Для Российской Империи возникновение Государственной Думы было переломным моментом новейшей истории: кто-то видел в учреждении парламента начальные этапы блистательного и быстрого развития, а кто-то считал Думу началом конца и гибелью старого режима. Тем не менее думский характер монархии стал непреложным фактом, а раз так, то в ней должно было быть представлено всё население России.
Учитывая то, что первая Дума возникла на фоне одного из самых остров кризисов монархической власти в России, вошедшего в историю как революция 1905-го года, то нет ничего удивительного в том, что имперская администрация в Санкт-Петербурге пыталась превратить парламент в ещё одну опору самодержавия. Особенно острым это желание было применительно к национальным окраинам Российской Империи.
Российские власти опасались, что от западных окраин России в Думу пройдут, в основном, представители национальных меньшинств и революционных партий. От обеих этих категорий населения Петербург не ожидал какой-то особой лояльности, поэтому предполагались все возможные усилия, чтобы сбалансировать состав Думы в пользу романовской монархии.
Для густонаселённых губерний Царства Польского предлагалось ввести норму представительства в одного депутата Госдумы от 350 тысяч человек населения. В то же время, польские активисты добивались того, чтобы каждый депутат представлял 250 тысяч населения, апеллируя как раз к тому же факту густонаселённости Польши. В результате торга между польскими активистами и петербургскими чиновниками была установлена норма представительства в одного депутата от 254 тысяч человек.
Несмотря на фактический проигрыш польским политикам, имперская администрация в Петербурге решила сделать основную ставку на правомонархические организации, надеясь, что таким образом в Думу пройдут лояльные царизму русские помещики Польши и Северо-Западного края.
К сожалению для Петербурга этот расчёт не оправдал себя: русские правомонархические организации Польши и Северо-Западного края потерпели поражение на выборах в первую Государственную Думу России, а их места заняли представители совсем других политических сил.
Проигрыш русских монархистов был обусловлен двумя факторами.
Во-первых, черносотенные и правомонархические организации чётко ассоциировались с погромами и иными актами насилия. Подобная аргументация не кажется странной, учитывая то, что выборы проходили на фоне Первой Русской революции, но гораздо более странным является то, что прямое участие в революционном терроре не мешало избираться в первую Думу представителям социалистических партий.
Этот феномен, например, отмечал философ и публицист Василий Розанов, неоднократно обращая внимание на то, что в глазах «передовой общественности» России революционные социалисты имеют некий моральный карт-бланш на всё, поддерживаются этими прогресивными людьми и такой же прессой, которые лицемерно обвиняют провластные организации в том, что делают социалисты.
Причины такого кризиса лоялизма принято искать в том, что Россия начала ХХ века — это страна, в которой начало зарождаться общество восстания масс. Стремительно политизирующиеся народные массы оказались проигнорированы официальными властями, поэтому задачу по их идеологическому окормлению взяли на себя оппозиционные силы разной степени радикальности.
Второй причиной проигрыша правомонархических партий на выборах в Государственную Думу была ошибочная ставка на крестьянство, как главную опору царского режима.
С одной стороны, предварительные опросы и интервью показывали, что крестьяне плохо представляют, за кого и как они будут голосовать. Например, один из крестьян Минского уезда заявил, что будет выбирать «мабуть, того же самого Царя, шо и тяперь».
В то же самое время, как писал в своих воспоминаниях товарищ министра внутренних дел России и автор всех думских законопроектов Сергей Ефимович Крыжановский, выборы в первую Думу показали, что русский крестьянин готов кого и что угодно продать за лишнюю десятину земли. Неграмотность основной массы населения (не забываем, что Российская Империя была преимущественно крестьянской страной), помноженная на острый аграрный вопрос приводила к тому, что в Думу избирались, в основном, представители оппозиционных партий.
Но кого, собственно, выбирали в Северо-Западном крае, регионе, который славился своей многоэтничностью и поликонфессиональностью?
Прежде чем ответить на этот вопрос, стоит понять, какие партии представляли какие группы населения СЗК. К 1905 году в Северо-Западном крае были следующие этнические группы: русские, поляки и литовцы.
Поляки были представлены двумя политическими партиями в Царстве Польском и Северо-Западном крае. Первым делом надо поговорить о Партии реальной политики — объединение лояльных власти польских консерваторов, которые добивались введения для поляков Северо-Западного края польского языка в образовании, системы земств и суда присяжных. А самое главное, Партия реальной политики пыталась добиться выравнивания налогов между Россией и Царством Польским — Польша платила большие налоги, чем Россия.
Впрочем, стоит отметить, что Партия реальной политики была готова действительно проявлять максимальную лояльность к Петербургу. В годы Русско-японской войны члены этой партии, прозванные "реалистами", открыли католический госпиталь для бойцов Русской императорской армии, а в 1905 году открыли памятник Екатерине II Великой в Вильне, что было достаточно смелым шагом для поляков: ведь именно при этой императрице произошла ликвидация Речи Посполитой.
Если реалисты стремились добиться автономии Польши и поляков Северо-Западного края в составе Российской Империи, то национал-демократы Дмовского (они же — эндэки) боролись за автономию одной лишь Польши, считая, что в Северо-Западном крае живёт слишком много меньшинств, которые будут мешать реализации польской нации. В то же время, конечно целью для эндэков и Дмовского была государственная независимость Польши, пусть и в рамках жёсткого военно-политического союза с Россией.
Именно эти польские партии решились на участие в парламентских выборах. Польская партия социалистов (ППС) Юзефа Пилсудского пребывала в уверенности, что из-за поражения в Русско-японской войне Российская Империя вот-вот развалится, поэтому никакого смысла в участии в думских выборах нет.
Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ) следовала линии своей основательницы Розы Люксембург на революционное единство пролетариата всех стран в борьбе с царизмом. На практике это проявлялось в том, что СДКПиЛ, также как и РСДРП, решила бойкотировать выборы в Думу.
В итоге в первую Государственную Думу было избрано 37 депутатов, которые составили 7% от общей численности депутатов первого русского парламента. 35 депутатов-поляков сформировали так называемое «польское коло» — национальную фракцию в Госдуме, которая отличалась от прочих не по-польски строго внутренней дисциплиной и наличием консенсуса по ряду основных вопросов деятельности фракции. Например, по вопросу о будущей автономии Польши.
Первым из национальных вопросов в новообразованной Думе был поставлен именно польский.
30 апреля 1906 года 27 польских депутатов представили записку, в которой опираясь на акты Венского конгресса 1815, Органический статут 1832 и Основные государственные законы аргументировали необходимость автономии Польши. Этот проект, как и иные ему подобные, оказался «завёрнут» царской администрацией, опасавшейся, что с предоставления автономии Польше начнётся распад страны.
Не менее важными для депутатов западных окраин, вне зависимости от национальности, были аграрный вопрос, национальные и конфессиональные ограничения, для решений по которым национальные депутаты объединялись с кадетами.
Именно кадеты взяли большинство думских мандатов, став крупнейшей парламентской фракцией. Их леволиберальная программа сочетала призывы к изменению политического режима на парламентско-конституционный и создание в России национальных автономий. По этой причине кадеты стали крупнейшими союзниками национальных фракций и групп в ГосДуме, а вопрос черты оседлости стал для них одним из основополагающих.
Депутаты-кадеты активно применяли право на думские запросы, при помощи которой кадеты и депутаты от национальных меньшинств пытались корректировать политику, проводимую губернаторами на местах. Особенно часто применялась практика обвинений местных губернаторов в ксенофобии и потакании черносотенным организациям, с целью влияния на их поведение.
Кроме поляков в первом русском парламенте была представлена ещё одна этническая группа, населявшая Северо-Западный край. Речь идёт о литовцах.
В Российской Империи литовский национализм был заключён в тиски двойственности и неопределённости.
С одной стороны, как и любой местечковый национализм малого народа он нёс в себе потенциальную угрозу единству империи, а в Петербурге слишком хорошо помнили, что до 1795 года Литва входила в состав Речи Посполитой. По этой причине царские сановники опасались, что литовский национализм попадёт по культурно-политическое влияние польского национализма, считавшегося серьёзным и опасным противником.
К тому же, подавляющее большинство литовских изданий, газет и националистических организаций находились в германской Пруссии, где проживало порядка 100 тысяч литовцев. Это уже вызывало опасения в том, что литовский национализм может быть использован Берлином против России.
С другой стороны, сами литовские националисты-будители, начавшие свою деятельность в 1870-е годы под впечатлением успехов народно-освободительных движений в Болгарии и Сербии, одной из главнейших своих целей считали сепарацию от польского национализма.
Польский период истории Литвы и вытекавшая из него идея федерации Польши, Литвы, Белоруссии и Курляндии находили всё меньше понимания со стороны литовских активистов. Стремление отделиться от поляков доходило до того, что литовский алфавит создавался на базе чешского, чтобы не использовать польские буквы, а полонизмы и латинизмы в литовском языке заменялись архаичными литовскими словами.
В Литве парламентский процесс проходил также бурно, как и в Польше.
В 1906 году в Вильне возникла Конституционно-католическая партия Литвы и Белоруссии (ККПЛиБ), быстро запрещённая властями, что не помешало её лидеру, католическому епископу Эдварду фон дер Роппу избраться в Думу от Виленской губернии.
Эта партия добивалась автономии Литвы, но попала под запрет по подозрению в «полонизации литовцев». Зато своё слово смогла сказать Демократическая партия Литвы (ДПЛ), которая и стала главной литовской политической партией. ДПЛ оформила претензии литовского национализма: национальная культурно-языковая автономия в составе России.
Также литовские националисты определились со «своими» границами. По их мнению, в состав автономной Литвы должны были войти территории Ковенской губернии, части Виленской и Сувалкской, а также части Курляндской и Гродненской. Претензия на Сувалкускую губернию, бывшую частью Варшавского генерал-губернатора, показывала неизбежность конфликта с польским национализмом. При этом белорусы позиционировались как «ославяненные литовцы», в то время как поляки считали белорусов «олитовившимися славянами».
В первой Думе Демократическая партия Литвы получила четыре места, примыкая к общероссийским фракциям, с сохранением своей непреклонной позиции по литовскому вопросу. В Думе депутаты ДПЛ активно сотрудничая с кадетами и союзом автономистов.
О последней организации надо сказать чуть подробнее: союз автономистов объединял депутатов Думы от всех национальных меньшинств России, которые выступали за национальные автономии для «своих» народов.
Литовские социал-демократы из ЛСДП бойкотировали выборы, также как и их коллеги из РСДРП и СДКПиЛ.
Со стороны Петербурга эта версия литовского национализма воспринималась как современное этноязыковое движение, встречавшее покровительство со стороны имперских властей: в литовцах и их национализме Петербург видел эффективное средство деполонизации Северо-Западного края.
Весной 1904 года был разрешён латинский алфавит для литовского языка, а в 1905 году литовский язык был введён в сфере начального образования. Но всё-таки имперская администрация сохранила настороженность по отношению к литовским активистам.
Наконец, третьей крупной силой в Думе от Северо-Западного края стала так называемая Группа западных окраин, объединявшая жителей современных Украины, Белоруссии и Литвы.
Депутатами от неё преимущественно были польские помещики Западного края, выступавшие с позиций так называемой «краёвой идеи». Суть её заключалась в том, что население западных окраин России слишком сильно отличается от поляков по своему мировоззрению и этнокультурному составу, чтобы стремиться к независимой Польше, однако, населению Западного края стоит предоставить широкую автономию, с учётом языкового и конфессионального разнообразия Западного края.
Примечательно, что именно в этой группе, наравне с поляками и литовцами, оказалось целых два депутата-белоруса: уездный нотариус Пётр Игнатьевич Пересвет-Солтан и Роман Скирмнут.
Роман Скирмунт происходил из польского шляхетского рода, что не мешало ему считать себя настоящим белорусом. За свою жизнь он успел побывать депутатом Госдумы, членом Госсовета Российской Империи, возглавить коллаборационистский прогерманский Белорусский народный комитет и стать премьер-министром Белорусской народной республики в 1918 году.
Кстати сказать, белорусские националисты, в отличие от польских и литовских в Думу не попали.
Крупнейшая и единственная белорусская националистическая партия (БСГ) — Белорусская социалистическая громада, — бойкотировала выборы в Думу, о чём, скорее всего, потом жалела, также как и большевики.
Несмотря на то, что идеи белорусского национализма не пользовались особой популярностью, БСГ вполне могла бы провести в Думу одного-трёх своих депутатов, что помогло бы с парламентской трибуны чётко сформулировать претензии, идеи и желания белорусского национализма, подобно тому, как это сделали поляки и литовцы. БСГ проигнорировала эту возможность, из-за чего белорусский национализм получил отсрочку в формировании ещё на несколько лет.
Так чем же в итоге была Государственная Дума Российской Империи I созыва для представителей Северо-Западного края?
Она, как и положено парламенту, оказалась местом презентации разных этнополитических групп, включившихся в процесс политического торга. В обмен на лояльность к Петербургу польские, литовские и краёвые активисты пытались добиться автономии, ввода земств и судов присяжных.
В состоявшей более, чем на 50% из крестьян и разночинцев I Дума так же на 40% состояла из нерусских депутатов. Активно агитируя среди крестьянских депутатов Польское коло и Группа западных окраин, имевшие наибольшее количество дворян в своих рядах, пытались добиться своих политических целей. Для этого же привлекались и кадеты, бывшие думским большинством и грезившие о системе национальных автономий.
При этом всём автономистские проекты национальных депутатов Северо-Западного края разбивались о непреклонную волю имперской администрации.
Стремление сохранить унитарный характер Российской Империи объяснимо не каким-то примитивным и узколобым шовинизмом Санкт-Петербурга, а боязнью потерять национальные окраины, которые могли бы от автономии перейти к независимости. Такая перспектива угрожала России откатиться к западным границам XVII века, что вряд ли бы пошло государству на пользу, особенно, в начале ХХ века.
