Украинское население Речи Посполитой, жившее здесь, еще помнило Хмельнитчину, с которой прошло сто лет. Тогда их собратья на Левом берегу перешли под руку русского царя, воссоединившись со своими православными единоверцами. Многие поддерживали отношения с земляками, переселявшимися (иногда целыми селами) в Слободу, в бассейне Северского Донца и Воронежа.
Дух непокорности поддерживали гайдамаки — крестьяне, объединявшиеся в разбойничьи ватаги наподобие тех, что за сто лет до того появились в низовьях Волги и стали основным элементом войска Степана Разина.
Именно тогда, 270 лет назад, мир услышал о Гайдаматчине — грозном прологе Колиивщины — самого массового антипольского и антикатолического восстания за всю историю дореволюционной Украины.
Гайдамак вместо казака
Беда украинских ватаг была в том, что по украинскому обычаю там, где два атамана, там три гетьмана. Единоначалия хватало на отдельно взятую шайку, подчиняться в большем масштабе было некому, эпоха и гений места еще не родили героев.
При этом, несмотря на то что казацкий дух и гетманщина в обеих Украинах — и польской, и русской — отошли в прошлое, социальные, этнические и религиозные противоречия никуда не делись, а значит, на Правом берегу постоянная социальная база для массового народного бандитизма, каковым считается Гайдаматчина, была значительной.
Современный историк Наталия Яковенко пишет:
«…хотя политическая верхушка Речи Посполитой в конечном итоге достигла того, к чему стремилась, — уничтожила «многоголовую казацкую гидру», «которая является корнем и началом всякого зла», этот успех можно было сравнить с ампутацией больного органа, когда причина болезни так и не устранена.
Именно эта болезнь в дальнейшем разъедала государство изнутри, проявляясь, в частности, в хроническом для XVIII века социальном бандитизме — гайдаматчине. Призрак враждебного «хлопства», притихшего в ожидании «новой Хмельнитчины».
Начиная с тридцатых годов этого столетия, когда центральная власть Варшавы слабела все больше и больше, шайки гайдамаков становятся обычным явлением Киевского, Брацлавского и Подольского воеводств.
Считается, что первое упоминание о восстаниях гайдамаков относится к 1734 году.
В 1733 г. умер польский король и саксонский курфюрст Август II. Выборы короля и так редко обходились в Польше без силового противостояния шляхетских партий, а тут еще и великие державы имели своих претендентов на трон и прямо вмешивались во внутренний конфликт.
Всё это вылилось в короткую общеевропейскую войну, при этом русские войска не просто действовали в Польше и Пруссии, но и дошли до Рейна. Их появление на правом берегу Днепра и общий хаос не могли оставить местное православное русинское население.
Важно отметить, что шляхетские партизанские отряды сторонников французского претендента Станислава Лещинского (который в свое время был посажен на польский престол еще Карлом XII) действовали в основном в восточных и юго-восточных землях Речи Посполитой, а их основным занятием было мародерство и террор. Дрались между собой паны, а чубы, как обычно, трещали у холопов.
Почуяв вспышку традиционного украинского хаоса, на юге зашевелились татары, а за ними и турки. И вот уже год спустя, в 1735-м, русский полководец Миних прямо из-под стен Данцига направляется в донецкие степи. А запорожские казаки, бежавшие к туркам вместе с Мазепой, получают высочайшее прощение и возвращаются в русское подданство. Начинается новая русско-турецкая война, причем армии Миниха действуют не только в Причерноморье, но и на западе доходят до Днестра.
Таков исторический фон первых гайдамацких выступлений. Но, несомненно, именно с весны 1750 года этот феномен приобретает черты народного движения, таким образом стихийно выражавшего протест против двойного — социального и национально-религиозного гнёта.
В 1768 году этот протест привел к Колиивщине, но еще за пять лет до нее варшавский журнал «Монитор» жаловался своим читателям:
«от руських крестьян всегда несет возмутительным, бунтарским духом, и если бы их не держали в страхе постоянно размещенные там войска и надворные гарнизоны панской милиции, они тотчас бы подняли бунт».
«Бунтуют там, где не умеют говорить по-польски»
Надо сказать, что во многом гайдамацкое движение стало явлением исторического порядка благодаря той волне ассимиляции малороссов, тому укреплению униатства в ущерб православию на коронных землях Правобережья, итогом которых стала, кроме всего прочего, кристаллизация некоего особого языка малороссийских сел, слушавших своего пана, который вдруг заговорил по-польски.
Выдающийся украинский историк Петр Толочко говорил когда-то: «надо признать, что наш украинский язык является продуктом компромисса между русским и польским». И компромисс этот начал проявлять себя именно во второй трети XVIII века, став одним из поводов к восстанию против социального гнета, который, несомненно, являлся все же определяющим для решения вчерашнего селянина уйти в гайдамаки.
Ополячивание же крестьянских масс виделось для панской верхушки, напротив, залогом лояльности. Один из идеологов смены языка подневольным людям, польский публицист того времени Гуго Колонтай говорил открыто: «бунты начинаются там, где низы не умеют говорить по-польски».
Когда их много, они берут власть
Низы открыли боевые действия не внезапно. Несколько лет собирались обездоленные люди, с которых иноязычные и иноверные паны драли три шкуры. Во главе ватаг становились наиболее смелые и харизматичные атаманы.
К 1750 году количество начало переходить в качество, и гайдамацкие ватаги, скоординировавшись, порой опустошали целые уезды украинских воеводств Речи Посполитой.
Любопытно, что и этой вспышке гайдамацкого движения предшествовал поход русского корпуса через Польшу на запад для участия в войне за австрийское наследство, а польские паны вновь слали в Париж прожекты антироссийского вооруженного восстания.
Видимо, что-то такое вновь сгущалось в европейском воздухе, и на Украине снова полыхнуло. Мало того что польским дворянам вновь грозило насилие во всех формах, которые мог изобрести мужичий ум, они еще и банально лишались доходов, ведь при первых успехах гайдамацких шаек крепостные малороссы массово покидали привычный рабский труд ради опасного, но быстрого и прибыльного заработка — грабежа.
Так было до гайдамаков, так будет и впоследствии, уже в XX веке, когда армия Нестора Махно легко будет пополняться добровольцами (в отличие от красных и белых армий, насильно ставивших людей под ружье), вырастая порой до 90-100 тысяч сабель и штыков.
История сохранила для нас имена гайдамацких атаманов 1750 года: Михаил Сухой, Прокоп Таран, Павел Мачула, Олекса Лях, Мартин Тесля, Иван Вовк, Алексей Майстренко, Павленко, Дубина, Василий Малешко.
В основном они возглавляли отряды в 150-400 человек, по нынешним меркам все они были комбатами, ну и «батянями», «батьками», разумеется, по старой южнорусской традиции.
Варшава, которая только недавно пережила первую из выматывающих польское государство гражданскую войну (1732-1735) и восстание гайдамаков 1734 года, почти полностью освободившее на короткий миг Малороссию от панского правления, пыталась реагировать единственным доступный ей способом — силой.
Но повстанцы в маневренной войне на знакомых им досконально землях легко били отряды регулярной армии, которым, кстати, как и гайдамакам, часто не хватало единого руководства. Дело дошло до того, что польская шляхты вынуждена была обратиться за помощью в уничтожении гайдаматчины к своему извечному врагу — России.
Россия придет, порядок наведет
Для Российской Империи, чья экономика переживала далеко не лучшие, очень разорные времена середины царствования дочери Петра Великого Елизаветы, гайдамаки были: а) бандитами, бунтовщиками против законной власти б) опасным элементом, подающим пример малороссам в российских губерниях.
Этнический и конфессиональный вопросы в отношении плохо управляемых банд черни, каковыми гайдамаков видели в Петербурге, даже не рассматривались, хотя отдельно от этой проблемы их задавали властям Речи Посполитой.
Россия, кстати, не впервой шла на помощь шляхте на Правобережье. Первый раз она так поступила за 45 лет до этого, подавив руками гетмана Мазепы восстание фастовского полковника Палия.
Довольно долго русское правительство старалось не вмешиваться в эти, как оно их видело, «сугубоя полские дела», уговаривая подчиненных ему запорожцев не подбивать ватаги, не посылать своих «лыцарей» на польские земли.
Тогда сечевики стали подкупать гайдамаков (от турецкого — «разбойник») угонять скот из польских латифундий. Это был самый главный приз гайдамацких атаманов, с большой выгодой для себя перепродававших скот запорожцам, которые, в свою очередь, наладили бизнес с Крымом.
К лету 1750 года тон официальных обращений Польши к России стал совсем уж жестким. И Петербург, долго не решавшийся, принял меры военного характера. С левого берега Днепра на правый перешли отряды регулярной русской армии и начали громить отряды гайдамаков один за другим.
Киевский генерал-губернатор, генерал-аншеф Михаил Леонтьев послал полки во все крупные города. В один только Кременчуг было послано полторы тысячи драгун.
Борьба с повстанцами тянулась весь год. Еще в декабре 1750-го гетман Левобережной Украины Кирилл Разумовский пенял казацкой старшине за то, что отдельные шайки разбойников переходят и на русский берег. В целом же с восстанием справились за год — к весне 1751 года.
Рождение мифов
Конечно, это было новая «ампутация» без лечения причин болезни. Гайдамаки то и дело появлялись на Правобережье в 1754, 1754, 1761 и 1763 годах. Но масштаб был не тот, что прежде. Пока в 1768 году не полыхнула Колиивщина — настоящее антикатолической и антипольское восстание со своими героями и вождями. Но это отдельная история.
Гайдаматчина породила на Украине не только тягу к борьбе за свободу. Во многом именно тогда на малороссийских землях возникли многие националистические мифы, которые позже удачно разработал Тарас Шевченко в своей поэме «Гайдамаки».
Разбойничий, протестный дух гайдаматчины жил в Малороссии и в простом народе, и среди образованных разночинцев.
В 1917 году он породил новых гайдамаков, которыми руководили уже иные, антирусские, силы. Руководят они ими и по сей день. Потому что социальная первооснова, питание для этих мифов снова существует в опять-таки угнетаемом и ввергнутом новыми панами в нищету и невежество украинском народе.
