Ровно семьдесят лет назад — летом 1947 года, когда города и села недавно освобожденной от гитлеровцев Украины еще лежали в руинах, в Киев прилетели двое иностранцев с паспортами граждан Соединенных Штатов Америки.
Одним из них был знаменитый писатель, будущий Нобелевский лауреат Джон Стейнбек — автор прогремевшего на весь мир романа «Гроздья гнева», который принес ему престижную Пулитцеровскую премию. Эта книга, которая рассказывала о массовой безработице, голоде и трудовой миграции в США легла в основу сценария одноименного голливудского фильма. Он вышел на экраны прямо перед войной, и тоже получил массовую популярность, вместе со статуэтками Оскара.
Спутником Стейнбека был фотограф Роберт Капа — псевдоним уроженца Будапешта Эндре Фридмана, который бежал из Венгрии от националистов, и вошел в историю как основоположник военной фотографии, и прославил свое имя самыми известными фотографиями Гражданской войны в Испании.
Во время Второй мировой войны Капа заснял высадку союзников на берегах Нормандии, и считался одним из самых известных фотографов своего времени. Капа дружил с Хемингуэем и Стейнбеком, иллюстрируя их книги своими снимками. В этот раз его фоторепортаж должен был послужить документальным сопровождением дорожным запискам Стейнбека, который хотел написать документальную книгу о жизни послевоенного СССР.
Советское руководство согласовало эту поездку — несмотря на то, что Роберт Капа снимал убитого по приказу советского руководства Льва Троцкого и поддерживал тесные отношения с антисталинской испанской партией ПОУМ. Стейнбек также был дружен с американскими троцкистскими активистами — так что оба туриста достаточно критично относились к СССР, несмотря на очевидные симпатии к советскому проекту.
Поэтому, писатель и фотограф старались освещать увиденное с объективистских позиций, избегая идеологически направленных мероприятий и стараясь увидеть больше реальной живой жизни жителей Украинской ССР, которая сразу же поразила их красотой людей и огромными полями пшеницы.
«Самолет пролетал уже над полями Украины, такими же плодородными и плоскими, как наш Средний Запад. Под нами лежали бесконечные поля гигантской житницы Европы, земли обетованной, желтеющие пшеницей и рожью, кое-где убранной, где-то еще убираемой. Казалось, конца не будет этой равнине. Но, наконец, мы подлетели к Днепру и увидели Киев, который стоял над рекой на холме, единственной возвышенности на многие километры вокруг. Мы пролетели над разрушенным городом и приземлились в окрестностях… Я смотрел на женщин, которые шли по улице, как танцовщицы. У них легкая походка и красивая осанка. Многие из них прелестны. Местное население часто страдало из-за того, что украинская земля так богата и плодородна, — множество захватчиков тянулось к ней. Представьте себе территорию Соединенных Штатов, полностью разрушенную от Нью-Йорка до Канзаса, и получится приблизительно район Украины, подвергшийся разорению».
Послевоенный Киев удивил Стейнбека, который накануне побывал в послевоенной Европе. Несмотря на неубранные еще руины, в нем кипела активная культурная и общественная жизнь. Люди отдыхали на пляжах и в парках, ходили в театры и танцевали в ресторане на кручах Днепра — причем, судя по снимкам Капы, там отдыхала простая публика, включая солдат, который отплясывали с девушками в кирзовых сапогах.
«Вечером мы пошли в театр на пьесу «Гроза», драму XIX века, разыгранную в стиле XIX века. Постановка была странной и старомодной, как, впрочем, и сама игра. Но это украинская пьеса, а им нравится все свое. Героиня была очень красивой. Она была похожа немножко на Катарину Карнелл и доминировала на сцене…
Мы поехали в киевский ночной клуб под названием «Ривьера». Он расположен на обрыве над рекой — открытая танцплощадка, окруженная столиками, и отсюда видна река, которая пересекает долину. Еда была отличная. К нашему большому удовольствию, оркестр играл русскую, украинскую и грузинскую музыку, а это было лучше, чем плохой американский джаз. И играли они очень хорошо. Два солдата танцевали какой-то дикий танец, танец топающих сапог и машущих рук, танец фронтовиков. У них были бритые головы, а их сапоги были начищены до блеска. Они танцевали как безумные, а красные, желтые и синие огни мелькали на полу танцплощадки», — описывает это в своем дневнике Стейнбек. — «После обеда мы пошли к реке, наняли маленькую моторку и стали курсировать вдоль плоских песчаных берегов, где купались и загорали сотни людей. Люди загорали целыми семьями, лежа на белом песке в разноцветных купальниках. По реке сновали небольшие яхты. Здесь были и экскурсионные катера, переполненные отдыхающими. Обратно мы пошли через парк. Сотни людей все еще сидели и слушали музыку».
Американцев зазывали в гости к украинским писателям и драматургам, однако, они не стали надолго задерживаться в Киеве, а выехали в села, где как раз начинали собирать августовский урожай. Причем, писатель обратил внимание на то, что сразу два колхоза, в которых они побывали, носили имя Тараса Шевченко.
«В этот день мы поехали в колхоз имени Шевченко. Потом мы стали называть его «Шевченко-1», потому что вскоре мы посетили другой колхоз Шевченко, названный в честь любимого украинского национального поэта…
Колхоз «Шевченко-1» никогда не относился к числу лучших, потому что земли имел не самые хорошие, но до войны это была вполне зажиточная деревня с тремястами шестьюдесятью двумя домами, где жило 362 семьи. В общем, дела у них шли хорошо. После немцев в деревне осталось восемь домов, и даже у этих были сожжены крыши. Людей разбросало, многие из них погибли, мужчины ушли партизанами в леса, и одному богу известно, как дети сами о себе заботились. Но после войны народ возвратился в деревню. Вырастали новые дома, а поскольку была уборочная пора, дома строили до работы и после, даже ночами при свете фонарей. Чтобы построить свои маленькие домики, мужчины и женщины работали вместе. Все строили одинаково: сначала одну комнату и жили в ней, пока не построят другую», — рассказывал Стейнбек.
Писателя и фотографа разместили в избе у обычных, беспартийных и религиозных крестьян, в доме которых были развешаны «идеологически неправильные» иконы, а также множество рушников. Они много общались с простыми селянами на полях и на огородах, шутили с ними, откровенно говорили на тему войны, неурядиц, голода и неурожая, ели с ними их пищу и пили самогон за упокой души президента Рузвельта.
Вслед за этим, было другое село. «Мы попросили, чтобы нас отвезли на другую ферму, на земле побогаче, чем та, где мы были, и не так сильно разоренную немцами… В колхозе жило около тысячи двухсот человек, большинство мужчин погибло.Мы пошли на пшеничное поле, где работала масса людей. Поле было очень большое, и повсюду мы видели, как люди жали пшеницу косами, ведь в колхозе была лишь одна маленькая жатвенная машина и трактор. Поэтому большую часть пшеницы жнут и вяжут вручную. Люди работали неистово.
Они смеялись и перекликались, ни на секунду не переставая работать. И не только потому, что соревновались между собой, а и оттого, что впервые за долгое время получили прекрасный урожай и хотели собрать все зерно…. Сама деревня расположилась на берегу озера, в котором купаются, стирают, моют лошадей. Голые мальчишки заезжали в озеро верхом на лошадях, чтобы вычистить их. Вокруг озера сосредоточились и общественные заведения — клуб с маленькой сценой, залом и танцплощадкой; мельница и контора, где хранятся сбережения и выдаются письма. В этом же учреждении есть радиоприемник, репродуктор которого вынесен на крышу. А все домашние громкоговорители деревни подключены к этому основному. Эта деревня электрифицирована, здесь есть фонари и работают моторы», — написал Стейнбек, который вновь остановился в доме местной крестьянской семьи.
«Совершенно очевидно, что эта деревня была богаче, чем «Шевченко-1». Даже икона была больше по размеру и покрыта светло-голубым кружевом в тон стен. Семья была не очень многочисленная. Один сын — его сильно увеличенная раскрашенная фотография висела на стене гостиной; о нем они упомянули лишь раз. Мать сказала: «Окончил биохимический факультет в 1940 году, призван в армию в 1941-м, убит в 1941-м». Когда мамочка сказала это, лицо ее очень побледнело; она упомянула о нем лишь раз, а был это ее единственный сын».
В дневниках американского писателя подробно описан досуг селян, которые неплохо играли в шахматы, поставили для гостей любительскую пьесу в сельском клубе, а потом устроили в нем бесконечные танцы.
«Девушки танцевали друг с другом. На них были яркие платья из набивных материй, на голове — цветные шелковые и шерстяные платки, но почти все были босоноги. Танцевали они лихо. Музыка играла быстро, барабан с тарелками отбивал ритм. По полу топали босые ноги. Вокруг стояли парни и наблюдали. Мы спросили одну девушку, почему она не танцует с парнями. Она ответила:
— Они подходят для женитьбы, но танцевать с ними — нажить себе неприятности, ведь их так мало пришло с войны. И потом, они такие робкие, — она засмеялась и снова пошла танцевать. Их было очень мало, молодых мужчин брачного возраста. Здесь были молоденькие мальчишки, а те, кто должен был танцевать с девушками, погибли на фронте. У этих девушек была невероятная энергия. Весь день с самой зари они работали на полях, но стоило им лишь час после работы поспать, они готовы были танцевать всю ночь».
Фото: Роберт Капа
Украина произвела на Стейнбека огромно впечатление. «Люди, с которыми мы здесь встретились, были очень гостеприимными, добрыми и великодушными и очень нам понравились. Это были умные, энергичные, веселые люди с чувством юмора. На месте руин они с упорством возводили новые дома, новые заводы, строили новую технику и новую жизнь, И неустанно повторяли: — Приезжайте к нам через пару лет, и вы увидите, чего мы добьемся», — писал он в своей книге, которая была издана в США уже в следующем 1948 году.
Понятно, что такой взгляд на «тоталитарную» «оккупированную» советскую Украину никак не вписывается в современные идеологические концепции националистов — и, несмотря на всемирную славу Джона Стейнбека и Роберта Капы, это издание практически не цитируется украинскими СМИ. Хотя созданная ими книга остается впечатляющим памятником этой трагической и полной противоречий эпохи.
