Некоторое время назад я писал, что современное противостояние в Украине идёт на самом деле между двумя политическими нациями Украины — собственно украинской и русской. Я не отказываюсь от этой концепции, но вынужден её несколько модифицировать. Наций в этой картине не две, а три.
Наименование для этой третьей нации у меня пока придумать не получилось, но я в процессе. Пока же будем называть их умеренными украинцами — хотя это и не очень удачный термин, ведь он роднит их с неумеренными, радикальными политическими украинцами из моего предыдущего анализа. Но другого термина, повторюсь, нет — ведь они именно украинцы и никто кроме.
Популярный в определённых кругах термин «малороссы» крайне неудачен — прежде всего потому, что он противоречит самой сути умеренного украинства, о которой ниже. И поверьте, уж если Бузине не удалось его привить и сделать общепринятым, то вам уж точно не удастся.
Умеренные украинцы находятся между политическими русскими и радикальными украинцами, имея общие черты как с теми, так и с другими, но имея и различия. И, более того: общие черты имеют у них совершенно иную внутреннюю природу.
Ключевой вопрос, конечно, это отношение к русскому и к России. Если радикальные украинцы по умолчанию считают русских врагами, а Россию — хтоническим злом, то у умеренных украинцев всё вообще по-другому. Враждебности к русским как таковым и русской культуре они не ощущают, вполне соглашаясь с определением «братский народ» и тому подобное.
Проще говоря, украинская культура настолько глубоко проникла в русскую и наоборот, что им уже сложно понять, где заканчивается одна и начинается вторая. Вот, скажем, «95-й квартал» — это русская культура или украинская?
Помните видео, на которых в Киеве или даже в западноукраинской глубинке вполне украиноязычные люди дают по щам радикальным украинцам, заставляющим их отказаться от той же российской эстрады? Это вот то, о чём я говорю. Для них эта эстрада не российская — а «наша». Общая. И они искренне возмущены тем, что у них отбирают «своё».
А вот политически, если говорить об отношении к России, всё уже сложнее. В отношении неё умеренный украинец испытывает не ненависть, как радикальный, но некоторые опасения. Больше всего это похоже на страх, который испытывает не вполне уверенный в себе мужчина в отношениях с сильной, властной, яркой и успешной женщиной: он слишком боится пропасть в её тени, перестать быть собой и оказаться «мужем такой-то».
Так и здесь. Умеренный украинец запросто называет «нашими» тех же россиян, встреченных им на иностранном курорте, но при этом если его самого назовут русским или россиянином, то он обязательно поправит: нет, я из Украины.
И Украина как независимое государство для него ценно именно как заповедник вот этой его самости. Пока оно существует, он уверен, что может быть собой. А если оно исчезнет — не придётся ли ему в самом скором будущем раствориться в российскости-русскости, потерять себя?
Это очень важный момент: дело не в том, что, как у Бродского, «курицу из борща есть в одиночку слаще». «Курицу»-то умеренный украинец согласен поделить с тем же русским по-честному, но хочет сохранить за собой право есть её, скажем, руками, а не вилкой (или наоборот). И даже если в итоге получится, что ест он её так же, как и русский, ему важно прийти к этому решению самостоятельно.
Именно поэтому умеренные украинцы, в массе своей русскоязычные или вполне нормально относящиеся к русскому, против предоставления русскому статуса второго государственного. Не потому что там что-то: просто они не хотят, чтобы было «как в России», боятся нарушить неприкосновенность своего заповедника.
И в этом плане ему понятны многие аргументы радикальных украинцев. Но беда в том, что методы, которые для сохранения этой самости предлагают ему политические украинцы, его тоже не устраивают.
С какой это стати он, потомок солдата Красной армии, должен носить цветы к памятнику Бандере, если он всегда носил их к памятнику убитому бандеровцами Ватутину? Зачем ему Мазепа, если у него есть Богдан Хмельницкий? Почему он, в конце концов, должен ставить своему ребёнку бред про «нэпэрэможных мурашей», если есть «Маша и медведь»?
«А должен! — говорят ему политические украинцы. — А то Путин нападёт!».
И в итоге получается, что стремившийся просто сохранить себя умеренный украинец сталкивается с тем, что как раз это-то у него и не получается. И просто вместо ассимиляции в русскости ему навязывают ассимилацию в другой украинскости — ещё более чуждой ему, чем та самая русскость.
Но 2014 год почти не оставил ему выбора. Так или иначе, ему пришлось выбирать между ватниками и вышиватниками. Многие сделали выбор в пользу вторых — и маются от всего этого бандеромазепинства на фоне вопиющей деградации всего и вся. Но и те, кто сделал выбор в пользу ватников, политических русских, не ощущают себя вполне среди своих.
Совершенно идеальное институциональное воплощение чаяний умеренного украинца — Украинская православная церковь: полностью независимая от России административно, финансово и, если можно так выразиться, политически, но сохраняющая с ней духовное единство
А причём тут Зеленский? А притом, что вот в нём-то миллионы умеренных украинцев видят шанс построить Украину, в которой они снова смогут стать теми, кто они есть.
И в этом один из секретов его успеха. Потому что умеренные украинцы на самом деле представляют собой большинство — и всегда его представляли.
Но беда в том, что этого не получится. Сегодня власть полностью принадлежит радикальным украинцам. И я даже не про формальные должности и всё такое. Я про контроль над СМИ и соцсетями, про засилие в сфере образования и культуры, про, наконец, путаницу и сумятицу в головах самих умеренных украинцев.
И здесь есть одна вещь, которую нам, политическим русским, очень важно им объяснить: сегодня положение дел таково, что мы, русские, не являемся для них угрозой. Вопрос поглощения Украины Россией не стоит да и, по большому счёту, не стоял: у России для этого не хватит ни сил, ни ресурсов, ни институциональной готовности.
А вот вопрос ассимиляции их радикальными украинцами стоит, и ещё как.
Но и нам самим для себя стоит понять очень важную вещь: отталкивая умеренных украинцев, заставляя их либо стать русскими, либо катиться к чёртовой матери к Бандере, мы тоже отталкиваем своего единственного союзника в борьбе.
Опять же, те противоречия, которые есть между нами и ними, неактуальны и не будут актуальны в ближайшие лет 30.
Сейчас общего у нас куда больше, в первую очередь — это общая задача свергнуть диктат радикальных политических украинцев. А уж между собой о том, как жить дальше в освобождённой от «самооккупации» стране мы как-нибудь договоримся.
