Собственно, именно этот черновик скорее всего и дал название повести. Написано на манжете: «1922 г. 19 сентября. Я писал <имя тщательно стерто> на манжете единственному человеку, который нашёл слова, чтобы поддержать пламень у меня. Я этого не забуду. М. Булгаков». Манжеты и воротнички тогда были съемными и стирались отдельно. По воспоминаниям машинистки Ирины фон Раабен, печатавшей «Записки», «у него в руках были, как я помню, записные книжки, отдельные листочки, но никакой рукописи как таковой не было». А возможно также манжеты, рукава и другие части одежды.
«Записки на манжетах» были написаны в 1922-23 года и состояли первоначально из трёх частей. Две из них были опубликованы в литературном приложении к газете «Накануне» в 1922 и в альманахе «Возрождение» в 1923 году. Кроме того, существовал более полный текст «Записок на манжетах», который Булгаков читал на собрании литературного общества «Никитинские субботники» в Москве 30 декабря 1922 года и 4 января 1923 года. Относительно полное издание было осуществлено только в 1987 году.
Записки охватывают начало его литературной деятельности.
Первая часть начинается с краха белого фронта и заболевания Булгакова. Далее следует его работа в лито (литературный отдел или секция) подотдела искусств отнаробраза (отдела народного образования) владикавказского ревкома, постановка пьесы «Сыновья муллы» во Владикавказе. Там его карьера закончилась из-за конфликта с редактором владикавказской газеты «Коммунист» Георгием Астаховым (большинство имён в повести подлинные, но Астахов по имени не назван) из-за диспута о Пушкине. Слёзкин примерно годом позже писал: «молодой беллетрист М. Булгаков "имел гражданское мужество" выступить оппонентом, но зато на другой день в "Коммунисте" его обвиняли чуть ли не в контрреволюционности».
Вторая часть — попытки устроиться на работу в Тбилиси и попытка эмиграции из Батуми.
«Бежать! Бежать! (…) Вперёд. К морю. Через море и море, и Францию — сушу — в Париж!». Как позже рассказывала Татьяна Лаппа: «Михаил говорит: "Я поеду за границу. Но ты не беспокойся, где бы я ни был, я тебя выпишу, вызову". Я-то понимала, что это мы уже навсегда расстаёмся. Ходили на пристань, в порт он ходил, все искал кого-то, чтоб его в трюме спрятали или еще как, но тоже ничего не получалось, потому что денег не было».
Третья — отъезд в Москву и работа в лито Главполитпроса Наробраза.
К сожалению, полный текст повести не сохранился, а черновиков, как указано выше, не было. Дошедшая до нас часть текста составляет порядка трети его первоначального объёма. К тому же она искромсана цензурой.
В современных публикациях повесть состоит из двух частей — кавказской и московской.
В повести Булгаков довольно подробно описывает свою работу и отношения с Советской властью. Вот, например, безмолвный диалог с чекистом: «Подошёл. Просверлил глазами, вынул душу, положил на ладонь и внимательно осмотрел. Но душа — кристалл! Вложил обратно. Улыбнулся благосклонно». Там упоминается ряд известных персонажей русской культуры того времени. Например — Николай Евреинов и Осип Мандельшам, с которыми Булгаков виделся на Кавказе.
Что можно сказать об этом произведении?
Во-первых, «Записки на манжетах» безусловно являются прямым предшественником и «Белой гвардии», и повести «Тайному другу», и «Театрального романа». Всё эти произведения в высшей степени автобиографические, в которых Булгаков рассказывает о различных эпизодах своей жизни и литературного творчества. Причём они вполне реалистичны.
Впрочем, как мы писали, всюду в творчестве Булгакова присутствует мистика. Например, однажды он, явившись в московское лито, обнаруживает пустое помещение с огненными цитатами из гоголевского «Носа» на стенах — его работа переехала. Да и манера поведения некоторых персонажей вполне демоническая. Евреинов, например, едет в Петербург, которого, на момент описываемых событий, уже шесть лет как не существовало.
Во-вторых, заметно, что Булгаков на момент написания повести ещё выработал своего языка, который так восхищает нас в «Мастере и Маргарите», да даже ещё и в «Белой гвардии».
Заметно, что он пытается подражать футуристам, которых вообще-то не любил. Текст рваный как стихи Маяковского, а некоторые сравнения — вполне футуристические. «Неба нет. Вместо него вист огромная портянка». Вспомним у вымышленного Булгаковым поэта-футуриста Русакова: «раскинут в небе дымный лог».
В-третьих, есть в тексте прямые отсылки к будущему «закатному роману».
В самом начале повести звучат слова:
«До Тифлиса сорок миль…
Кто продаст автомобиль?
Сверху: "Маленький фельетон", сбоку: "Корпус", снизу: "Грач"».
Автору статьи сразу же вспомнилось: «на остров обрушилась буланая открытая машина, только на шофёрском месте сидел не обычного вида шофёр, а чёрный длинноносый грач в клеёнчатой фуражке и в перчатках с раструбами».
И фраза «рукописи не горят» тоже впервые появилась именно в «Записках». Рассказывая об одной из своих ранних пьес «Сыновья муллы» Булгаков пишет: «В смысле бездарности — это было нечто совершенно особенное, потрясающее! Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества. Не верил глазам! На что же я надеюсь, безумный, если я так пишу?! С зеленых сырых стен и из черных страшных окон на меня глядел стыд. Я начал драть рукопись. Но остановился. Потому что вдруг, с необычайной чудесной ясностью, сообразил, что правы говорившие: написанное нельзя уничтожить! Порвать, сжечь… От людей скрыть. Но от самого себя — никогда! Кончено! Неизгладимо. Эту изумительную штуку я сочинил. Кончено!».
Сам Булгаков, обычно склонный к гиперкритицизму, оценил своё ранее сочинение так: «не будь "Накануне", никогда бы не увидали света ни "Записки на манжетах", ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово…».
