Как правило, в фронтовых воспоминаниях и литературе о фронтовом питании пишут немного. Разве что американская тушёнка упоминается отдельно, да порой шоколад или сгущённое молоко, которые до войны были редким лакомством.
О питании вообще
«А в это время Ваня Солнцев, поджав под себя босые ноги, сидел на еловых ветках в палатке разведчиков и ел из котелка большой деревянной ложкой необыкновенно горячую и необыкновенно вкусную крошёнку из картошки, лука, свиной тушёнки, перца, чеснока и лаврового листа», — Валентин Катаев «Сын полка».
В иных электронных книгах можно прочитать, что Ваня ел «кротёнку» (или «кротенку»), но это, конечно, плод фантазии распознавальщика текстов вроде «файнридера» — легко убедиться, что такого слова в литературном русском языке нет, да и вообще встречается оно только в этом конкретном случае.
Вообще «крошёнка» употребляется в двух смыслах: 1) холодный летний суп (собственно — один из вариантов слова «окрошка»); 2) соленье — квашеная капуста с помидорами и огурцами. Понятно, что блюдо, которым кормят «пастушонка» разведчики ни тем, ни другим не является. Мы бы сказали, что это жаркое, но сельский мальчик Ваня такого слова не знал.
Вообще в Красной армии горячее питание выдавалось дважды в сутки. Как правило — утром до рассвета и вечером после заката.
Любимыми блюдами, которые готовились на полевой кухне, были: кулеш, борщ, щи, гороховый суп, тушёный картофель (та самая «крошёнка»), гречка с мясом. Из мяса была преимущественно говядина, и употреблялась она в варёном или тушёном виде. По мере роста ввоза американской тушёнки, начала внедряться и она.
Формальные нормы потребления на фронте были вполне божеские. Красноармеец на передовой должен был получать в день 800 гр. ржаного хлеба (с октября по март на 100 гр. больше), 500 гр. картофеля, 320 гр. овощей (капуста, морковь, свекла, лук), 170 гр. круп и макарон, 150 гр. мяса, 100 гр. рыбы, 50 гр. жиров и 35 гр. сахара.
В тылу красноармейцы и начальствующий состав получали несколько меньше продуктов, а отдельные категории военнослужащих (командный, лётный и технический состав) имели надбавки. С 1943 года отдельную норму имели и разведчики.
Помимо централизованного снабжения войска обязаны были заниматься сбором дикорастущих ягод, грибов, орехов, трав и корнеплодов, а также организовывать рыболовный и охотничий промысел. Иногда (например — в окружении) это было вообще единственным источником пропитания.
Многое зависело от конкретных условий. Например, зимой 1942 года на Ленинградском фронте на передовой получали 500 гр. хлеба и 125 гр. мяса в день, в тыловых частях — 300 и 50 гр. А вот под Москвой были и случаи голодной смерти солдат на фронте… Цинга зимой 1942 года и вовсе приобрела характер эпидемии, но уже к концу гола ситуация выправилась.
Отдельным приказом за подписью председателя Государственного комитета обороны Иосифа Сталина от 25 августа 1941 года устанавливалась, «начиная с 1 сентября 1941 года, выдача 40° водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцу и начальствующему составу войск первой линии действующей армии». Позже эта норма варьировалась. Например, с 25 ноября 1942 года, военнослужащим, находящимся в полковом и дивизионном резерве, полагалось по 50 грамм водки. С 13 мая 1943 года по 100 грамм стали наливать только в частях, ведущих наступательные действия.
Правда, на практике водка в армию доходила редко. Как правило, подвозился чистый спирт, который разводился на месте старшинами до нужной крепости. На Кавказе вместо спирта давали вино.
«Второй фронт»
Всего США, Великобритания и Канада, по данным американских источников, отправили в СССР с июня 1941 (статистика даётся с июня, хотя к программе ленд-лиза СССР был присоединён только в конце октября) по сентябрь 1945 года почти пять миллионов тонн продовольствия. Этого было достаточно для питания более 10 млн. человек по основной норме №1 на протяжении всей войны.
Получено, впрочем, было несколько меньше — отгружено в СССР было 17,5 млн. тонн различных грузов, доставлено к месту назначения 16,6 млн тонн. Почти миллион тонн погиб вместе с потопленными кораблями, но это, конечно, не только продовольствие.
Наиболее значимыми были поставки мяса. Всего в СССР было отправлено более двух миллиардов (!) банок мясных консервов общим весом свыше 700 тыс. тонн (в том числе — 268 тыс. тонн тушёнки), что в пять раз превышало производство в СССР за тот же период.
Кроме того, были поставлены почти 640 тыс. тонн пшеничной муки, 685 тыс. тонн сахара, свыше полумиллиона тонн растительного масла, более четверти миллиона тонн сушёного гороха и фасоли.
Иногда поставляемые продукты вызывали живейшее недоумение у советских солдат. Например, один из ветеранов (бортовой стрелок бомбардировщика Ил-4), с которым пришлось беседовать автору, в глаза не видел американской тушёнки, зато в полёт им в качестве сухпайка выдавали канадскую… индейку в шоколаде! А на земле пытались потчевать консервированной кукурузой, которую лётчики потихоньку скармливали аэродромным козам.
С американской тушёнкой тоже всё было интересно. Дело в том, что её существовало два вида. Для американской армии поставлялся т.н. SPAM — консервированный колбасный фарш. Но специально для СССР производились консервы по советскому ГОСТу. В американскую армию они не поставлялись и союзникам удалось попробовать неведомое блюдо с американскими этикетками только после «встречи на Эльбе». Говорят, американцы были недовольны — советские консервы были не в пример вкуснее…
У советских солдат был свой шок — четырёхугольные банки с ключом. Именно особенную технику открывания запомнил в этих консервах Иосиф Бродский.
У автора этого текста детское воспоминание связанное с какой-то из книг, посвящённых детям войны. Там герой ел ещё и невероятно вкусную консервированную колбасу из банки. Может это была не тушёнка, а американский SPAM?
Готовка
Готовилась еда в полевых кухнях, а если их не хватало (а их часто не хватало), то просто в котлах и вёдрах над кострами.
Полевые кухни появились ещё во время наполеоновских войн (трофейное устройство с противнями и кофейником хранится в московским музее войны 1812 года). В российской армии полевые кухни появились во время русско-турецкой воны 1877-78 годов. В 1898 году на вооружении российской армии был принят «походный очаг» системы Михаила Боголюбского.
В 1904 году эта система была усовершенствована полковником Антоном Турчановичем и почти без изменений производилась до 1941 года.
Кстати, в городе Брацлав Винницкой области стоит памятник Турчановичу в виде полевой кухни на постаменте. На табличке он назван её изобретателем, что, конечно, неверно. Кухня Турчановича выпускалась на одной или двух двуколках. Над печкой были два котла, в одном из которых варился суп, в другом — каша.
Впрочем, даже при наличии полевой кухни процесс готовки занимал 3,5-4 часа. А ведь кухня находилась в тылу, значит нужно время, чтобы доставить еду на передовую — в термосах и бидонах (опять же, если они были).
Во время наступления кухни и обозы не поспевали. Готовить еду на марше было нельзя, а ночью, когда продвижение останавливалось, командиры обычно запрещали разводить огонь, чтобы не выдать себя противнику. Как правило, лучше всего питание было организовано в обороне (хотя Твардовский в «Василии Тёркине» хвалил в этом смысле отступление).
Значимую часть солдатского пайка составлял хлеб. Формально, он должен был быть ржаным, но фактически ржаной муки не хватало, и часто её замещали ячменной или импортной кукурузной (её в армии не любили). В наиболее сложных условиях, как во время битвы за Москву в 1941 году, пёкся «ржевский хлеб» из картофеля и отрубей.
Как правило, хлеб пёкся в передвижных фронтовых пекарнях. Такой вагон-пекарня стоит, например, в музее железнодорожной станции «Тула-1» (Московский вокзал). Если же тылы отставали, то хлеб готовили в полевых условиях — где получится. Потому нередко солдаты получали не аккуратные «кирпичи», а мгновенно черствеющие лепёшки, которые приходилось размачивать в кипятке.
Ване Солнцеву, впрочем, достался нормальный хлеб. Только не дотянешься: «крепко держась одной рукой за придвинутый вплотную котелок, Ваня другой рукой проворно действовал ложкой, в то же время не отводя взгляда от длинных ломтей ржаного хлеба, для которых уже не хватало рук. Держать его было не в чем».
