ильич Брежнев, который, как и Григоренко, тоже воевал на 4-м Украинском фронте.
14 апреля 1965 года последовало определение Военной Коллегии о снятии принудительного лечения. Григоренко был выписан с заключением «здоров», ему снята группа инвалидности, при этом он не был восстановлен в воинском звании. Поэтому ему не выплатили положенные в соответствии с законодательством жалованье по день увольнения и выходное пособие, долгое время не выплачивали пенсию.
Бывший генерал пошёл работать сначала грузчиком в магазин, а затем экскурсоводом. Пенсия, которую он все же получил от военного ведомства, была в два с половиной раза ниже заслуженной генеральской.
В 1966 году юный Владимир Буковский ввёл генерала в тот круг московской интеллигенции, который позднее назовут диссидентами. Общаясь с ними, он узнаёт много такого, о чем в прессе пишут вскользь, если пишут вообще, а в военной среде просто не знают.
Например, о том, что не все депортированные народы в 1957 году вернулись на родину, что на политических процессах нормы правосудия не действуют, а подпольными методами не добьёшься ничего, кроме наказания.
«Власть, родившаяся в подполье и вышедшая из него, любит в темноте творить свои чёрные дела. Мы же стремимся вынести их на свет, облучить их светом правды. Власть, стремясь уйти из-под света, изображает наши действия как нелегальные, подпольные, пытается загнать нас в подполье. Но мы твёрдо знаем, что В ПОДПОЛЬЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ ТОЛЬКО КРЫС…» — пишет он. Последняя фраза стала названием его автобиографической книги.
Григоренко активно включается в правозащитную деятельность. Генерал пишет письма с требованием вернуть крымских татар на полуостров, в защиту осужденных Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и других политзаключённых. Копии его посланий попадают в редакции советских и зарубежных газет. Так складывается та самая правозащита, которую мы знаем из мемуаров и исторических трудов.
С новыми знаниями и знакомствами он занялся и пересмотром истории.
В 1967 году генерал написал памфлет «Сокрытие исторической правды — преступление перед народом» о причинах поражений Красной Армии в начале войны, широко распространенный в Самиздате.
В октябре того же 1967 года эмигрантское издание «Посев», близкое к эмигрантскому Народно-Трудовому союзу, опубликовало материалы со ссылкой на Григоренко. И это уже не странная местная самодеятельность, а сотрудничество с заведомо вражескими структурами. 12 февраля 1968 года генерал был приглашён на беседу в управление КГБ по Москве и Московской области, а 19 февраля того же года отправил письмо председателю этой «конторы» Юрию Андропову с описанием этой беседы и своими комментариями.
С тех пор его уже никуда не брали на работу.
Во время событий в Чехословакии Григоренко пишет письма в поддержку арестованных пикетчиков и Александра Дубчека, а в конце 1968 года готовит работу «О специальных психиатрических больницах (дурдомах)».
7 мая на квартире в Ташкенте, где остановился прибывший поддержать крымских татар Григоренко, он был арестован и помещён в следственный изолятор КГБ узбекской столицы. С 13 по 28 июня он держал голодовку протеста против незаконного ареста, при этом его принудительно кормили и, по его словам, избивали.
Судебно-психиатрическая экспертиза в Ташкенте, проведённая в августе 1969 пришла к выводу:
«Признаков психического заболевания не проявляет в настоящее время, как не проявлял их и в период совершения [со второй половины 1965 года по май 1969 года] инкриминируемых ему преступлений, когда отдавал отчёт своим действиям и мог руководить ими. Вменяем. В стационарном обследовании не нуждается».
21 октября Григоренко вывезли самолётом в Москву, в Институт имени Сербского, и 19 ноября там констатировали:
«Страдает психическим заболеванием в форме патологического (паранойяльного) развития личности с наличием идей реформаторства, возникших у личности с психопатическими чертами характера и начальными явлениями атеросклероза сосудов головного мозга. Невменяем. Нуждается в принуд. лечении в спецпсихбольнице».
А дальше были и предварительное заключение, и психбольницы в Подмосковье и Черняховске Калининградской области. Вышел на свободу Пётр Григорьевич только в марте 1974 года. Всё это время и в СССР, и за его пределами велась активная кампания за освобождение Григоренко.
Украинец
Вскоре после освобождения Григоренко в Хельсинки руководители всех европейских стран, кроме Албании, подписали заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, где были чётко прописаны требования к его участникам в плане соблюдения прав человека. В СССР они, во многом, так и остались на бумаге. С самого основания генерал включается в работу Московской Хельсинской группы (МХГ), а затем и украинской ХГ.
Однако если столичные правозащитники концентрировали внимание на нарушениях законности и преследованиях инакомыслящих, то их украинские коллеги имели собственные приоритеты. Григоренко, родившийся в Таврической губернии и выросший в Донбассе, как заметила ветеран МХГ Людмила Алексеева: «до момента вступления в эту группу в качестве ее московского представителя не занимали проблемы русификации Украины».
УХГ с момента ее создания полностью сосредоточилась на украинской национальной проблеме. По оценке Алексеевой, УХГ «сузила поле своей деятельности до защиты только одного права — права на национальное равноправие — и фиксировала нарушения только этого права и только по отношению к украинцам». Такое самоограничение УХГ «повлекло за собой ограничение круга ее сторонников».
В ноябре 1977 г. Григоренко получил разрешение на поездку в США для лечения и 30 ноября покинул СССР.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1978 г. он был лишен советского гражданства. Ему предлагают место профессора военной академии в Вест-Пойнте, но генерал отказывается: «Я благодарен этой стране, которая меня приютила, в которой сделали мне операцию. Но земля России полита моей кровью, наши страны в состоянии противоборства, и я не могу свой военный опыт и знания передавать армии потенциального противника».
Григоренко продолжал участвовать в правозащитной деятельности, выступал на Сахаровских слушаниях в 1979 г. в Вашингтоне. В последние годы он окончательно отказался от коммунистических воззрений, стал православным верующим и помогал ветеранам войны, попавшим за океан.
И если бы он этим бы и ограничился или вовсе отошел бы от дел, то остался бы в истории непоколебимым борцом за права человека.
Но тут он, увы, попал в дурную компанию — связался с украинской диаспорой, представленной ветеранами дивизии СС «Галичина». В 1979 году генерал даже выступил на их съезде.
«Люди шли умирать не за немецкое дело, люди шли на смерть, чтобы освободить свою порабощенную родину… (…) И теперь перед вами очень большой долг — перед нами борьба за освобождение Украины из того тяжелого состояния, в котором она находится, и освобождать надо будет во всяком случае если не оружием, то имея оружие наготове», — сказал он там.
И прямо обозначил общность дела обеих сторон:
«Что делает правозащитное движение? Правозащитное движение — это люди, которые так же, как вы, дивизийники в свое время, идут, может, на отчаянный шаг, но не могут не делать того шага».
Вот так его кипучая и в общем полезная для общества деятельность была перечёркнута.
Умер Пётр Григорьевич Григоренко 21 февраля 1987 года в Нью-Йорке. Похоронен на украинском кладбище около Нью-Йорка. В почетном карауле стояли не советские фронтовики и не их американские союзники, а те самые нацистские недобитки, которых сам он в своё время уничтожал бы безо всякой жалости.
