Кого избирала Харьковская губерния?
Выборы в первый российский парламент не были ни прямыми, ни равными, и проходили на основании «Положения о выборах в Государственную думу» от 6 августа 1905 года и именного высочайшего указа от 11 декабря 1905 года «Об изменении Положения о выборах в Государственную думу». В основание избирательной системы были положены цензовое и отчасти сословное начало, то есть, избиратели делились по кошельку и происхождению.
Подданные Николая II пользовались правом двухстепенной подачи голосов, то есть, избиратели выбирали выборщиков, а выборщики в одном собрании — членов Думы. Выборщики губернии от всех курий (землевладельческих, крестьянских, городских и рабочих) избирали установленное законом количество членов Государственной думы на губернском избирательном собрании. 24 города, в том числе и Харьков, имели право на своего отдельного депутата (в Третьей и Четвёртой Думах они его лишились).
В Первую Думу Харьковская губерния направила преимущественно депутатов-кадетов — 7 человек. Была такая партия — конституционно-демократическая (Партия народной свободы). Состояла она, по преимуществу из социально-активных интеллигентов — врачей, учителей, земских деятелей и профессоров. Они боролись против засилья бюрократии, за народное представительство и права человека.
Там состояли профессора Николай Гредескул и Максим Ковалевский, дворяне-землевладельцы Михаил Деларю, Николай Ковалевский и друг семьи Чеховых Георгий Линтварёв, бывший народоволец Федор Иваницкий и просто крестьянин Купянского уезда, ветеран турецкой кампании Игнат Стрельцов.
Когда государь разогнал Думу, депутаты-кадеты собрались в Выборге и подписали воззвание, в котором говорилось:
«Правительство не имеет права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на военную службу. А потому теперь, когда Правительство распустило Государственную Думу, вы вправе не давать ему ни солдат, ни денег».
Его подписали и харьковские кадеты, кроме М. Ковалевского и И. Стрельцова, а также «трудовик» Дмитрий Назаренко. Подавляющее число подписантов были осуждены на три месяца тюремного заключения и лишены избирательных прав. Таким образом, они лишились также права заниматься легальной политической деятельностью и в дальнейшем не могли стать депутатами Государственной Думы.
Не поехали в Выборг и предприниматель из Двуречной, «трудовик» Иосиф Оранский, социал-демократ рабочий Борис Диденко и помещик-октябрист Георгий Фирсов. Последний был единственным, кому еще раз довелось позаседать в Думе, но уже от Воронежской губернии. Диденко еще дважды пытался баллотироваться от харьковских рабочих, но безуспешно.
Почему же теоретик российского парламентаризма, знаменитый на весь мир социолог М. Ковалевский отказался подписывать Выборгское воззвание? Что заставило его пойти против мнения всех его товарищей и коллег? Понять это можно только рассмотрев его удивительную жизнь.
Племянник министра народного просвещения
Максим Максимович Ковалевский-младший родился 8 сентября 1851 году в усадьбе Двуречный Кут близ Ольшан Харьковского уезда одноимённой губернии (ныне — Дергачёвский район Харьковской области). Все окрестные земли со времён царя Алексея Михайловича и первопоселенцев края принадлежали Ковалевским, которые и защитили от татарских набегов, и освоили эти пустовавшие веками территории.
И старший брат деда Пётр Иванович, и отец — Максим Максимович-старший успели побыть уездными предводителями дворянства. Петр Иванович Ковалевский совместно с дядей нашего героя Василием Каразиным добились открытия в Харькове университета, который теперь носит имя последнего.
Максим с детства гордился своим отцом, а позднее писал о нём так:
«И в этом доверии (государя — авт.) к выносливости и патриотизму своего народа лежит источник той привязанности, какую питали к нему, многие годы спустя, участники освободительной войны 1812 года. В числе их был и мой отец, прапорщик в войске, действовавшем еще в 1811-м году против Турции.
В числе воспоминаний детства, особенно врезавшихся в мою память, были те поздравления, какие — уже глубоким стариком — он получал от своих сослуживцев в день поминальной обедни по героям Двенадцатого года».
Родственник нашего героя Пётр Евграфович Ковалевский-младший сообщал такие подробности:
«Максим Максимович Ковалевский (сын Максима Ивановича), капитан, а потом полковник кирасирского великой княгини Екатерины Павловны полка, участвует в походе за границу, остается два года во Франции и триумфально возвращается в Харьков в 1816 году. В семье до революции хранилась почетная сабля, с выгравированными на ней именами битв, в которых он привял участие, поднесенная ему однополчанами».
Войны собирали среди родных Максима-старшего кровавую дань веками.
Так, например, в 1812 году на Бородинском поле погиб его двоюродный брат Илья Петрович, а в Крымскую войну — при взятии Карса пал другой его кузен — генерал-лейтенант Пётр Петрович. При обороне Севастополя погиб и троюродный брат — адмирал Павел Степанович Нахимов.
Женился полковник Ковалевский поздно. Екатерина Игнатьевна была на четверть века моложе своего супруга.
«Маленький Максим рос в семье один, хотя у его родителей и был ещё сын, раньше его явившийся на свет, но погибший вскоре после рождения, вследствие чрезмерно выраженного физического недостатка — заячьей губы, который обнаружился и у младшего брата. Но в отношении последнего Екатериной Игнатьевной были приняты энергичные медицинские меры и недостаток этот был по возможности исправлен.
Незначительный дефект верхней губы Максима Максимовича не портил его лица, но придавал даже некоторую своеобразность. Он рос на первых порах худеньким, хрупким и бледным ребёнком», — вспоминал его кузен и друг детства Григорий Мизко.
Кто бы мог поверить, что таким был в детстве двухметровый и очень грузный великан, на фоне которого остальные депутаты Думы выглядели лилипутами рядом с Гулливером, а на общих фото обязательно просили его сесть.
Мать с раннего детства привила ему вкус к истории и этнографии. После смерти супруга Екатерина Игнатьевна решила отдать сына в 3-ю харьковскую гимназию, сразу в пятый класс. Уже тогда его способности считались уникальными. Гимназический курс Максим Максимович закончил блестяще и получил золотую медаль.
Сохранилось письмо дяди, Евграфа Петровича Ковалевского, тогдашнего министра народного просвещения, который, в ответ на поздравление, присланное ему молодым Максимом по поводу какого-то семейного торжества, писал, что радуется его успехам, предсказывает ему блестящую будущность и советует работать над развитием своих способностей. Пример самого дяди Евграфа, а также его братьев Петра и особенно Егора, первооткрывателя истоков Нила, сыграл большую роль в становлении будущего ученого.
Он жил в Харькове вместе со своим двоюродным братом Григорием Мизко у родной своей тётки Марии Игнатьевны Рындовской. Муж её был профессором. Такие условия жизни, как вспоминал его кузен, «обезопасили Максима Максимовича в школьные годы от вредных влияний, почти неизбежных в школьных пансионах и городских квартирах, а впоследствии и мать будущего академика окончательно поселилась в Харькове».
Поселилась она у своей подруги Александры Гавриловны Хариной. «Дом Александры Гавриловны являлся в то время, да и много лет позже, умственным центром Харькова. Очень умная, приветливая и хлебосольная хозяйка Александра Гавриловна привлекала к себе всё харьковское общество. В этом оригинальном доме-особняке с башнями, окружённом громадным садом, на горе, откуда виден весь Харьков с пригородами, собиралась и губернская администрация с генерал-губернатором во главе, и суд, имевший в своей среде молодого, блестящего прокурора А. Ф. Кони, и профессорский круг, и вообще все интересные и живые люди, которыми был богат Харьков, как университетский центр и областной город», — вспоминал Г. Мизко.
Переулок в честь нее именовался Харинским (ныне — улица Людмилы Гурченко, выросшей в одном из близлежащих домов), дом сохранился и до сих пор является одним из архитектурных достопримечательностей Харькова. Среди гостей дома выделялся бывший городской голова Сергей Кондратьевич Костюрин. Он часто приводил туда своего друга драматурга Александра Островского. Тот, в свою очередь, вывел харьковского купца под именем Дикого в драме «Гроза», а некоторыми чертами Хариной украсил там же купчиху Кабанову.
В августе 1868 года Ковалевский поступил в Императорский Харьковский университет, на юридический факультет. Вот как сам Максим Максимович рассказывал о своём выборе:
«Мне было меньше 17 лет, и я далеко не решил еще, какой факультет мне избрать. Единственные предметы, меня увлекшие больше благодаря домашним урокам, чем гимназическому преподаванию, были история и литература. Записавшись на юридический факультет, я думал одно время перевестись на словесный. От этого решения я отказался, попав на лекции профессора Рославского-Петровского.
Этот старик, украшенный не одними сединами, но и звездами, в молодости написал недурной курс статистики. При мне он читал историю Древнего Востока. Во вступительной лекции он объявил нам, что содержанием его курса будет изучение имен фараонов 32 династий, причем он будет пользоваться в одинаковой мере иероглифическими надписями и историком Манефоном. Эта интересная перспектива сразу отрезала у меня всякую охоту».
Много читая, он посещал лекции только тех профессоров, которые были ему интересны. К немалому изумлению своих же товарищей по карточной игре и дворянским вечеринкам Ковалевский с большим успехом перешел на 2 курс, в то время как все они на экзамене провалились.
«До сих пор мне памятно их комическое появление в мою квартиру с громкой жалобой, что я их обманул, — запирался, мол, на ночь и зубрил записки. Так как они отстали от меня на год, то я постепенно вышел из их среды и зажил уже полной студенческой жизнью», — вспоминал сам Ковалевский.
Юристам читал лекции по международному праву и истории государственных учреждений профессор Дмитрий Иванович Каченовский. Под его руководством Максим начал изучение истории английских местных учреждений и продолжал его после окончания университета в Париже, Берлине и Лондоне.
«Лишний человек»
По окончании заграничной поездки Максим Максимович выдержал при Московском университете магистерский экзамен и затем защитил диссертацию. Там с 1877 по 1887 год он читал лекции по конституционному праву, истории древнего уголовного права, истории сословий на Западе и в России, сравнительной истории семьи и собственности.
В Москве Ковалевский вместе с В.Ф. Миллером основал журнал «Критическое обозрение», который «имел все успехи, кроме денежного». В эти годы Ковалевскому довелось принимать у себя Ивана Тургенева и Льва Толстого.
Пребывая за границей, Ковалевский подружился с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Профессор Павел Гуревич так передаёт рассказ Максима Максимовича о знакомстве с бородатым классиком:
«Прежде всего обращает на себя внимание его львиная голова. Густые, слегка кудрявые, длинные серебристые волосы красиво обрамляют голову; такого же цвета густые длинные усы и довольно длинная лопатообразная борода украшают нижнюю часть лица.
На фоне широкого лица, несколько желтовато-темного цвета кожи, блистают большие, удивительно красивые глаза, умные, выразительные, с черного цвета зрачками, — глаза, в которых светится напряженная мысль; глаза, полные жизненной силы; глаза, которые весело светятся, то вдруг становятся грустными и даже временами печальными, то расширяющиеся, то суживающиеся — чрезвычайно живые глаза с длинными ресницами;
брови — густые, черные, нависшие над глазами; красные, полные губы, заметно выпячены — они образуют красивый, энергичный ри¬сунок рта, который также почти все время находится в движении… перед нами — человек необыкновенный, мимо которого не пройдешь равно¬душно, — человек привлекательной яркости…
Что-то мощное, львиное, непреклонное выражает вся его стать, его удивительно благородная осанка. Весь он — олицетворение могучей силы духа, огромной и неукротимой воли. Да… Признаюсь вам, что спорить с ним мне было очень и очень трудно, хотя интересно, увлекательно, полезно. Непреклонный, беспощадный враг всяческих компромиссов, даже малых уступок и часто нужных для дела соглашений; принципиален во всем.
Он блестяще умел убеждать, доказывать; прекрасно владел словом и, конечно, мыслью, но в основном и главном я все же не мог соглашаться с ним. То был Карл Маркс!».
В министерстве народного просвещения к М. М. Ковалевскому относились подозрительно из-за его интереса к западноевропейским конституциям. Времена его дядюшки давно прошли. Критическое отношение к тогдашней правительственной политике делали его в глазах министра Делянова «опасным человеком». Ковалевскому в числе первых было предложено оставить университет, но он не согласился подать прошение.
Тогда в министерство были представлены искусственно и тенденциозно подобранные выборки из его лекций, записанные в таком виде, что он был уволен в 1887 году. Ковалевский был очень возмущен «таким актом насилия» и заявил, что он уезжает за границу и не вернется жить в Россию, «покуда в ней не будет введен конституционный строй».
В добровольном изгнании
Семнадцать лет провел Максим Максимович вне родины. Он не был беженцем, свободно мог въезжать и выезжать из России. В нынешней терминологии Ковалевский может считаться трудовым мигрантом, ибо не имел возможности читать свой любимый предмет в каком-либо из учебных заведений России. Он читал лекции во Франции, Англии, США, Италии и Швеции.
Академик Дмитрий Овсянико-Куликовский так вспоминал о Максиме Ковалевском:
«Первое впечатление было такое: это — типичный русский барин, хороший и добрый, умный и либеральный, истый европеец, которому чуждо многое специфически русское в нашей духовной культуре, в традиционной сокровищнице наших дней… Видно было, что Белинский, Добролюбов, Чернышевский не значатся в родословной его духа.
«Вот интереснейший человек, — думалось мне, — умудрившийся воспитаться в России по-иностранному, человек европейски просвещенный, но чуждый русскому идеологическому развитию, духовный потомок "вольтерьянцев", русских европейцев XVIII века…»
Это первое впечатление оказалось, в общем, правильным и в значительной мере подтвердилось в течение моего многолетнего близкого знакомства с Максимом Максимовичем».
В браке Максим Максимович не состоял. Дважды он собирался жениться на вдовах, финансово самостоятельных, состоявшихся женщинах: Елизавете Николаевне Солнцевой-Ковальской и Софьей Васильевной Корвин-Круковской-Ковалевской. В первом случае, еще во время учебы в харьковском университете, категорически воспрепятствовала мама, не желавшая видеть невестку — нигилистку и революционерку (как активный член «Черного передела» Е. Н. Ковальская через несколько лет была осуждена на бессрочную сибирскую каторгу).
Максима Максимовича пригласили по инициативе вдовы дальнего родственника Софьи Васильевны Ковалевской прочесть в Стокгольме курс лекций, посвященных происхождению семьи и собственности. Пребывание в шведской столице чуть не привело к браку с Софьей Васильевной. Но первая в русской истории женщина-профессор оказалась не готовой стать просто профессорской женой. Они ссорились и мирились, писали друг другу письма до самой ее смерти.
«Я никогда до этого не любил, только встретив её, я испытал ту бурю чувств, и сотой доли которых я не переживал раньше. Казалось, ни одно черное облачко не появится на горизонте нашей любви. У меня пропало то горькое чувство, возникшее после моей отставки, похоже, сама судьба подтолкнула нас друг к другу. Но мы сами разрушили наше счастье», — писал он.
Сама же Софья Васильевна так отзывалась о нём: «Если бы М. остался здесь, я не знаю, право, удалось бы мне окончить свою работу. Он такой большой, такой крепко сбитый, согласно удачному выражению К. в его речи, и занимает так ужасно много места не только на диване, но и в мыслях других, что мне было бы положительно невозможно в его присутствии думать ни о чем другом, кроме него».
В 1889 году он поселился во Франции, приобрел себе виллу на берегу Средиземного моря и там работал над своими монографиями «Происхождение современной демократии», «Экономическая история Европы», «От прямого народоправства к народному представительству».
Там же он вступил в число членов Международного Института Социологии, стал его вице-председателем в 1895 году и председателем в 1907 году. Его сочинения «Современные социологи» и двухтомник «Социология» переиздаются по сей день.
Максим Максимович организовал Русскую высшую школу общественных наук в Париже. Целями её были: «Сглаживание острых противоречий между взглядами, сближение политических групп, способных действовать на общей основе, и вместо этого чуждых друг другу более из-за непонимания, чем из-за разницы убеждений, которые не удается примирить».
«Учитель-депутат»
Как только в России забрезжил переход к парламентаризму, Максим Максимович возвращается на родину и включается в политическую жизнь: участвует в интеллигентских кружках, в работе земских съездов, организует партию демократических реформ конституционно-монархического толка.
В 1905 г. М.М. Ковалевский был избран профессором кафедры энциклопедии и философии права юридического факультета Санкт-Петербургского университета.
В 1906 году землевладельцы Харьковской губернии избрали его в Первую Государственную Думу. Его выступления всегда вызывали необыкновенный резонанс. Этот огромный, любящий (несмотря на диабет) много и сытно поесть депутат, был одной из главных достопримечательностей Таврического Дворца, где заседала Дума.
«С верхних скамей, на которых я расположился с прочими членами от Харьковской губернии, меня пригласили пересесть на нижние, чтобы не тратить времени и быть поближе к трибуне», — вспоминал Ковалевский.
«Учитель-депутат» — так отзывались о нем соратники. Неоднократно в заседаниях Ковалевский выступал со справками по истории парламентаризма и практике народных представительств в западных странах. Эти речи часто вызывали неоднозначную реакцию среди депутатов как «справа», так и «слева».
«Кадеты относились ко мне с оглядкой, не всегда уверенные в том, что я буду голосовать с ними в унисон», — писал Ковалевский. Тем не менее леволиберальная Дума выбрала Ковалевского руководителем и членом многих парламентских комиссий. Он, например, возглавил комиссию по составлению закона о личной свободе и был также членом комиссий по составлению законопроектов о гражданском равноправии, свободе собраний и т. д.
Известие о роспуске I Думы настигло Ковалевского в Лондоне, куда он прибыл во главе думской делегации на конференцию Межпарламентской ассоциации мира. По возвращении в Россию Ковалевский отказался поддержать Выборгское воззвание, инициированное кадетами.
По словам Ковалевского, иное решение лишило бы его перед собственной совестью права считать себя доктором по государствоведению. «Никто из специалистов этой науки не может допустить призыва подданных к неплатежу налогов и к отказу нести воинскую повинность», — заявлял Ковалевский.
На выборах во II Думу Максим Максимович потерпел неудачу.
Его позиция по аграрному вопросу показалась землевладельцам Харьковского уезда настолько революционной, что Ковалевскому не хватило трех голосов, чтобы пройти в выборщики от Харьковской губернии. Затем Ковалевский принял предложение П. Б. Струве выставить свою кандидатуру от Петербурга по кадетскому списку, однако выбор его от столицы был кассирован властями под тем предлогом, что ему недостает нескольких дней для того, чтобы считаться проживающим в Петербурге полный год.
Несмотря на сопротивление властей, 8 февраля 1907 года он был избран членом Государственного Совета от академической курии. Там Ковалевский стал лидером «прогрессивной группы», куда входили либерально настроенные представители науки, юриспруденции, торговли.
Профессора Ковалевского обожали студенты. Вот как его описывал профессор Павел Гуревич:
«Максим Максимович входил в аудиторию не спеша; поступь его была тяжелой; он громко и тяжело дышал, страдая, как видно, одышкой. Перед нами появлялся человек пожилого возраста, широкий в плечах, несколько сутулый, довольно полный, с редкой растительностью на большой, массивной голове, с широкой окладистой бородой, не длинной; с довольно густыми и длинными усами; с заметной проседью;
сильно выделялась нижняя губа, значительно свисавшая вниз; на одутловатом желтом лице большие серые глаза, несколько мутноватые; сильно выделялся большой, слегка откинутый назад лоб, и крупный, широковатый нос. Внешность М. М. Ковалевского обращала на себя внимание своей солидностью и даже, я бы сказал, некоторой монументальностью.
Его одежда: довольно длинный, просторный сюртук, сильнее оттенявший его мощную фигуру; костюм весьма помятый и далеко не первой свежести; небрежно повязанный галстук. Все вместе взятое говорило, что профессор мало внимания уделяет своему туалету. Тем не менее М. М. Ковалевский, несомненно, имел импозантный вид, представляя собой определенно заметную фигуру, приковывающую к себе внимание.
Максим Максимович читал лекции сидя, свободно расположив свое большое тело на стуле; тут же рядом находился небольшой круглый столик, на котором стоял графин с водой и стакан».
В 1912 году Ковалевский распродал свои земли под Харьковом, дарованные царем Алексеем Михайловичем и принадлежавшие его роду с момента заселения Слобожанщины. Газета «Южный край» тогда писала:
«90 десятин пахотной земли покупают крестьяне села Двуречный Кут; 90 десятин земли вдоль по линии Северо-Донецкой жел. дороги, луга и десятин 15 бора остается за покупщиками с. Пересечного. Что же касается усадьбы М. М., в количестве всего около 30 десятин, то г. Ковалевский предполагает в недалеком будущем передать ее в пользование земству, с тем условием, чтобы эта земля была использована для сельско-хозяйственной школы при селе Двуречный Кут».
Здоровье Максима Максимовича стало давать сбои. Начало Первой мировой войны застало его в Карлсбаде, где он и был интернирован австро-венгерской полицией. Семь месяцев потребовалось для того, чтобы он мог вернуться на родину через Румынию.
Максим Максимович Ковалевский скончался 6 апреля 1916 года и похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге. Ни парламентского кризиса, ни последовавшего зетем крушения государственности и самого русского парламентаризма он уже, к счастью, не увидел.
