Москва, подобно всем средневековым городам, горела систематически и без всякой помощи иноземцев. Город был деревянный, избы топились по-чёрному, водопровода в городе не было. В XV веке только крупных пожаров, во время которых выгорал весь город, в летописях зафиксировано 18. Относительно небольшие же пожары, в которых сгорало несколько сотен дворов (из 40 тысяч), вообще никто не считал. Иван III с целью борьбы с пожарами запретил строиться напротив Кремля и разбил на этих местах сады (отсюда — нынешняя Садовническая набережная).
Пожар 1571 года был, безусловно, связан с походом Девлет-Гирея, но тогда крымские татары Москву не взяли, а вспыхнувший пожар своей разрушительной силой был обязан стихийному бедствию — начавшейся буре, которая разнесла огонь по всему городу. Кстати, по мнению британского посла Джерома Горсея, пожар начался вовсе не с окраин, а прямо от колокольни Ивана Великого в Кремле, где татар и близко не было.
Вообще же в истории походов крымских татар на Москву ничуть не менее интересным выглядит эпизод 1552 года.
В тот год грозный царь Иван Васильевич, которого тогда ещё никто не называл Грозным, ходил походом на Казанское ханство. Узнав об этом, Девлет-Гирей (тот самый) решил немного пограбить Москву.
Дорогу на Москву перекрывала Тула. По тем временам тульский кремль был первоклассной крепостью, специально выстроенной для «огненного боя» (использования артиллерии). Он занимал не вершину холма, а ровное место и представлял собой правильный прямоугольник с не очень высокими, но толстыми стенами (так же были выстроены укрепления московского Китай-города и Зарайского кремля).
Правда, поскольку войско ушло на Казань, тульский воевода, князь Григорий Иванович Темкин-Ростовский для обороны крепости имел в распоряжении в основном знаки своего воеводского достоинства (так и представляются белый плащ Понтия Пилата, жезл маршала Даву и лапти, сплетённые по случаю местными умельцами).
На стены вышло всё мужское население города и посадов, а на место павших мужиков вставали бабы и дети. Несмотря на всё мужество защитников, татары были на полшага от победы. В проездных башнях вход был сбоку, и чтобы выломать внутренние ворота, надо было развернуть таран внутри башни, а он там не помещался. Но в городе были одни ворота, через которые можно было заехать прямо — Ивановские.
Исходя из этой слабости, ворот там было трое — первые размещались в отводной стрельнице (предмостное укрепление, наиболее известное из таких сооружений — Кутафья башня Московского Кремля). Татарам удалось взломать двое ворот. Ломать третьи мудрый Девлет-Гирей решил погодить.
Дело было к ночи, войско устало, а штурм города к прорыву за крепостные стены не сводился. Это сейчас в тульском кремле хоть на лошади скачи, хоть в футбол играй. А тогда там была плотная застройка, причём каждый двор был огорожен высоким забором, а каждый терем приспособлен к обороне. Штурмовать всё это лучше было с утра.
А утром хан вдруг вспомнил, что у него срочные дела в Крыму. Причём так сильно ему туда понадобилось, что он аж кушать не мог.
Причина была банальной. Грозный царь Иван Васильевич, которого тогда ещё никто не называл Грозным, не лаптем свои царские щи хлебал. Он оставил в Коломне, центре окской укреплённой линии, полк правой руки во главе с заслуженным воеводой, боярином Петром Михайловичем Щенятевым и молодым, но борзым князем Андреем Михайловичем Курбским. Курбский позже станет известнейшим русским политэмигрантом, а его переписка с царём Иваном Васильевичем позволит историкам изобличить последнего в том, что он был выдающимся интеллектуалом и литератором своего времени.
Тучи пыли, которые подняло московское войско, немало способствовали обострению памяти. Девлет-Гирей знал, что русские — люди неблагодарные, совершенно не ценящие возможности быть ограбленными и убитыми и всё норовящие дать мзды. Опыт же темника Мамая и хана Ахмата как бы показывал, что столкновение в чистом поле с царским войском могло иметь самые неприятные последствия, включая необратимые изменения в организме самого хана (Мамая, например, в своё время тихо придушили в Кафе). Войско же с пьяных глаз было определено как царское, а сил у Гирея было негусто — часть татар разъехалась немного пограбить окрестности Тулы.
В общем, хан предложил войску паковать мешки и валить в Крым.
Тут уж возмутились туляки:
— Куда вы? Мы же ещё не помахали вам руками!
Бабы и дети, которые до этого защищали крепость, вышли из-за стен и начали махать руками. И многих побили. Среди побитых был шурин хана Камбирдей.
Тут уж сам хан сказал, что эти русские мало того что неблагодарные, так ещё и вообще сумасшедшие и пусть ими занимается австрийский психиатр Зигмунд Фрейд, а он умывает руки. После чего татарам был отдан приказ побросать мешки и смываться, что и было ими исполнено. Татары оставили всю артиллерию и всё награбленное, включая пленников.
В результате жители Тулы не только сами не были ограблены, но даже и прибарахлились из татарских запасов, захватив, среди прочего, зверя невиданного — с шеей как у лебедя и горбами. Это чудо потом было презентовано грозному царю Ивану Васильевичу (которого, как мы помним, тогда ещё никто не называл Грозным).
Кроме того, Девлет-Гирей показал себя неплохим прогнозистом — при переправе через реку Шиворонь его и правда догнало войско Щенятева и Курбского.
P.S.: Кстати, у Девлет-Гирея оказалась плохая (или хорошая — как посмотреть) наследственность. С его лёгкой руки Тулу так потом ни разу и не взяли.
В 1607 году укрывшиеся в тульском кремле повстанцы Ивана Болотникова сдались сами, после того как перекрытая царскими войсками река Упа затопила крепость и лишила их продовольствия.
В октябре 1941 года город попытался сходу занять наиболее талантливый танковый командир Третьего рейха «Быстрый Гейнц» Гудериан. В городе гарнизона, по сути, не было — милиция и полк НКВД. Но рабочие тульских заводов, похватав что под руку попалось (попался, например, бронепоезд), встретили немцев на окраине города и до крайности их огорчили.
* Деятельность организации запрещена в РФ
