Рано утром 13 марта (по новому стилю) 1888 года в посёлке при железнодорожной станции у села Белополье Сумского уезда Харьковской губернии жена местного железнодорожного мастера Семёна Григорьевича Макаренко отправилась за водой. Была она в положении на 9-м месяце, но условия жизни тогда были тяжёлыми, и тем, что беременные женщины на последних сроках таскают тяжёлые вёдра, никого было не удивить.
Стояла тёплая солнечная погода, началась оттепель, однако за ночь немного подморозило, Татьяна Михайловна поскользнулась и упала. К 10:00 у неё начались страшные боли, а к 12:00 приблизительно на три недели раньше срока на свет появился мальчик, как потом вспоминал его старший брат Виталий: «…маленький, весь черный и сморщенный, похожий не то на старика, не то на обезьяну».
За ребёнком ухаживали всей семьёй и всё-таки выходили его: назвали Антоном. Преждевременные роды наложили свой отпечаток, мальчик заболел сейчас уже почти забытой болезнью — золотухой. Всё его детство прошло в борьбе с хроническим насморком, ячменями на глазах, карбункулами на шее, флюсами, воспалениями ушных раковин. Пошёл он довольно поздно — в 18 месяцев. Зато говорить начал рано.
В детских играх Антон из-за постоянных болезней участвовал редко. Кроме того, у него вскоре обнаружилась сильная близорукость, из-за чего он был вынужден постоянно носить очки с толстыми стёклами. Эта его особенность тут же стала объектом насмешек сверстников. Пользуясь тем, что он очень плохо видит, они несколько раз его очень жестоко разыграли, даже как-то заманили в накрытую ветками волчью яму. Антон провалился и вывихнул ногу.
Он очень стеснялся своего внешнего вида — невысокий, сутулый, с кажущимися маленькими из-за постоянного прищуривания глазами и вечно красным от насморка большим носом. В результате Антон гораздо больше времени, чем его сверстники, уделял книгам. Он читал труды по истории, по философии и очень любил художественную литературу и поэзию.
На тот момент в Кременчуге, куда переехала семья, не было никого начитанней и глубже разбиравшегося в литературе. Он даже пытался писать стихи и прозу и однажды отправил один из своих литературных опытов своему самому любимому писателю Максиму Горькому, но в тот раз он Антону не ответил.
При невзрачной внешности Макаренко обладал ужасной влюбчивостью.
В 1905 году, едва получив место учителя в железнодорожном училище, он заявил отцу, что собирается жениться. Он даже угрожал застрелиться, в случае если отец не даст ему благословения. Его бросились уговаривать и отец, и его знакомые, и некий поп Д.И. Григорович, преподававший в том же училище Закон Божий. В конце концов уговорили, и из одной крайности Антон ударился в другую — стал разочаровавшимся в семейной жизни (да и вообще в жизни) мизантропом. Поп Григорович решил постараться спасти заблудшую душу и стал приглашать (на свою голову) младшего Макаренко к себе в гости, уверяя его, что его жена — матушка — будет рада.
Случилось так, что матушка — Елизавета Федоровна — действительно обрадовалась, да только не так, как того хотелось бы сердобольному священнику, и стала любовницей юного преподавателя, хотя была лет на 7-8 старше. Кончилось тем, что ей пришлось уйти от Григоровича, а Антону — из дома, поскольку его отец не хотел жить под одной крышей с аморальной личностью. Пришлось бывшей попадье переквалифицироваться в учительницы, и следующие 20 лет прожить с Макаренко. Чего было в этой паре больше — интимной близости или человеческой дружбы, — близкие не брались сказать.
А тем временем в окружающем мире происходили тектонические сдвиги: началась Первая мировая война, брата Антона — Виталия, призвали в армию. Антон же учился в недавно созданном Полтавском учительском институте, в который поступил накануне войны.
Он жил в страшной нищете, 15 рублей стипендии не хватало даже на то, чтобы снять жильё с отоплением (общежитиями студентов не обеспечивали). Сжалившись, отец Антона выделил ему дополнительно 10 рублей в месяц: до конца он его так никогда и не простил. Выручил Виталий, который перед отправкой на фронт из полученных после окончания военного училища 1200 рублей «подъёмных» выделили брату 200.
Наступил октябрь 1917-го. Виталия, который служил в Киеве помощником военного коменданта, пришедшие вскоре к власти большевики вышвырнули чуть ли не на улицу, и он уехал к Антону, который, окончив институт с золотой медалью, служил в пригороде Кременчуга инспектором Крюковского железнодорожного высшего начального училища.
Виталий вспоминал, что в училище работал некий врач по фамилии Димара — «злобный украинский «самостийник» — сепаратист, идеологический враг Антона». Впрочем, в жарких спорах его младший брат, обладавший невероятной эрудицией и очень обширными знаниями в украинской истории, легко «побивал» этого националиста образца 100-летней давности, и тот без конца злился.
Фактически именно с Крюкова и берёт начало всё то, что потом стало известно как «педагогическая система Макаренко».
Ребята в училище интересовались войной, Виталий донашивал единственную свою одежду — военную форму со споротыми погонами. Ученики донимали его расспросами, и как-то незаметно он стал с ними заниматься строевой подготовкой. Затем появилось знамя, духовой оркестр: сначала приглашённый, а после и собственный. Под его аккомпанемент в одно из первых весенних воскресений ученики и преподаватели строем отправились в Деевский лес, где замечательно провели время: пели, варили кашу, декламировали стихи.
Впоследствии показательные марши с оркестрами и знамёнами стали отличительной «фишкой» возглавляемых Макаренко учебных заведений и доказали своё огромное педагогическое значение.
С подачи Виталия был создан театральный кружок. Ещё в реальном училище он играл в таком же и теперь использовал свой опыт. За почти два года было поставлено около 20 спектаклей, которые пользовались у городской публики огромным успехом. На вырученные от них средства удалось приобрести духовые инструменты и пособия для физического кабинета. Но главное, Антон увидел, как ученики быстрее обучаются жизни, разбирая характеры, поступки и судьбы своих героев.
Вскоре судьба сделала очередной крутой поворот — в 1919 году в Кременчуг пришли белые. Виталий вернулся на военную службу в деникинскую контрразведку, а Антон оставил город и уехал в Полтаву. Вскоре фронт действительно покатился обратно на юг к Крыму, Виталий вынужден был отступать с армией ВСЮР, а после и вовсе эмигрировать. Больше они с братом никогда не виделись. Антон Семёнович воспитывал оставшуюся с ним дочь Виталия — Олимпиаду (мать знаменитой актрисы Екатерины Васильевой), как родную.
Наконец Гражданская война закончилось. В горькое наследство от неё стране достались миллионы детей-беспризорников, чьи родители или погибли, или потерялись в кровавом лихолетье. Они собирались в шайки, а иногда и целые банды, промышляя воровством и мелкими грабежами.
В то время европейская педагогическая наука считала, что человек либо от рождения склонен к порокам, либо от рождения порядочен. Советская власть придерживалась другого мнения, она собиралась строить социализм с тем человеческим материалом, который ей достался, и беспризорников тоже никто списывать со счетов не собирался. По поручению Полтавского Губнаробраза Макаренко направили в село Ковалёвка — трудовую колонию для несовершеннолетних правонарушителей.
Стали поступать беспризорники — приблатнённые, многие с убийствами за спиной, знавшие изнанку жизни намного лучше самого Макаренко. Первые недели ему было очень тяжело — в послевоенной разрухе не хватало практически всего. Первоначально беспризорников в колонии удерживали только крыша над головой и бесплатная еда, но слушаться кого-либо они не собирались.
В какой-то момент Антон Семёнович, который категорически не допускал физическое воздействие, не выдержал и просто побил одного из своих подопечных, после чего высказал остальным всё, что он о них думает. И в этот момент дело стронулось с места: беспризорники, уважающие сильные личности, умеющие добиваться своего, а также обладающие, как это ни странно звучит, фартом, сплотились вокруг Макаренко и начали поддерживать его начинания.
Постепенно выработались основные принципы системы Макаренко: коллектив, самоуправление, трудовое воспитание, дисциплина… и личность самого учителя.
У Макаренко не было возможности обеспечить охрану своих подопечных, он не применял физическое воздействие, не читал длинных нравоучений.
Вокруг ядра «старых» колонистов сложился коллектив, который принял оговоренные Макаренко с самого начала правила. Принял, потому что понял, что направлены они на их собственное благо, на воспитание в них личностей, на то, чтобы они получили свою «путёвку в жизнь». Тот, кто не хотел их принимать, сталкивался с неодобрением товарищей по несчастью и оставлял колонию (бывали и такие случаи) либо в конце концов вливался.
Уже с первых месяцев колонисты сами выбирали своих командиров отрядов, которых можно было выбирать только раз и только на один год. Таким образом они учились демократии и ответственности. Колонисты принимали реальные хозяйственные решения, связанные с благоустройством колонии, с развитием её быстро растущего хозяйственного комплекса, с воздействием на нарушителей порядка и т.д. Макаренко старался только направлять процесс и использовал свои «диктаторские» полномочия только в крайних случаях.
Уже с первых месяцев становления колонии из-за царившей вокруг разрухи колонисты были вынуждены заняться сельским хозяйством. Затем у них появились мастерские, в которых под руководством опытных наставников ребята учились делать реальные промтовары (например, маслёнки).
Колонисты сами решали, куда направить вырученные от их продажи средства — на строительство нового свинарника, или, например, на приданое выходившей замуж за какого-нибудь парубка из окрестных сёл колонистке. Приданое было таким, что девушки (многие из которых были в прошлом малолетними проститутками) стали в округе завидными невестами. Они возвращались к нормальной жизни, обзаводились семьями, растили детей.
Краеугольным камнем успеха была дисциплина, которую Макаренко старался поддерживать всеми возможными средствами. Но они были направлены не на то, чтобы заставить воспитанника повиноваться, а на то, чтобы он вырабатывал в себе самодисциплину, причём вырабатывал во всём: в физической подготовке, в моральном поведении, в учёбе, в работе. Детей отучали толкаться, плевать на пол, в них воспитывали чувство собственного достоинства.
Во многом в этом помогала пошитая колонистками из швейного цеха единообразная форма, знамя колонии, духовой оркестр. В марширующих колоннах ребята лучше чувствовали, что они являются составной частью одного большого хорошего дела: это накладывало на их поведение определённый отпечаток.
В 1921 году колонии было присвоено имя Максима Горького. Классик советской литературы приезжал к «горьковцам», и теперь Макаренко поддерживал с ним постоянную переписку до самого ухода писателя из жизни. Алексей Максимович с большим вниманием относился к борьбе с беспризорностью. Он ещё во время Гражданской войны обратился к Ленину с просьбой обратить внимание на решение этого вопроса. Была создана Комиссия по улучшению жизни детей при ВЦИК, которую возглавил главный чекист страны Феликс Эдмундович Дзержинский.
Раздражала Антона Семёновича начавшаяся в республике повальная, иногда насильственная украинизация учебных заведений, насаживание настоящего культа Тараса Шевченко. О творчестве последнего он написал в «Педагогической поэме»:
«…Разучивались новые песни, и в особенности разучивался национальный гимн, легально заменивший «Ще не вмерла Украина», — так называемый «Заповит», который распевался со страшными выражениями физиономий и с дрожью баритонов, а сильнее всего в словах:
И вражою злою кровью
Волю окропите.
Я прекрасно понимал, что злая кровь — это вовсе не кровь помещиков или буржуев, — нет, это кровь москалей и таких ренегатов, как я».
Из Наркомпроса часто в колонию в качестве преподавателей присылали случайных людей. Одним из таких ярких представителей этих персонажей был некий Дерюченко. Он прибыл с семьёй и тут же самовольно занял в колонии лучшие помещения.
Макаренко характеризовал его неприязненно:
«…это был петлюровец. Он «не знал» русского языка, украсил все помещения колонии дешёвыми портретами Шевченко и немедленно приступил к единственному делу, на которое был способен, — к пению «украинських писэнь».
К жизни колонии этот субъект оставался абсолютно равнодушным, зато очень трогательно относился к своему питанию. Особенно комичной вышла ситуация с казённым сливочным маслом, которое преподаватели могли получать на выбор: или в общем котле, или сухим пайком.
Дерюченко всё юлил. Стараясь получить побольше, он неоднократно переходил с одной системы выдачи на другую и обратно. Наконец, когда у колонии появился свой коровник и она решила однократно выдать задним числом всё недополученное преподавателями и их близкими за голодные месяцы, мелочный Дерюченко указал среди получателей даже своего прожившего всего две недели и умершего в больнице сына. Макаренко масло на мёртвого ребёнка, которого им даже теоретически и кормить-то было нельзя, выдавать отказался. В поисках «справедливости» Дерюченко дошёл до Полтавского завгубнаробраза и так его «допёк», что тот, хоть и сам ранее прислал его к Макаренко, теперь распорядился: «Гоните немедленно!»
В 1926 году колонию перевели под Харьков в Куряжский монастырь. Здесь колонисты быстро возобновили то, что они делали под Полтавой. Однако, видимо, в Харькове (тогда столице УССР) у Макаренко среди чиновников от образования появились недоброжелатели и завистники.
Нет никаких свидетельств его воспитанников, что в колонии применялись физически наказания. Однако в своём докладе на VIII съезде ВЛКСМ вдова Ленина и председатель Главполитпросвета при Наркомпросе Надежда Константиновна Крупская, курировавшая вопрос разработки советской системы воспитания, раскритиковала «макаренковскую» колонию им. Горького, основываясь на публикации из журнала «Народный учитель»:
«…Я хотела бы, товарищи, обратить ваше внимание на то, до чего докатываются отдельные школы. В первой книжке журнала «Народный учитель» за нынешний год описаны воспитательные приемы, которые употребляет один Дом имени Горького на Украине. Там введена целая система наказаний — за один проступок меньше, за другой — больше.
Там есть такие проступки, за которые полагается бить, и там создалось такое положение, которое не может не возмущать до глубины души каждого, не только коммуниста, но и всякого гражданина Советского Союза. Там говорится, что воспитатель должен наказывать ученика, — он может бросить в него счетами или набрасываться на него с кулаками, может бить палкой, прутом. Там описывается сценка, как заведующий домом посылает провинившегося в лес для того, чтобы он принес прутья, которыми «воспитатель» будет его хлестать…»
Автор склонен считать, что Антона Семёновича банально оболгали. Почему, зачем, эти вопросы требуют отдельного изучения. Известно только, что колонию у него отобрали, обвинили в том, что его система не является истинно коммунистической.
Однако он без работы не оставался, точнее вообще не оставался. Ещё в декабре 1927 года по настоянию наркома внутренних дел УССР Всеволода Балицкого его назначили руководить похожим на его колонию им. Горького заведением — Коммуной им. Ф.Э. Дзержинского, но только подчинялась она уже не наркомату просвещения, а республиканскому НКВД.
Именно этому ведомству в 1920-х была поручена борьба с беспризорниками. Причём «борьба» не означала физического уничтожения. Их помещали в такие вот коммуны, где с ними работали педагоги.
Помимо педагогического эксперимента Антону Семёновичу предстоял ещё один эксперимент — производственный.
Чекисты предложили ему наладить при коммуне выпуск советской версии немецкого фотоаппарата «Leica II». Выпускаться он должен был под маркой ФЭД (Феликс Эдмундович Дзержинский). Пусть не сразу, пусть с накладками, но «дзержинцы» Макаренко уже в 1934 году приступили к серийному выпуску продукции.
Однако долго пожинать лавры Антону Семёновичу не удалось. По его горькому признанию, «…кому-то захотелось употребить дисциплину и мощь нашего коллектива для производственного марафета…».
1 июля 1935 года его перевели в Киев, в центральный аппарат НКВД, где он проработал до ноября 1936-го. В это время в Киеве началось рассмотрение дела бывшего начальника отдела трудовых колоний Украины Л.С. Ахматова, по которому Макаренко проходил как троцкист. Балицкий лично вычеркнул его фамилию из дела и порекомендовал бежать из Украины в Москву. Самого Балицкого в июле 1937 г. арестовали, а в ноябре расстреляли.
К этому времени Макаренко уже обосновался в Москве. Он переехал туда в марте 1937-го. Покойный уже к тому времени Максим Горький ещё в 20-е годы убеждал Макаренко, что свой педагогический опыт ему нужно отобразить в наиболее доступной широкому читателю художественной литературе. Отлучённый от любимого дела, Антон Семёнович приступил к завершению сделанных ранее заделов и написанию новых трудов.
В 1937 году выходит единой книгой его знаменитая «Педагогическая поэма». «Марш 30-го года» и «ФД-1» вышли ещё в 32-м. Тогда же в 37-м публикуется художественно-теоретическое сочинение «Книга для родителей», в 38-м — продолжение «Педагогической поэмы» — «Флаги на башнях» и художественная автобиографическая повесть «Честь». Он начинает писать роман «Пути поколения», но закончить его уже не успевает.
Перед смертью Макаренко работал над сценарием к фильму «Флаги на башнях» для Киностудии имени Горького. 1 апреля 1939 года он вёз рукопись на кинофабрику, когда в 10:30 в вагоне пригородного поезда № 134 на станции «Голицыно» у него случился сердечный приступ. В 10:43 прибывший врач констатировал смерть.
К сожалению, по ряду причин система Макаренко не получила в СССР широкого распространения.
Отработанная технология воспитания из «заготовки личности» — так Макаренко называл в своих работах детей — личности настоящей почему-то показалась чиновникам от образования недостаточно коммунистической.
Альтернативные системы, использовавшие похожие принципы, но, возможно, не так кардинально, как предлагал Макаренко, со временем выродились в повальный формализм. Это привело к кризису советской образовательной системы, которая стала воспитывать не личностей, а специалистов, и стало одной из причин падения СССР.
