Первые дни марта такого же високосного, как и нынешний 2020-й, 1992 года в Боснии и Герцеговине принесли с собой бурные политические события, повлекшие весьма серьезные последствия. 29 февраля — 1 марта в республике провели референдум о провозглашении независимости и выходе из состава СФР Югославии. Результат впечатлял: 99,7% избирателей, принявших участие в голосовании, проголосовали "за". 5 марта итоги утвердил парламент, а 6 апреля Босния объявила себя независимым государством. В тот же день ее в новом статусе признал Брюссель, на следующий день — Вашингтон. Праздник был омрачен бойкотом референдума «боснийскими» сербами, составлявшими треть населения БиГ. Заявив о непризнании его результатов и новой власти, они с 10 апреля стали формировать собственные властные структуры. Во главе протестного движения встали Сербская демократическая партия БиГ и ее председатель Радован Караджич.
Караджич — одна из наиболее ярких и, пожалуй, самых трагических фигур современной истории сербов. В недалеком прошлом — лидер «боснийских» сербов, президент Республики Сербской в БиГ. Позже — военный преступник, объявленный в международный розыск, задержанный и осужденный Международным трибуналом по бывшей Югославии в Гааге на 40 лет тюрьмы за якобы совершенные им в ходе гражданской войны в Боснии и Герцеговине в 1992-1995 гг. преступления против человечности.
Караджич сыграл весьма заметную роль в истории сербов всей Боснии в целом. С какого-то момента, однако, значение и значимость этого человека вышла за пределы этой роли. Он превратился едва ли не в символ борьбы всего сербского этноса за свои исконные права, грубо попранные в процессе распада СФР Югославии и создания на ее территории новых независимых государств.
В ходе расчленения Югославии и разделе югославского «наследства» урегулирование «сербского вопроса» оказалось наиболее сложной задачей со многими неизвестными. Именно в связи с ним на некогда благополучном пространстве «от Вардара и до Триглава, от Джердапа и до Ядрана» (слова из популярной в свое время песни о титовской Югославии) возникли самые непримиримые споры, самые острые распри, вылившиеся в кровопролитие, преступления против человечности, другие страшные вещи. Последствия многих из них проявляются и ощущаются по сей день.
Интерпретация тех событий и процессов по горячим следам и сегодня, спустя годы, отличалась предвзятостью, заведомо односторонним подходом. Виноватыми во всех бедах и несчастьях в постюгославском мире сделали сербов. Против них была развернута мощная пропагандистская кампания. Она свелась к демонизации, «сатанизации» сербского народа, объявлении его «геноцидным», возложении на него исторической вины за все дурное, что происходило на Западных Балканах в прошлом, далеком и близком, за всю кровь, пролитую там, в 1990-е гг. в ходе развала Югославии. Та же модель навязывания общественному мнению ложной картины событий используется теперь по отношению к тому, что произошло и происходит в Донбассе.
Американская пропаганда обвинила сербов даже в том, что творили на Балканах сами американцы, устраивая там одну за другой подлые, кровавые провокации, имевшие целью обосновать в глазах американского и мирового общественного мнения политику Вашингтона в регионе. Европейцы, кто с энтузиазмом, кто нехотя, поневоле, согласились с трактовкой «made in USA».
Когда первые потоки крови и слез, наконец, схлынули и ситуация начала стабилизироваться в новом формате, извиняться перед сербами за причиненные им страдания и возведенную на них напраслину никто не стал. Об этом не шла речь ни тогда, ни теперь, почти тридцать лет спустя. Никто на Западе не счел нужным взять на себя ответственность даже за то, что целый народ системно уничтожали ракетами и бомбами во время агрессии США и НАТО против СР Югославии в марте-июне 1999 г., подло скрытой под придуманным термином «гуманитарная интервенция» и цинично названной в натовских документах «Милосердный ангел».
И вот в англоязычном мире появилась книга о Радоване Караджиче и судьбе его самого и его народа. В стене англосаксонской «правды» о событиях в Боснии и Герцеговине проступили некоторые «трещинки». Ее написала профессор Университета в Бостоне Джессика Стерн, а презентовал широкой публике, разместив на своих страницах отрывки еще до выхода в свет тиража, «Нью-Йорк Таймс». В 1994-1995 гг., как раз в ту пору, когда Вашингтон при Билле Клинтоне был активно вовлечен в события на Балканах в целом и в Боснии в частности, автор входила в состав Совета по национальной безопасности США.
Уже само название книги говорит о многом: «Мой военный преступник: личная встреча с творцом геноцида». Заголовок, под которым появилась газетная публикация, тоже весьма красноречив: «Почему я позволила военному преступнику исцелять меня с помощью энергии?». Представить своего героя соотечественникам в ином виде, кроме как «военным преступником» и «организатором геноцида» Стерн позволить себе не может. А если бы и смогла, не увидела бы плоды своего труда ни в газете, ни в книге. Американская цензура слова и мысли доведена до совершенства. Она же выведена далеко за пределы США, распространившись по всему миру.
Появление отрывка в газете вызвало шквал разгромных отзывов. В этом отношении американская модель «правды» работает эффективно. Автора книги обвинили во всех возможных и невозможных грехах, напрочь отбив у потенциальных читателей ее произведения охоту поверить в то, что она пишет, задуматься над образом главного героя и над тем, что он делал.
В чем же, по мнению «американоботов», состоит вина Стерн? Если говорить в общем, то в «грехе правды». В том, что она позволила себе взглянуть на Караджича, если не вовсе без предвзятости, то чуть выйдя за очерченные этой предвзятостью рамки. Одним из проявлений такого взгляда стало восприятие его как человека, который, «возможно, приказывал убивать людей, но сам никогда не совершил насилия и к тому же верил в Божественную силу». Позитив? Безусловно. Для американского взгляда на лидера «боснийских» сербов и его историю это недопустимо, должно пресекаться на корню. Чем и занялись, засучив рукава и пересчитав гонорары, авторы первых отзывов.
Стерн пришлось оправдываться, извиняться, уверять рецензентов и публику в том, что у нее не было намерения оправдывать Караджича или защищать его. Ни ее саму, ни ее произведение все эти заверения в верности идеям и идеалам американской пропаганды не спасли и не обелили. Самое мягкое обвинение в ее адрес свелось к утверждению, согласно которому ее книга — это «лайт»-вариант отрицания геноцида сербов над мусульманами в ходе всей гражданской войны в Боснии и в частности в Сребренице. Ну, а вывод о том, что в книге о Караджиче присутствует картина боснийских событий, отличающаяся от стереотипа, принятого пропагандой, стал у рецензентов общим местом, как будто взятом из одного «темника».
Американская машина подавления инакомыслия опять сработала на высшем уровне. Тем не менее, книга Стерн о Караджиче увидела свет, дав повод задуматься над боснийскими событиями и их интерпретацией.
