— Когда бомбят, я прячусь в погреб. И мама с папой, и сестренка маленькая тоже прячутся. Там не страшно. Там даже поспать можно, — говорит Настя, восьмилетняя очаровательная девочка с пшеничными косичками. Она живет в Горловке. Накануне, 30 июля, Настя вместе с 15 детьми из воюющего Донбасса приехала в Москву. Целых четыре дня Насте не надо будет бояться бомбежек и прятаться в погреб.
— Это для них незабываемо, — волнуясь, говорит сопровождающая детей Ольга Заветаева из Донецка, — Многие не только не были в Москве, но никогда не выезжали из своих городов. А некоторые никогда в жизни не выходили со своего двора. У кого-то нет папы, мамы. Мы отобрали детей с тяжелой судьбой. Все детки живут в горячей полосе. Это Донецк, Октябрьский район, Иловайск, Александровка, Зайцево. Самая маленькая девочка у нас Настенька. Когда мы вчера гуляли по Арбату, она говорит: «А что, здесь совсем не стреляют, здесь можно просто так ходить?» У этих детей в голове нет понимания, что такое обычная мирная жизнь. Это не понять тому, кто к нам не приезжал и не пожил с нами какое-то время. Мы утром живем мирной жизнью, а вечером начинается другая жизнь. Детям трудно понять, что в 11 вечера можно гулять. У нас комендантский час уже в крови.
Поездку детей Донбасса в Москву организовали обычные люди, москвичи и дончане, Олег Пашковский, Александр Изединов, Елена Романенко, Андрей Малосолов, их друзья и единомышленники. Всего около ста человек. Деньги на проживание в хостеле, питание, транспорт и экскурсии собирали всем миром по соцсетям. Всех донецких детей привезти было нельзя, поэтому выбирали тех, чьи семьи больше всего пострадали. У кого-то из этих веселых смешливых ребят разрушен дом, у кого-то погибли родители. Большинство из этих шестнадцати юных донбассовцев живет в донецких общежитиях, куда селят всех, пострадавших от войны.
Я встретилась с этой веселой компанией во время обеда в небольшом и очень уютном ресторанчике сербской кухни "Джумбус", которым руководит серб Владо Божич.
— Мы собираем средства просто по соцсетям. С их же помощью находим неравнодушных людей. По большей части все они наши старые друзья, — говорит Малосолов, который как наседка опекает донецких деток. — Вот час назад пришла женщина, профессиональный экскурсовод, которая предложила бесплатно провести для детей экскурсию по городу. Сейчас пришел молодой человек и дал пять тысяч. Извинился, что больше не может. Сегодня мы кормим детей в этом ресторане. Завтра будем кормить в ресторане «Экспедиция». Потом пойдем в тайский ресторан. Наш призыв был как раз такой: давайте покажем, что Москва это не снобистский город, а город добрых людей, который помогает тем, кто попал в беду. И вот видите, люди откликаются с радостью.
Сербский ресторанчик с отменным национальным кофе и вкуснейшей кухней на сегодняшний день стал перевалочным пунктом донбасской детской экспедиции. Сюда приносят вещи, которые дети возьмут с собой в Донецк. У стены между столиками громоздится огромная гора вещей: высоченные стопки тетрадей, пакеты шариковых ручек, книги, школьные рюкзаки, новая одежда в магазинной упаковке. Все это куплено не на гранты, не на деньги фондов или благотворителей-олигархов. Это то, что принесли сюда обычные москвичи, понимающие, что такое война.
Впрочем, дети, которые сейчас, весело болтая, уплетают картошку фри и куриные отбивные, понимают, что такое война, гораздо лучше взрослых.
— Я жила в Донецке на Октябрьском, — просто и деловито сообщает 13-летняя Даша. На этом месте взрослые, стоящие поблизости, вздрагивают и переглядываются: район Октябрьский находится на окраине Донецка, рядом с аэропортом, в непосредственной близости от линии противостояния. Этот район Донецка обстреливается непрерывно все пять лет войны.
— Сейчас мы живем в общежитии и иногда заглядываем в наш старый дом, — деловито объясняет Даша. — Он пока что разбитый и непригодный для жилья, его восстановить будет трудно, крайне трудно…
— Что самое страшное на войне?
— Понимаете, война это вообще страшно, — пожимает плечами девочка. — Ты не можешь предугадать, куда попадет. Это дело случая. И, как известно по правилу бутерброда, бутерброд всегда падает маслом вниз. Так что падает всегда очень рядом. Ты слышишь сначала свист над головой, потом идет такой приглушенный звук, а потом снаряд взрывается. Отличить прилет от отлета можно. Прилет более мягкий по звуку. А отлеты более твердые. Отлет — это когда наши стреляют, а прилет — когда они. Есть оружие, которое используем и мы, и украинские войска. И тогда невозможно угадать, отлет это или прилет.
Рядом с Дашей сидит мальчик-подросток и шепчет про себя драматическим шепотом, специально, чтобы я услышала: «По звуку можно определить, из чего стреляют. Всегда можно. Я давно научился уже». Страшно, что вместо алгебры и геометрии эти дети учат звуки стрельбы и с профессионализмом кадровых военных различают «Грады» от минометов и танков.
— Наверное, самое страшное было начало войны, — серьезно рассказывает Даша. — Когда мы бежали домой с железнодорожного вокзала. Тогда было видно, как в людей стреляли, и они падали. Нам тогда очень сильно повезло. Мы тогда даже не знали, как нужно себя вести, когда стреляют. Не знали, что нужно просто падать, прижимать коленки к телу, руками закрыть голову, притаиться и ждать, пока все это закончится. Теперь я знаю. Да, и еще надо открыть рот. Чтобы тебя не контузило. Мы все быстро этому научились. Мы же уже большие были, когда началась война. Мне было уже семь лет.
Война ломает жизнь всем без разбору — и детям, и взрослым. Жить с этим опытом трудно. Уже хотя бы потому, что те, кто этого не пережил, тебя не понимают. В своей злой мудрости ты одинок, как бог, но это вовсе тебя не радует. Военный опыт — это тот опыт, который не нужен нигде, кроме как на войне.
— Приехали родственники, мы сидим во дворе, кушаем шашлыки, и начинается это, — рассказывает дончанка Ольга Заветаева. — Мы про это говорим «ковры выбивают». Это значит бомбить начали. С нами была девочка лет 17, и у нее началась истерика. Она расплакалась и стала кричать: «Я хочу домой, я боюсь». И у нас там все люди такие. Мы все с надломленной психикой. Вот мы с вами сидим, разговариваем, и вроде мы такие же, как вы, нормальные, обычные люди, но это не так. За эти пять лет мы все поменялись. И как по мне, нас даже трудно сравнивать. Когда мы приезжаем в мирную жизнь, самое непонятное для нас, что есть обычные радости жизни. Вы здесь воспринимаете это как обыденность: пойти посидеть в кафе, поговорить с друзьями. А для нас это чудо. Мы сейчас на той ступени пирамиды Маслоу, где надо удовлетворить самые первичные потребности — элементарно прокормиться и найти вещи, которых хватит на сезон. Мы живем одним днем. Потому что следующего дня у нас уже может не быть.
Война, сваливающаяся на головы мирных людей на вершине развития европейской цивилизации, оставляет у всех ее участников странные чувства. Ведь мы так долго учились любить и уважать друг друга, воспитывали в себе политкорректность, боролись к ксенофобией и уже окончательно ее победили — и вдруг мы делаем вид, что ничего этого не было. Вдруг прекрасный цивилизованный и так любовно обустроенный мир оказывается отброшен в глухое средневековое варварство. Зачем? Этот вопрос светится в глазах детей и взрослых ДОнецка. Ответ, похоже, знает сербский ресторатор Владо Божич. Он знает, что такое война, не хуже донбасцев — несколько лет воевал в Боснии и Герцоговине в самом начале 90-х, когда амрека бомбила Белград. Прошло 30 лет, и вывод, который делает Божич, весьма печален — все жертвы были бессмысленны.
— Когда началась война, мне было 18 лет, я был уже взрослый, старше этих детей, — говорит Владо с едва уловимым сербским акцентом. — Не ожидал такого. Столько годов жили как одни, и вдруг бац! — через день все друг друга ненавидим. Сейчас уже тридцать лет прошло. И я вам что скажу: самое страшное — это когда в этом возрасте понимаешь, что такое смерть. Когда видишь, что человек погибает просто ни за что. Потому что спустя 30 лет мы понимаем, что эта война была вообще не нужна. Лучше вести переговоры сто лет, чем один день войны. И, к сожалению, эти дети тоже увидят через 30 лет, как и я, что это все было не нужно. Что могли договориться и найти способ решить проблемы мирным путем. Люди сейчас не понимают там, на Украине, что надо обе стороны сесть за стол и вести сто лет переговоры, но чтобы ни одна пушка не била. Но это мы понимаем через 30 лет. Мы в Сербии вернулись к тому, что было, но остались разрушенные города, погибли люди. За что? Ни за что. Мне кажется, что это самое страшное. Что через 20 лет эти дети будут понимать, что это все было не нужно.
Впрочем, этим детям надо прожить следующие 20 лет как-то так, чтобы раны войны затянулись и нормальная жизнь все-таки победила. «Они все у нас крепкие», — сказала про своих подопечных Ольга. И это действительно так. Мальчику Мише 8 лет, и ему очень понравилась Москва, потому что тут много красивых зданий.
— Самый злой дядька — это Порошенко, — говорит Миша, уютно посапывая маленьким носиком. — Это он во всем виноват. И я очень хочу, чтобы эта война закончилась навсегда. Когда прекратится это безобразие, я буду помогать людям и стану строителем. Чтобы красивые дома строить. Чтобы людям было на пользу. А еще буду иногда концерты давать. Это тоже людям будет приятно.
