Между моими командировками и съёмками Максима Фадеева, требующими присутствия на передовой, мы встретились посреди цветущего южного города в одном из кафе на бульваре Пушкина. Юная Республика совсем недавно отпраздновала свою пятую годовщину, воздух был чист, солнце ещё не жарило, а только согревало, веточка сирени пила воду из прозрачного стакана, стоящего на столе, за которым меня и ждал мой герой. Обычный парень родом из Славянска Максим, привыкший всё делать по максимуму.
Человек без лица
Разговор начали без раскачки, спросила сразу в лоб: «Республике пять лет, совсем недавно в оперном театре централизованно награждали достойных и достойнейших. Позже по республике прокатилась ещё одна волна наград. Тех, кто вкладывался в ДНР все эти пять лет. Тебя тоже наградили?» Максим поднял на меня изумлённые глаза: «Меня? Нет. Я даже не знал… Я работал. Снимал парад и прочие шествия. Да и кто меня будет награждать, но я не парюсь по этому поводу…» Тут уже настал мой черёд изумляться. Впрочем, у Максима совсем другие награды. Более того, ему ну никак нельзя показывать своё лицо широкой публике, тем более появляться перед камерами. Место, которое он сам себе определил пять лет назад, — не с фронтальной стороны камеры, а с тыловой, но на фронте, всегда на фронте, в гуще событий.
Хроникёром донбасской войны Фадеев стал почти случайно. То, что скоро начнётся война, ему было, как и многим жителям восточной Украины, понятно ещё с конца 2013 года. Отправная точка — 1 декабря 2013 года. Именно в этот день Максим в который раз сказал жене, что будет война, и жена впервые ему поверила. Фадеев предсказывал начало боевых действий, но не думал, что его предсказание исполнится так скоро. Он не мог предположить, что Украина так быстро раскачается, так быстро подменит понятия, думал, что в запасе ещё есть время.
Кадрами, которые делает Максим, пользуются большое количество людей, часто пользуются, даже не спросив, не указав авторство, безвозмездно. Многие мужчины из славянского окружения Максима ушли в ополчение, моему герою с самого первого дня стало понятно, что эта война информационно-психологическая. Максим выбрал своё оружие — камеру. Фадеев — идеалист и романтик. Когда я спрашиваю его о сверхзадаче, которую он себе ставил в 2014 году, Максим отвечает, что думал через видеоряд, через максимальное распространение кадров войны рассказать внешнему миру о том, что происходит на Украине. Хотел донести, предупредить, прорвать информационную блокаду и, таким образом, остановить гражданскую войну.
Своими собственными точками невозврата Фадеев считает фотографию женщины с автоматом в Славянске, кадры одесской трагедии 2 мая 2014 года. Украина в сознании Фадеева отмирала постепенно. Максим познал войну в числе первых, ещё до того, как она пришла в Донецк. Я и сама очень хорошо помню тот период, когда Славянск уже полыхал, а Донецк ещё жил мирной жизнью и почти ни о чём не подозревал, хотя между этими городами пролегает дорога длиною всего-то в 123 километра. «Мне звонили из Донецка, — вспоминает Максим, — я говорил дончанам, что по нам работает артиллерия, что летают самолёты. Мне не верили. В какой-то момент из Славянска уехали почти все репортёры, осталась только одна группа, с которой я и работал».
Самое страшное
Максим столкнулся с тем, что по его городу стреляет тяжёлая артиллерия, гибнут люди, и никого это не волнует — ни на Украине, ни тем более на Западе. Фадеев тогда думал, что люди увидят в новостях, что здесь война, — и война остановится. Такое наивное у него было предположение. Потому и снимал обстрелы. Но самым страшным для Фадеева оказались не сами обстрелы, а реакция на информацию об обстрелах близких и знакомых из Киева и других городов Украины. Эти близкие и знакомые были уверены, что это сепаратисты сами себя обстреливают. Некоторые и до сих пор в этом уверены. «В трёх километрах от моего дома стоял украинский дивизион тяжёлых орудий 152 мм, — вспоминает Максим, — одиннадцать самоходных орудий «Мста-С» и три САУ «Акация». И таких артиллерийских группировок было несколько!»
«Самое страшное, что могут сами себе устроить люди, — это война, — говорит Максим, — самая страшная из возможных войн — гражданская. Киевские власти сделали всё, чтобы эта война случилась. Каждый раз, когда был выбор, они выбирали войну, а не возможность перемирия. Вместо того чтобы попытаться достичь согласия между разными частями Украины, они выбирали раздор! Майдан — это технология по переформатированию народа».
16 терабайт войны
Всего за пять лет войны Максимом было отснято около 16 терабайт видео. Фадеев начинал работать на своём собственном стареньком оборудовании, которое постепенно пришло в негодность. Оборудование, на котором сегодня работает главный хроникёр донбасской войны, было куплено на пожертвования людей со всех уголков планеты. Но и по сей день не всё ещё куплено. Одна из главных проблем — отсутствие нормального монтажного оборудования, нет возможности полноценно монтировать в 4К, «красить» и т.д. А это огромные и почти неподъёмные деньги для скромного видеооператора.
Поначалу Фадеев работал как стример. Он перемещался на велосипеде с планшетом и транслировал происходящее вокруг онлайн. Был случай, когда ему навстречу выехала машина, в ней шестеро вооруженных людей без опознавательных знаков. Начали выяснять личность, а он не знает, что им говорить, не мог понять, кто они — ополченцы или украинские военные.
«Страх, конечно, накатывал! А когда я уходил в безопасную зону, меня тошнило, голова кружилась, — вспоминает Фадеев, — там была простреливаемая дорога, страшная — я ездил сам на велосипеде. Чтобы добраться до передовой, нужно было проехать участок заброшенного пути. Стоят простреленные, сгоревшие машины, тишина, или где-то идёт обстрел, или постреливает что-то — ты едешь в неизвестность…»
«Красота в глазах смотрящего»
А ведь прав был Оскар Уайльд! У Максима Фадеева есть невероятный дар — видеть! Он умеет выбрать такие ракурсы и такой свет, что и человек, и животное, и сама природа открываются в итоге зрителю своей самой лучшей стороной. Недавно бросал клич в одной из социальных сетей — ему нужны были маковые поля, появилась потребность снять красивые планы с цветами для фильма. Максим за пять лет снял 16 фильмов, сейчас работает ещё над четырьмя. Складывается ощущение, что все герои Максима удивительно киногеничны, а иначе как может получаться такая красота там, где красоты по определению быть не может? Самый распространённый вопрос, который задают Максиму: «Почему ты снимаешь войну красиво, ведь война более уродлива в реальности, чем на твоих кадрах?»
«Война — это и правда жуть и страх, — отвечает Фадеев, — запахи дерьма и мочи. Никакой красоты в войне нет. У меня была идея передать войну через атмосферу войны. Так, чтобы люди увидели, что такое война изнутри. Допускаю, что у меня это не получилось. У нас какая-то «долбанутая» война. Передать всю её «долбанутость» невозможно!» Максим считает, что всё, что делает человек, он должен делать туда (показывает на небо). «И так вокруг сплошное дерьмо, — отвечает мой собеседник, — если дерьмо показывать как дерьмо, то никто это смотреть не будет. Я, наверное, отчасти жалею своего зрителя…»
Донецк
В Донецк Фадеев приехал, когда началась активная фаза боёв за аэропорт. Он снимал все этапы боев, начиная с ноября 2014-го, взятие старого терминала, штурм нового терминала, попытку деблокирования аэропорта украинской стороной. После присоединения Крыма на все аэродромы восточной Украины была направлена украинская армия. Они ожидали, что Россия может перебросить военные силы по воздуху. Украинская армия оказалась в окружении или в полуокружении в аэропорту на окраине Донецка.
Аэропорт стал символом украинской пропаганды. Одни из самых ожесточенных боев в этой войне были в районе донецкого аэропорта и растянулись на долгое время. Там воевало подразделение, которое Фадеев снимал ещё в Славянске, благодаря чему он смог получить доступ в боевые порядки при штурме. Максим сразу понял, что рано или поздно аэропорт будут штурмовать, что надо это снять, поэтому Фадеев заранее выстроил отношения с командирами. Кроме того, Максим жил недалеко и по интенсивности доносящихся звуков понимал, что там происходит, и выезжал. Общественным транспортом доезжал туда, куда можно было доехать, дальше шёл пешком. Так Фадеев попал на штурм старого и нового терминалов, его никто не предупреждал заранее.
Потом Фадеев снимал попытку прорыва в Марьинке. «В Славянске мы просто находились под артобстрелом, и я там ни разу не снял стрельбу из автомата или пулемета, — вспоминает Фадеев, — первые стрелковые бои я снимал в донецком аэропорту. Это был бой внутри помещения, и большую часть времени это были бои, где есть укрытие: ты защищён от внешних артобстрелов и можешь спрятаться за бетонную стену. А в Марьинке подразделение шло на штурм, и я впервые пытался снимать в атакующих порядках. Ты не защищен, в поле, и там уже думаешь не столько о съемке, а скорее как остаться в живых. Наступление провалилось, атакующие отступили, были очень большие потери…»
Каратели
Фадеев считает, что в первую фазу войны, с мая по август 2014-го, украинской армией было совершено множество военных преступлений. Это неоправданное применение тяжелого вооружения, в том числе РСЗО с кассетными боеприпасами, по густонаселенным районам. Работали по объектам гражданской инфраструктуры. Максим своими глазами видел, что в Семеновке ВСУ за месяц так и не попали по военным укреплениям, но насосную станцию стратегического значения, которая снабжала водой весь Донбасс, ВСУ разбивали дважды в июне 2014-го. Там гибли люди, которые занимались восстановлением канала. Они разбивали станцию дважды, Фадеев считает, что целенаправленно.
Фадеев видел в августе 2015-го, снять это было почти невозможно, как на объездную дорогу возле Донецка каждый вечер и каждое утро выезжал танк и отрабатывал БК в сторону города. Выставлялся на максимальную дистанцию и совершенно бесцельно стрелял. «Я мог снять последствия обстрела, но к стреляющему танку я смог подобраться максимум на километр, — вспоминает Фадеев, — я видел, куда он стреляет и откуда он стреляет. Я пытался снять. То же самое я пытался делать в Славянске. Многие говорят: «Это ополченцы стреляли». Но я разбирался, подъезжал максимально близко к месту, откуда стреляли, потом, по опросам свидетелей, по тем же украинским документам в открытом доступе и по спутниковым снимкам выяснял, где находилась та или иная батарея и куда она стреляла. Даже ООН зафиксировала, что на тот момент здесь не было российского присутствия. Это был внутренний, гражданский конфликт, причём у нашей стороны поначалу не было даже гранатомётов, было только стрелковое оружие. И когда ВСУ притащили сюда артиллерию, танки, именно трофейное вооружение стало первоначальной основой армии ДНР».
«Что нас ждёт впереди?»
«Сейчас на Донбассе безвременье и междумирье, — говорит Максим, — этой дебильной войне нет конца. Люди страдают, люди уезжают, люди очень устали. Погибают военные, совсем молодые пацаны. Разрушается инфраструктура. То, что в 2014-м начиналось с воодушевления и больших надежд, превратилось в забытую войну. Но у Донбасса выбора нет, отступать некуда. Для Донбасса это вопрос выживания, а для Украины — просто захвата земель. Недавно министр социальной политики Украины в интервью открыто назвал пенсионеров Донбасса «мразями». Объяснить, что такое война тем, кто не видел войну, невозможно. А объяснить, что сейчас происходит на Донбассе, ещё сложнее. Люди в больших городах пытаются жить обычной мирной жизнью. А в прифронтовых зонах, под обстрелами, жизнь постепенно умирает».
Кажется, самое страшное во всей этой истории донбасской войны то, что она стала привычкой. Из информационного пространства ушла боль, погибшие почти сразу становятся статистикой. И я прекрасно понимаю Фадеева-романтика, Фадеева-идеалиста в его прошлом стремлении докричаться до мира внешнего: «Эй, мы тут! Нас убивают!» И если пять лет назад нас хотя бы слышали, то сегодня Донбасс превратился в вечную горячую точку, новости о которой зритель чаще раздражённо переключает или комментирует так: «Ну, это же Донбасс, там всегда война…» И всё это втройне значит, что замолкать нельзя, что нужно снова и снова напоминать о многострадальном Донбассе тем, кто забыл сладость слова «мир» лишь потому, что живёт в мире. Мы тоже когда-то были такими, беззаботными и мирными, и почему-то совсем не ценили то, что имели.
