- Вячеслав, я хотел бы попросить вас как писателя, пишущего на темы истории столетней давности, порассуждать на тему европейского будущего в связи с COVID-19, исходя из опыта катастроф XX века.
— Порожденный COVID-19 коронакризис накрыл всех в считаные месяцы, не оставив шансов на благополучие ни одной отрасли ни в одной экономике мира. И хотя конец апреля и май ознаменовались легким опамятованием и сменой медиакурса от истеричного «Мы все умрем, Земле конец» до робкого «А жизнь-то налаживается», мало кто сомневается в том, что последствия 2020-го (который еще отнюдь не закончился) придется разгребать еще очень долго.
И я с вами согласен, что в связи с этим действительно любопытно порассуждать на тему будущего европейского континента, проведя определенные аналогии с крупным «штормом» столетней давности, в частности, Первой мировой войной.
Сравнения тем более уместны, что обе глобальные ситуации затронули большинство обитателей планеты и послужили (пандемия еще послужит) драйверами последующих перемен как в экономике, так и в политике.
- Что же сближает еще не возникшую, но уже грядущую постпандемийную ситуацию с 1918 годом, временем завершения Первой мировой?
— На первый взгляд общего не так уж и много. В конце 1910-х — начале 1920-х в Европе одновременно исчезли несколько старых многонациональных монархий, бывших ведущими игроками мировой политики. Им на смену пришли относительно компактные демократии.
При этом Версальский мир заложил под основы новой Европы бомбу замедленного действия, которая сработала через 20 лет, — клейма национального унижения и разорения. К этому добавилось жесткое противостояние мира капитализма и мира социализма в лице СССР.
Нечего и говорить о том, что ничего подобного по итогам пандемии не предвидится: политическая карта Европы не изменится от того, будет ли вирус побежден или нет.
Однако есть и вполне явственные аналогии. Как и из Первой мировой войны, из пандемии Европа выйдет крайне ослабленной экономически. Как и в 1918-м, в 2021-м ее ожидают десятки тысяч рухнувших средних и малых бизнесов, а значит, десятки миллионов потерявших рабочие места и трудовые навыки людей.
Как и в 1918-м, эти люди не будут иметь веры в свои правительства, растерявшиеся перед лицом внезапной угрозы и не сумевшие обеспечить полноценное функционирование государств в условиях пандемии.
Как и в 1918-м, эти люди осознают, что прежняя привычная система социального обеспечения ушла в прошлое, скорее всего, надолго и им предстоит выкарабкиваться из ситуации самим.
Как и в 1918-м, они поймут, что никакие зарубежные «союзники» им не помогут и что вообще все прежние политические наработки оказались недейственными.
Как и в 1918-м, государства выйдут из ситуации с накопленным запасом взаимного недоверия и претензий.
- Хорошо. Как же выходила Европа из шока Первой мировой войны?
— У этого выхода было две стороны — внешняя и оборотная. С внешней — относительно быстрое восстановление экономик, которое у каждого государства имело свою специфику. Это породило феномен так называемых «веселых 20-х», воспетых в многочисленных романах и фильмах, — времени беззаботных танцев, увлечения спортом, автомобилями и джазовыми вечеринками.
Была предпринята и попытка приструнить политические амбиции мировых лидеров с помощью некоего планетарного парламента под названием Лига Наций. По идее, Лига должна была предотвращать грядущие конфликты и выступать арбитром в случае международных споров (мертворожденность проекта стала очевидной к середине 1930-х).
Оборотная сторона этого времени была куда страшнее. К огромной армии вчерашних фронтовиков, разочарованных в собственных государствах, потерявших смысл мирной жизни, присоединялись потерявшие в 1914-18 гг. заработок бизнесмены, выброшенные на улицу рабочие, фермеры разоренных хозяйств.
Это «потерянное поколение» относительно молодых, обозленных, закаленных четырехлетней войной и связанными с ней лишениями людей было настроено решительно против того, чтобы их странами продолжали управлять политики, благодаря которым разгорелась война.
- Как я понимаю, вы ведете к тому, что таким образом рождался фашизм?
— Именно. Новая политика новой реальности, политика молодых, энергичных, злых людей, часто весьма талантливых, знающих, как влиять на чувства масс. Самоорганизация представителей гражданского общества, ставка на простые, обращенные к «среднему» человеку лозунги, обещания вернуть униженной стране былую славу, а разоренным семьям — работу и сбережения, четкий, понятный образ врага — все это работало именно в условиях зыбкого, тревожного настоящего и туманного будущего. Где раньше, где позже, где сильнее, где слабее, но работало. И если в 1918-19-м Европа массово болела «испанкой», то в 1920-х она заразилась фашизмом.
Пока 1920-е были относительно сытыми, фашизм оставался региональной новинкой, характерной для Италии, однако политические режимы, удивительно близкие к нему по духу, уже начали укрепляться на окраинах Европы, в бедных странах с молодой политической культурой, — правление Сметоны в Литве (1926), «санация» Пилсудского в Польше (1926), монархия Зога в Албании (1928). А с началом Великой депрессии 1929-го, охватившей весь мир, фашизм стремительно начал становиться трендом.
О германском нацизме помнят все, о его клонах и вариациях на тему — немногие, а напрасно. Правление Салазара в Португалии (1932), «Сословное государство» в Австрии (1933), перевороты в Латвии и Эстонии (1933, 1934), диктатура Метаксаса в Греции (1936), победа франкизма в Испании (1939), диктатуры Кароя II (1938) и Антонеску (1940) в Румынии — все эти авторитарные модели были весьма разнообразны и различны между собой, однако исходили из одного посыла: уставшим и разочарованным в жизни людям нужна новая модель государственного устройства. Недаром португальская версия получила простое название «Estado Novo» — «Новое Государство».
Нечего и говорить о том, что, если бы не условия, порожденные Первой мировой войной, фашизм никогда не появился бы в том виде, в каком он возник на рубеже 1910-20-х, а возможно, не возник бы вообще. И в связи с этим питательная среда для «Новых Государств», возникающая в современной Европе буквально на наших глазах, вызывает тревогу. Тем более что тенденции последних лет красноречиво говорили о том, что политический радикализм континента растет поистине стремительно.
- Что, все так пессимистично для нашего будущего сейчас? Всё опять может повториться?
— Конечно же, уроки 1920-х современными политиками будут учтены, и в связи с этим постпандемийная ситуация будет отличаться от реалий Интербеллума. В мире накоплен большой опыт быстрого реагирования на сложные экономические вызовы, Европа формально едина (а в том, что Евросоюз будет пытаться выправить ситуацию максимально быстро, сомнений нет), а реалии коронапандемии, как выяснилось, крайне далеки от катастрофических медицинских реалий «испанки». К тому же идейный накал 2020-х не идет ни в какое сравнение с накалом 1920-х. Именно идейная вялость современных европейцев может стать основным предохранителем континента от новых потрясений.
- И все-таки что ждет постковидную Европу, населенную, как вы выражаетесь, «идейно вялыми европейцами», — «веселые 20-е» или новый фашизм?
— Думаю, общим фоном предстоящего десятилетия скорее всего станут новые «веселые 20-е», когда оправившиеся от шока люди будут, с одной стороны, «наверстывать упущенное», с другой — осмысливать опыт пандемийного шока.
В итоге в политической жизни возможно, но маловероятно появление влиятельных общественных движений правого толка, призывающих каждую нацию сосредоточиться на собственных проблемах, а не тратить время на общеевропейские химеры.
Впоследствии же, во второй половине десятилетия, возможно появление на континенте формата неких «Новых Государств», толчком для создания которых послужат наиболее жизнеспособные модели, выстоявшие в 2020-м и последующие несколько «голодных лет».
- Вот вы говорите «идейная вялость европейцев». А как тогда быть с бунтами белорусов и поляков?
— Все правильно, в этих случаях мы фактически уже наблюдаем рождение тех самых «Новых Государств», граждане которых, во-первых, категорически не доверяют сложившимся политическим системам (даже цивилизованные попытки их модернизации не вызывают доверия — смотрите результаты местных выборов на Украине, где помимо старого раскола Восток-Запад явно обозначился раскол Центр-Регионы), а во-вторых, явно обретают праворадикальный крен и во многом, сами того не ведая, повторяют практики именно раннего фашизма (к примеру, польский «Марш на Варшаву» —калька с «Марша на Рим» Муссолини), при этом, разумеется, не забывая с пеной у рта обвинять своих оппонентов именно в фашизме.
Да и американская, французская ситуация говорит о том, что тренд конфликта между международными финансовыми элитами и элитами национально-консервативными становится глобальным. Усугубится ли эта тенденция в 2021 году или он станет годом «выпуска пара» и постепенного умиротворения — покажет время.
